Нейроэкономика – молодая междисциплинарная область, бросающая вызов привычным воззрениям экономистов, психологов и юристов. Откровения исследователей мозга становится все труднее безболезненно уместить в голове. Чтобы разобраться в них, журналист «Русского Репортера» Андрей Константинов встретился с одним из ведущих специалистов по нейроэкономике Василием Ключаревым.

Научные дискуссии на конгрессе по нейроимиджингу сменились спорами о том, где бы отобедать. Мы с Василием Ключаревым предпочли подвал клуба Zavtra и погрузились в изучение меню – нам предстояло сделать выбор, принять решение. Ключарев – большой специалист в этом д­еле. В 2000 году он защитил кандидатскую диссертацию под руководством академика Натальи Бехтеровой. Потом переехал в Европу. Сейчас он исследователь и преподаватель психологического факультета Базельского университета. В Москву заехал только на конгресс в МГППУ.

- Я изучаю, как люди принимают решения с точки зрения нейробиологии, – отрывает он голову от меню. – У этой области есть и более сексапильное название – нейроэкономика. Лично меня интересует, какое влияние на принятие решений оказывают реклама, пропаганда, слова и поступки других людей. Мы с вами сейчас обсуждали еду, влияя на выбор друг друга. 

1.      Научное знание вместо мифов и фольклора 

Мне тут нашептали, что психологи вас ­боятся и не очень-то любят. У них есть для этого основания?

 Меня восхищают эксперименты, которые ставят социальные психологи. Как у Филиппа Зимбардо, когда обычных людей помещают в тюремные условия, и они вдруг начинают друг друга мучить только потому, что изменились социальные обстоятельства. Или как у Стэнли Милгрэма, когда испытуемого просят бить током другого человека – якобы для стимуляции обучения – и он оказывается г­отов нанести даже смертельный удар, если авторитетный человек в белом халате ему прикажет.

Это фантастические исследования, показывающие всю силу социального влияния и нашу скрытую склонность к авторитаризму и конформизму. Но они не выявили механизма, объясняющего феномены, к­оторые они открыли.

И вот приходим мы, нейробиологи. Мы говорим: ребята, это ведь все можно объяснить очень механистически – когда на нас влияют, у нас в мозге выделяется такой-то нейромедиатор, и если его достаточно, мы меняем свое мнение. И тут психологи смущаются…

Дело ведь не только в их чувствах. Угрожает ли нейробиология устоям психологии?

Философ Пол Черчленд говорил, что психология – это во многом набор фольклорных идей. Такой социальный фольклор, который трансформировался в научную дисциплину.

А задача нейробиологии – заменить фольклор и мифы на объективные знания о сложной работе множества нейронных структур, которые определяют наше поведение. Конечно, если к вам кто-нибудь придет на психотерапию, вы не про нейроны будете с ним говорить. Но нельзя научно объяснить поведение, не исследуя работу мозга и генов. И дело не в том, что наш подход угрожает психологии, а в том, что он открывает фантастические возможности.

2. Мозг жаждет справедливости 

С чего все началось? Был какой-то эксперимент, который показал всем, что нейроэкономика – это круто?

 – Все началось с изучения обезьян. Мы узнали, как предсказать решения обезьян по нейронной активности и как, воздействуя на нейроны, можно изменить их решение. Это принципиально изменило подход к исследованию – мы стали понимать принятие решения как изменение активности нейронных популяций.

А на людях среди первых были, например, исследования Алана Санфли в области экспериментальной экономики. Для экономистов было аксиомой, что человек рационален, то есть старается выбрать оптимальное решение, которое сулит ему наибольшую выгоду. И вот эта вера в «хомо экономикус» была подорвана рядом экспериментов. Один из них называется «Игра на доверие». Представьте, что нам на двоих дали сто долларов, и моя роль – разделить сто долларов в любой пропорции. Я могу дать вам один доллар и оставить девяносто девять себе. Ваша роль – согласиться с моим решением либо отказаться. Если вы соглашаетесь, то получаете доллар, а я – девяносто девять, если отказываетесь, никто не получает ничего. С рациональной точки зрения вы должны согласиться: так в­ыгодней. А в реальности люди отказываются – меньше 20–30 процентов от общей суммы не принимают. 

