Я пытаюсь вспомнить свое детство до начала  войны, которая для моей семьи началась 22 июня 1941 года «ровно в четыре часа».

Мы жили в Кишинёве. За год до войны, 28 июня 1940 года,  Бессарабию  присоединили к Советскому Союзу.

  В тот день на улицах города было особенно многолюдно. Никто не мог оставаться равнодушным к столь неординарному событию; власть сменялась на глазах.  Горожане  толпились на главных улицах,  выглядывали из ворот и открытых настежь окон.   

Мы с  мамой стояли у парадного входа,  а мимо нас  проходили военные. Один из красноармейцев заметил меня, поднял на руки и подбросил, мне это очень понравилось,  и я весело засмеялась. Он сказал «расти большой» и зашагал дальше.

Помню старый парк с раскидистыми деревьями, ухоженными  клумбами, c фонтаном и цветочной оранжереей; по его аллеям я часто гуляла с бонной  и  другими девочками.  На углу  нашей улицы  стояли пролётки, запряжённые лошадьми. Мне нравилось наблюдать за ними: кони все время как бы кланялись. Я думала, что они со мной здороваются, кланялась им в ответ и говорила:   –  Здравствуйте,  здравствуйте…

Во дворе нашего дома, как и во всём городе, было очень зелено – клён и каштан,  вишнёвые деревья, слива и абрикос, кусты сирени и множество цветов создавали в нём неповторимый уют. Особенно хороша была акация; когда она зацветала в мае, то аромат ее цветов распространялся по воздуху и проникал через открытые окна в комнаты. Под  этой акацией мы стояли, выбежав из дома во время страшного, разрушительного землетрясения, случившегося осенью 1940 года. Когда мы возвратились из эвакуации, то издалека увидели, что дерево уцелело – так акация  первой встретила нас,  и мы тутже почувствовали, что  вернулись домой.

22 июня 1941 года у моей мамы был день рождения. Но ночью летали самолёты, были слышны взрывы снарядов, всё гудело и сотрясалось. Папа сказал: «Это война». Авианалёты на город происходили ежедневно. Во время бомбёжек мы вместе с соседями, как и многие горожане, прятались в глубоком погребе во дворе. В таких погребах в те годы было принято хранить продукты, теперь же  мы проводили здесь многие часы.

Так прошли первые дни войны. Но вскоре наступило время, когда стало очевидным,  что далее оставаться невозможно и нужно бежать от нацистов.
Мы оставили Кишинёв за семь дней до оккупации города, доехали  до Тирасполя, что в 70 километрах от него, долго не могли выбраться дальше, здесь  у меня украли пальто, еще какие-то вещи.
­Тогда взрослые установили ночные дежурства – кто-то из них не спал, следил за вещами. Я же не выпускала из рук доверенный мне  папин врачебный саквояж, с которым он обычно приходил к своим  пациентам.

Следующая запомнившаяся мне остановка – Таганрог, где я впервые увидела  море. Мы продолжали   продвигаться дальше на Восток, в пути нас часто бомбили. В такой обстановке наступил мой день рождения, и я даже получила подарок – небольшой упругий мяч, который хранила всю жизнь, с ним в детстве играла и моя дочка.

И вот, наконец, мы оказались на Волге, в Сталинграде.  Сначала мы были в самом Сталинграде. Помню полнейшую темноту вечером и ночью на улицах – светомаскировка соблюдалась очень хорошо.  Но в городе оставаться было опасно: фронт стремительно приближался. Нас, эвакуированных, решили переправить через Волгу на пароходах, которые нещадно бомбили гитлеровцы.

Не всем суждено было переплыть реку, но бомба пролетела мимо,  и наш пароход  благополучно причалил к противоположному берегу Волги,  конечному пункту нашего вынужденного путешествия.  На этом же пароходе  находилась большая группа цыган, которые тоже убегали от фашистов. Мне запомнилось, как задорно танцевали и пели их дети. 

Мы поселились  между селами Иловаткой и Колышкино, а за Волгой, на другом берегу, гремело и пылало – там уже шли бои.

Жили мы в открытой степи – здесь находилась  районная больница, куда моего отца, Давида Иосифовича Систера, направили главврачом. Он также работал терапевтом, рентгенологом и хирургом, консультировал коллег в находящемся неподалеку военном госпитале. Медицинское  образование отец получил в Карловом университете Праги. Энергичный и волевой  человек, никогда не терявший самообладания, он был врачом от Бога.

Мы эвакуировались вместе с папиной  сестрой, ее мужем и младшим сыном, которого в 1942 году призвали в действующую армию, старший сын уже воевал с первых дней войны. Тетя и дядя жили и работали в самой Иловатке.