Так это не рациональность! Это мифы экономистов о мотивации людей – что мне важно только деньги получить, и все. Е­сли экономисты считают желание справедливости иррациональным, так это их беда.

Я потратил часы на разговоры со своими коллегами-экономистами, пытаясь понять, почему для них это парадокс. В общем, чувство несправедливости не укладывается в их концепции, и многие экономисты приходят в замешательство. А тут появились ребята с нейросканерами и говорят: ну, давайте посмотрим, что при этом в мозге происходит.

Они обнаружили, что, когда вам предлагают что-то несправедливое, включается та область коры головного мозга, которая вовлечена в переживание эмоций. И если в «Игре на доверие» она очень активна, люди отказываются. При этом активны и другие зоны к­оры – лобные области, которые связаны с рациональным поведением. То есть одновременно происходит активация рациональных и эмоциональных зон, и если эмоциональные активируются больше, несправедливость вызовет столь острые переживания, что вы откажетесь от денег.

Причем речь не только о людях. Приматолог Франс де Вааль решил проверить, есть ли чувство справедливости у обезьян. Животное получало за свой труд вознаграждение в виде кусочка огурца, а его сосед за тот же самый труд получал вкусный виноград. И, видя такую несправедливость, обезьяна возмущалась и отказывалась выполнять работу. 

Инстинкт справедливости?

Это эволюционно оправданно – поскольку мы постоянно вовлечены в какие-то кооперативные взаимодействия, для нас важно, чтобы в группе были справедливые отношения.

Есть исследования детей, показывающие, что толщина фронтальных областей коры предсказывает, насколько дети склонны вести себя рационально и контролировать свое поведение. Вообще от развития этой зоны мозга зависит многое – например, по ее активности предсказывают, сумеет человек удержаться на диете или нет.

Еще есть исследования, показывающие, что область рационального контроля определяет устойчивость ваших целей во времени. Мы любим все получать здесь и сейчас, не любим задержек. А иногда нужно подождать. Скажем, вы поступаете в университет, чтобы потом получать большую зарплату, а не идете сразу работать. И от развития фронтальных зон зависит, насколько вы способны откладывать вознаграждение во времени. А люди с травмами лобных долей не способны себя контролировать: они спонтанно делают все, что захочется.

            3. Умники-авантюристы 

На экономическое поведение влияет ведь не только стремление к выгоде и к справедливости?

Еще, например, склонность к риску, которую много исследуют нейроэкономическими методами. Рискованное поведение часто связывают с определенной областью мозга – орбито-фронтальной корой. Есть пациенты, у которых эта область повреждена из-за травмы или болезни. Они умные, однако принимают странные решения – многие из них т­еряют семью или инвестируют деньги в компанию, которая вот-вот разорится. При этом они гиперрациональные, но склонны к большим эмоциональным проблемам. 

Вот мы с вами сейчас долго не могли выбрать место, где пообедать, но, слава богу, решили пойти сюда – просто потому, что вам нравится это место, то есть мы приняли решение на основе эмоционального предпочтения. А гиперрациональный человек в такой ситуации переберет все рестораны, сравнит цены и отзывы посетителей: он не может

д­овериться эмоциям. И вот такие пациенты, как ни странно, очень склонны к риску там, где обычный человек пугается.

Орбито-фронтальная кора связана с эмоциональным компонентом обучения. Мы учимся на своих ошибках благодаря эмоциям – например, сильно расстраиваемся, инвестировав и потеряв деньги. А человек с повреждением орбито-фронтальной коры не чувствует эмоциональных последствий своих поступков – ну, потерял и потерял. И опять рискует, еще раз инвестирует. 

Кто не рискует, тот не выигрывает!

Есть ситуации, в которых склонность к риску выгодна: на растущем рынке лучшая стратегия – все время инвестировать и не обращать внимания на мелкие потери. И бывает, что истории таких людей с эмоциональными н­арушениями – это истории большого успеха. 

Кстати, появляется все больше исследований, связывающих склонность к риску, а также успех на рынке с определенными генами. Есть еще гормональные факторы, влияющие на склонность человека к риску, – например, количество тестостерона в крови его мамы во время беременности. И, конечно, ваша склонность к риску напрямую связана с вашим текущим уровнем тестостерона. Если вы утром измерите уровень тестостерона у трейдера, то чем он выше, тем больше трейдер будет рисковать. 

Можно ли оценить его без приборов?

Самый простой способ оценить уровень тесто­­стерона – сравнить длину указательного и безымянного пальцев. Длинный безымянный палец говорит о повышенном содержании тестостерона, а длинный указательный – о преобладании эстрогена. Люди с длинным безымянным пальцем будут вести себя на рынке более рискованно. Но это грубая оценка. А если бы эти ребята с высоким уровнем тестостерона могли бы мерить его у себя каждое утро и избегали работать в дни, когда он зашкаливает, они бы больше зарабатывали, избегая чрезмерных рисков.

 4. Нейроангел и нейродьявол 

Как мы принимаем решения с точки зрения нейробиологии?

Принятие решения определяется активностью нейронных сетей в мозге. Исследования на обезьянах показывают, как популяция нейронов или даже один нейрон аккумулирует информацию, связанную с решением, и если активность этого нейрона достигает порогового значения, решение принимается. Решение – это достижение порога активности этих нейронов. Воздействуя на них, можно изменить решение.

Где находится центр, принимающий решение?

Сегодня ситуацию видят так: есть нейронная сеть, отвечающая за эмоциональную оценку ситуации, а есть сеть, связанная с рациональной оценкой. Решение зависит от соотношения их активности. Классический пример тут связан с диетой – вам предлагают на выбор очень вкусный, жирный, аппетитно выглядящий пирожок и невкусный салат, но вы знаете, что должны его есть, потому что вы на диете. Поддадитесь вы соблазну или выстоите, можно предсказать по соотношению активности эмоциональной и рациональной областей, которые борются друг с другом. 

В мультиках любят изображать: на одном плече персонажа сидит ангел, на другом – дьявол, и они нашептывают ему каждый свое, противостоять соблазну или поддаться. А с точки зрения нейробиологии, где этот герой, которого они агитируют?

С точки зрения нейробиологии этого третьего парня-то и нет. «Дьявол» и «ангел» борются за выход к моторной коре, которая запустит поведение. 

Нет того, кто принимает решение?

Нет. Человеку кажется, что он сознательно принял решение, но есть исследования, п­оказавшие, что это решение можно предсказать по активности мозга за восемь секунд до осознания решения. Сначала мозг принимает решение, потом возникает иллюзия его сознательного принятия. Иллюзорное ощущение существования цельной личности, которая держит ситуацию под контролем. Вот это и есть фольклорные идеи в психологии, которые нейробиология подвергает сомнению. 

Так нейробиологи и не могли прийти к выводу, что сознание реально. Они изначально имеют дело с нейронами, обменивающимися импульсами, а методов обнаружения психики у них нет.

Почему? Мы экспериментально показываем, что ваш сознательный контроль не влияет на результат решения, а мы заранее можем предсказать ваше поведение. Когда мы объясняем свое поведение сознательным решением, то просто прикрываем свое незнание миллиона его неосознаваемых причин – от нашего гормонального уровня до рекламы, которую видели утром в журнале. 

Значит, решение принимаю не я, а группа моих нейронов? А как же мои муки выбора?

Вот и экономисты говорят: конечно, это все интересно, но при принятии решения важно понять, как мы совершаем выбор, оценить субъективную привлекательность вариантов. Когда вы выбираете между двумя сортами пива, какие области мозга оценивают удовольствие от каждого из них? Для нейробиологов ценность – это не стоимость в рублях, а тоже активность нейронов. Более полувека назад Джеймс Олдс вживил электрод в центр удовольствия крысы и позволил им самим себя стимулировать электричеством. И оказалось, крысе не нужна еда, не нужно питье – она будет напрямую стимулировать свои нейроны, пока не умрет от истощения.

Понимаете, мы что-то делаем и принимаем решения не потому, что нам нужно что-то ценное во внешнем мире, а потому, что это активирует определенные нейроны в нашем мозге. И ценность любого объекта и любого поведения закодирована там. Мы принимаем решения и действуем ради того, чтобы стимулировать эти нейроны. Наш мозг ищет то, что его больше стимулирует.

Нейроэкономика изучает, как мозг определяет, что имеет более высокую ценность, и даже как маркетинг влияет на мозг, меняя эту ценность. Например, людям во время сканирования мозга давали пробовать вино. В одном случае оно якобы стоило восемьдесят долларов, в другом – пять. Мозгу испытуемых, конечно, гораздо больше нравилось вино, если они думали, что оно стоит восемьдесят долларов. То есть не только вкус, но и сама цена активирует центры, оценивающие удовольствие, которое мы получаем. В этом и смысл маркетинга – сделать ощущение удовольствия от товара максимальным.

5. Самопожертвование для удовольствия 

Разве мы принимаем решения только и­сходя из принципа удовольствия? Вряд ли человек, как крыса, будет жать на рычаг удовольствия, пока не помрет.

Некоторым пациентам, больным эпилепсией, вживляли электроды в центры удовольствия, и они занимались ровно тем же, пока их не отключали от аппарата. А у кого была возможность дома себя стимулировать, они только этим и занимались. Помню описание поведения одной женщины, которая забросила семью, гигиену и все остальное, – только сидела и стимулировала себя. 

Выходит, мы рабы своих центров удовольствия?

Все-таки у человека развита и фронтальная зона, ответственная за контроль. Хотя, в конечном счете, мы принимаем решение контролировать себя, чтобы получить моральное удовольствие. Ценность всего определяется эмоциями, лишь они дают почувствовать, что лучше. А мы ведь стремимся выбрать то, что лучше для нас. Даже если человек на войне грудью закрыл дот, то сделал это п­отому, что почувствовал: так будет лучше. 

Но ведь это какого-то другого рода ценность, связанная с разумом, с представлением о долге, а не с инстинктивным чувством удовольствия…

А другого ли это рода ценность? Вопрос. П­оказано, что у людей активируются центры удовольствия, когда они жертвуют деньги на благотворительность. Это исследование, кстати, сыграло роль в дебатах о предпочтительных вариантах благотворительности. В Америке она вся идет через частные фонды: люди сами отдают деньги. А в Европе на благотворительность дают не меньше, но через налоги, то есть у людей забирают деньги, а из них астрономические суммы тратятся на филантропические цели. И нейроэкономисты показали, что центры удовольствия значительно больше активируются, когда вы сами добровольно отдаете деньги.

Повторю: эмоциональное удовольствие от более высоких и тонких социальных переживаний, от жертв и добрых дел стимулирует те же самые центры. Конечно, есть нюансы, которых мы пока не понимаем: трудно, да и этически неприемлемо изучать такие вещи. Помню старинное социально-психо­ло­гическое исследование, когда пилоты летящего с военными курсантами самолета изобразили, что он падает, а психолог стал опрашивать курсантов об их переживаниях. 

Ничего себе, как неэтично!

Жуть, конечно, сейчас такое исследование провести нельзя, а в 70-х, значит, можно было. Я это к тому, что не станем же мы сканировать мозг человека, который грудью дот закрывает!

6. Нет награды лучше допамина 

Значит, для нейроэкономиста ценность измеряется не деньгами, а удовольствием. А что такое в этом случае удовольствие?

Оценка привлекательности того или иного варианта решения связана с допаминергической системой, распределяющей по мозгу допамин.

Выделением допамина мозг поощряет себя за успехи, допамин вызывает ощущение у­довольствия. Многие наркотические зависимости связаны со стимуляцией системы, выделяющей допамин. Этот нейромедиатор продуцируется в среднем мозге – это очень глубокий, древний центр, – а потом распределяется по многим областям мозга. Допаминергическая система наделяет объекты ощущением субъективной ценности. 

И за что награждают допамином?

Мы предполагаем, что допаминергическая система, которая отвечает за удовольствие, отвечает и за обучение. Ведь удовольствие, которое я получаю от того или иного события, – это сигнал того, насколько успешно было мое поведение. Если вы получили удовольствие, значит, вы будете повторять то же самое действие. А если результатом стало что-то неприятное, вы будете избегать этого действия – происходит обучение.

Помните, еще у Павлова было: если каждый раз вкусно есть при определенной музыке, то и сама эта музыка становится более приятной – возникает ассоциация, условный рефлекс, и формируется нейронная сеть, которая за эту ассоциацию отвечает. Или у курильщика ощущение удовольствия переносится с получения организмом дозы никотина на сам процесс курения.

Есть много параллельно работающих нейронных сетей, конкурирующих друг с другом. Допустим, вы ходите в это кафе обедать каждый день, в результате формируется привычка – вы получаете удовольствие не только от еды, но просто приходя сюда. И даже е­сли еда изменится и станет плохой, вас все равно будет тянуть сюда какое-то время – п­ока не переучитесь. Сеть, отвечающая за удовольствие от еды, говорит, что надо у­ходить, а другая, связанная с привычкой, говорит: мне здесь нравится. Третья сеть, о­твечающая за контроль поведения, сигнализирует: тебе вообще вредно такое есть, нельзя сюда ходить! В орбито-фронтальной коре, о которой мы уже говорили, все эти ощущения сравниваются и интегрируются.

 7. Радость конформизма 

Влияние других людей вы учитываете?

Я как раз и исследую, как социальное влияние действует на наши решения. В известном эксперименте Соломона Эша человека просят выполнить простейшую задачу, а шесть подставных испытуемых перед ним дают совершенно неправильный ответ. Люди показывают очень сильную тенденцию к конформизму – тоже дают неправильный ответ. А мне интересно, что происходит в мозге, когда ваше мнение не совпадает с мнением других людей.

Допаминергическая система все время оценивает ваши действия, и если вы неожиданно получили какой-то очень хороший результат, она выдает так называемый позитивный сигнал ошибки, а если результат хуже, чем мы ожидали, – негативный сигнал ошибки. Оба этих сигнала меняют ваше поведение. Оказывается, когда ваше мнение отличается от мнения большинства или от мнения ваших друзей, допаминергическая система генерирует негативный сигнал ошибки, как бы г­оворящий: вы отличаетесь от других, вам нужно что-то изменить. Потому что мы существа социальные и нам чаще всего выгодно придерживаться модели поведения других людей.

Но ведь так бывает не всегда. Мне, например, доставляет удовольствие противостоять большинству...

Такие типы характера тоже важны, особенно в меняющейся среде, когда группа не имеет большого опыта успешного поведения. Но в стационарной среде есть миллионы людей, которые борются с одними и теми же проблемами. И получается, что одни и те же решения миллионы раз тестируются в жизни. Как правило, если большинство людей принимают одно решение, это лучшее решение. Поэтому ориентация на других, по-ви­димому, закреплена естественным отбором: это рационально – следить за тем, что делают другие люди. 

Есть такое метафорическое понятие «гений толпы». Известный английский сноб Фрэнсис Гальтон, автор евгеники, считал, что н­арод ни на что не способен, мнение плебса – это бред, а демократия – идиотизм. Как-то он пришел на сельскохозяйственную ярмарку, где проходил конкурс. Фермеры оценивали вес быка и бросали бумажки со своими ответами в шапку. Тот, кто оказывался ближе всех к правильному ответу, получал приз. Гальтон собрал все эти фантики с надписями. Когда он посчитал среднее арифметическое, выяснилось, что вес быка отличался от усредненного мнения фермеров всего на полкилограмма. Ни один из присутствовавших экспертов по скоту не дал более точного ответа. Гальтон был в шоке.

Так вот, если толпа людей может дать столь правильную оценку ситуации, есть смысл придерживаться стратегии большинства. В современном мире традиционные стратегии могут быть неэффективны, но мозг воспринимает любые отличия от группы как ошибку. 

Это вы обнаружили?

Мы искали нейробиологический механизм, который заставляет, в случае если ваше мнение отличается от мнения окружающих, приводить его в согласие с общим мнением. Мы показали, что в этой ситуации действительно возникает сигнал допаминергической системы об ошибке. По интенсивности этого сигнала можно предсказать, изменит ли человек свое мнение, – такая простая механистическая модель у нас получилась, но она позволяет предсказывать поведение.

Во время эксперимента, воздействуя магнитным полем на область мозга, связанную с этим сигналом об ошибке, мы сумели подавить ее активность минут примерно на тридцать. И действительно, люди стали меньше менять свое мнение. А когда наши датские коллеги давали испытуемым таблетки, увеличивающие концентрацию допамина в мозге, люди, наоборот, чаще меняли свое мнение. Потому что сигналы допаминергической системы об ошибках стали сильнее.

8. Зловещие перспективы? 

Перед нами открываются поистине мрачные перспективы!

Наоборот, очень важно понять, как работают механизмы рекламы, пропаганды и прочего социального влияния, как они ненавязчиво вторгаются в ваши системы оценки, – чтобы уметь им противостоять. Бесполезно жаловаться на пропаганду, гораздо полезней понять, как она работает. 

Но ведь можно и усиливать пропаганду, допустим, химическими веществами. Если окситоцин, «гормон материнской любви», распылить в зале суда, присяжные проникнутся сочувствием к обвиняемому…

Когда я присутствовал на презентации исследований окситоцина, первый же вопрос был: «А можно в своем магазине окситоцин распылить?» Невозможно, слишком высокая концентрация окситоцина должна быть в воздухе, чтобы он подействовал. Его впрыскивают напрямую в нос. То же и с магнитными полями – это все очень сложно, воздействовать можно только в лабораторных условиях. Это не средство манипуляции поведением, а путь к пониманию механизмов работы мозга.

Давно хочу приобрести пульт управления своим мозгом. Чтобы включать и отключать любые потребности, настраивать эмоции...

В интернете можно найти клип сорокалетней давности, где нейрофизиолог Хосе Дельгадо на арене для корриды останавливает разъяренного быка нажатием кнопки на маленьком передатчике. Быку в мозг были вживлены электроды – эффект оказался впечатляющим, хотя до сих пор не совсем понятно, как этот механизм работал. 

Но на самом деле наши исследования – это лишь первые шаги, хотя иногда они выглядят очень красиво. Сегодня нам показывали видео, как по активности мозга реконструируют то, что человек видит. Удивительно ведь – регистрируют активность мозга, и по ней получают картинку того, что он видит в реальном мире. Но пока картинка расплывчатая: технология очень сложная, требующая специальных лабораторных условий.

 Мы еще не можем читать мысли или управлять поведением человека – ну, разве кое-где, чуть-чуть, очень слабенько. Наверное, по-настоящему и не сможем никогда, мозг – слишком сложная система. Как выразился один американец, если бы наш мозг был настолько просто устроен, что мы могли бы его понять, то у нас не хватило бы на это ума. Такой вот парадокс. 

В общем, сейчас нейроэкономика – это не столько область четких знаний, сколько вызов традиционным представлениям. Мы провоцируем психологов, когда говорим им: ребята, в конечном счете все поведение определяется работой нейронов! 

Так что же, психологам пора осваивать сканирование мозга?

Сейчас, мне кажется, тем, кто увлечен психологией, стоит понимать, что граница между психологией и нейробиологией исчезает. Исследования вроде наших ведутся не на биологических, а на психологических факультетах ведущих мировых университетов. Скажем, вы можете открыть журнал и обнаружить дискуссию юристов о влиянии нейробиологии на юриспруденцию. Ведь как быть с понятием личной ответственности за свои поступки, если у вас есть нейроны, которые принимают решение за восемь секунд до того, как вы принимаете его сознательно? 

Какая может быть у нейронов ответственность? Тут уж либо юридический взгляд на человека как на личность, отвечающую за свои поступки, либо нейробиологический взгляд на поведение как на продукт работы мозга.

Это с одной стороны. А с другой – юристы не различают многие состояния мозга: для них человек либо вменяемый, либо больной, который не отвечает за свои поступки и которого можно только упечь лечиться. Но с точки зрения нейробиологии при некоторых заболеваниях человека стоило бы наказать больше, чем других, потому что у него пониженный порог восприятия наказания. Иначе он не изменит свое поведение. К людям с разной нервной системой нужен разный подход. 

Рассчитываете на быстрый прогресс в нейробиологии?

Прорывы, конечно, будут, тем более что это такая интересная область, которая очень привлекает талантливый народ. Ведь нейроэкономика – это невероятно интересно, и провокационно, и классно!

Досье Русского Репортера

Пол Зак – Доктор Любовь

Родился в 1962 году, основатель и директор американского Центра нейроэкономических исследований (CSN).

Пол Зак доказал, что о­кситоцин, ранее и­звестный как гормон грудного вскармливания, отвечает за доброту, эмпатию и нравственное поведение. Эта молекула поистине способна на чудеса: испытуемые, получившие дозу окситоцина, щедро делились деньгами с незнакомцами, начинали любить ближнего и доверять ему. Оказалось, умение воображать эмоции другого человека и ставить себя на его место, то есть способность к состраданию, напрямую зависит от уровня окситоцина в крови. Это вещество привязывает нас к другим людям – он побуждает супругов к верности, скрепляет дружбу и отвечает за родительские чувства.

«Гормону добра», конечно же, противостоит «гормон зла» – тестостерон, подталкивающий людей к агрессивному и эгоистичному поведению.

Некоторые семейные т­ерапевты уже пропи­сывают пациентам спрей для носа, содержащий окситоцин, но Зак призывает не к этому, а к естественному повышению уровня окситоцина в о­бществе. Это вещество обильно выраба­тывается при сексе, о­бъятиях, доверительных разговорах, м­олитве и медитации, хоровом пении…

Наши проявления заботы о других людях повышают у них уровень окситоцина, возникает своего рода цепная реакция, когда люди заражаются друг от друга д­обротой. За свои настойчивые р­екомендации как можно чаще о­бниматься Зак п­олучил прозвище Доктор Любовь.

Дэниэл Канеман: мозг стремится сэкономить

Родился в 1934 году, профессор Принстонского университета, неизменно входит во все рейтинги самых влиятельных из ныне живущих мыслителей.

Канеман еще в начале 80-х усомнился в рациональном экономическом поведении людей, подвергнув экспериментальной проверке эту аксиому классической экономики. В опытах, выполненных совместно с Амосом Тверски, Канеман показал, что люди склонны «экономить на мышлении»: при п­ринятии решений они опираются не на трезвый расчет, а на привычные стереотипы, эмоциональные предпочтения, случайные внешние подсказки.

Например, в эксперименте «Азиатская болезнь» испытуемые должны были выбрать одну из двух программ лечения от необычной болезни, которая, по прогнозам, погубит 600 человек. Первой группе предлагалась т­акая инструкция: «Если применить программу А, будут спасены 200 человек, а если программу Б, то с вероятностью 1/3 спасутся все 600 человек, а с вероятностью 2/3 не спасется никто». Инструкция для второй группы звучала несколько иначе, хотя содержала ровно ту же информацию: «Если применить программу А, умрут 400 человек, а если программу Б, то с вероятностью 1/3 никто не умрет, а с вероятностью 2/3 умрут все». Это небольшое различие в акцентах привело к тому, что в первой группе подавляющее большинство людей ­выбрали программу А, а во второй – программу Б.

Эффекты влияния подачи информации на выбор испытуемых потом были воспроизведены в десятках остроумных экспериментов Канемана и его последователей.

 Допустим, если одну группу испытуемых спросить: «Дожил ли Ганди до 114 лет? В каком возрасте он умер?», а другую: «Дожил ли Ганди до 35 лет? В каком возрасте он умер?», то первая группа оценит жизнь Ганди как гораздо более долгую, чем вторая.

Канеман считает, что причина иррациональности – экономия мозгом ресурсов, которых требует мышление: д­ешевле опираться на эмоции и интуицию. Другие нейроэкономисты показали, что восприимчивость людей к такого рода манипуляциям тем выше, чем а­ктивнее у них миндалина – древний подкорковый центр, ответственный за быструю эмоциональную оценку ситуации.

За свои исследования, заложившие основы поведенческой экономики Канеман в 2002 году получил Нобелевскую премию.