 У меня, несмотря на очень малый возраст, тоже были определённые обязанности. Больным требовалось хорошее питание, и в  больнице решили, что нужно разводить цыплят, чтобы курятиной и бульоном кормить пациентов. Так в больничном дворе появилось сто  маленьких цыплят,   желтых, серых и рябых. Цыплятам угрожала естественная  опасность – коршуны, которых в степи было множество, и я  постоянно оберегала своих пушистых питомцев от этих птиц. К больничной ограде прикрепили железные листы, в которые я должна была бить, завидев коршуна. Теперь мой взор был устремлен в небо: как только появлялась хищная птица,  я изо всех сил начинала бить по железным листам, и коршун улетал. Таким образом ни один цыплёнок не стал добычей хищника.
Следует сказать, что мой отец был очень требовательным и к себе, и к подчиненным, был честным и справедливым человеком. Мы жили, как все в то время, как все ели затируху… Ни разу папа не принес мне ни кусочка куриного мяса – всё это предназначалось только больным.

При больнице также была бахча,  для больных выращивали арбузы. В тех местах с плодородной почвой они росли огромными, круглыми как мячи, с темно-зелёной полосатой корой. Весь процесс их роста до появления пузатого шара завораживал моё детское воображение.

Однажды в поле недалеко от нашего дома приземлился небольшой самолёт.
Из него вышли лётчик (потом мы узнали, что его фамилия Айзенберг) и невысокий мужчина в очках, который оказался военным корреспондентом. Он рассказал, что его жена погибла, а дочку не с кем оставить. Мои родители сразу предложили  взять девочку в нашу семью на любое время.

Я, единственный в том месте ребёнок,  была особенно рада: теперь мне было, с кем играть. Девочку звали Розочкой, она оказалась моей ровесницей, и мы сразу сдружились.

В пятилетнем возрасте девочки играют с куклами. А как быть, если их нет?
Их надо сделать самим. В ход пошли щепки, на которых рисовались глаза, рот, нос – и «кукла» готова. Эти же игрушки  были актёрами кукольного театра и действующими лицами в пьесах, которые мы сами сочиняли, для них мы «варили» еду из листьев и плодов  какого-то растения. Наши куклы всегда были сыты в то голодное время. 

  Военный корреспондент – отец Розы – Александр  Иолин был очень  общительным человеком, интересным рассказчиком. Мне помнится, что он жил в Иловатке,  работал  в местной газете, а также часто вылетал на задания от газеты «Красная Звезда». Когда появлялась редкая возможность повидаться с дочкой, он приезжал к нам.  У нашей семьи сложились с ним очень тёплые отношения.

Однажды Иолин привёз с собой стихотворение «Девочка в степи», которое он написал и посвятил мне. С тех самых пор оно хранится в нашем семейном архиве, написанное карандашом на листе уже давно пожелтевшей от времени бумаги. Привожу его полностью.
 

          
                  Девочка в степи                                            Ал.Иолин
                                                                      Посвящается Аллочке Систер
Далеко от родины чудесной,
Там, где Волга медленно течёт,
Расцветая как цветок прелестный,
Маленькая девочка живёт.
 
                                                 За рекой, где воют ветры – вьюги,
                                                 Где степная  ширь и даль видна,
                                                 Не имея ни одной подруги,
                                                 Девочка проводит дни одна.
 
Враг коварный, подлый и жестокий
На родимый дом её напал.
Полились невинных кровь потоки,
Немец грабил, жёг и убивал.
 
                                                И пришлося девочке, как многим,
                                                Уходить с родных, любимых мест.
                                                Длинны были их пути – дороги,
                                                Труден каждый новый переезд.
 
И живёт надеясь, ожидая,
Что придёт давно желанный час –
Час разгрома гитлеровской стаи.
Будет он счастливейшим для нас.
 
                                                 Разгромим разбойников – фашистов,
                                                 Близок час, когда вернется вновь
                                                 С папой, с мамой наша Алла Систер
                                                 В свой родной, любимый Кишинёв.

30 января 1943 г.

     К моему семилетию Александр Иолин  издал «ПРИКАЗ ВЕРХОВНОГО
ОПТИМИСТА».  Вот его содержание:

 «Сегодня 12 сентября 1943 года Аллочка Систер умелым маневром, обойдя
семилетние укрепления, ворвалась в восьмой год существования, разгромив
стоявшие на пути лишения и трудности.

В боях за здоровье и воспитание Аллочки особенно отличились папа Давид
Иосифович и мама Евгения Мойсеевна Систер, а также соединённые Усилия под
командованием Михаила Азаровича и Полины Иосифовны Кацыф.

В ознаменование достигнутых успехов ПРИКАЗЫВАЮ:
 
1. Присвоить нижепоименованным лицам следующие звания и впредь их
именовать
Добрейший папаша – Систеру Д.И.
Чудеснейшая мамаша – Систер Е.М.
Милейшая тётя  –          Кацыф П.И.
Милейший дядя  –         Кацыфу М.А.
 
2. Солдатам и офицерам Алексею Михайловичу, Льву Михайловичу Кацыф и
др. родственникам Аллы после полной победы над Гитлером возвратиться в
Кишинев.
 
3. 8-летие Аллы отпраздновать в Кишинёве в кругу родных и друзей.
 
4. Сегодня в 14 часов родителям, родным и друзьям салютовать 5-кратными
выстрелами из бутылок или тарелок.
 
                                                          Верховный  Оптимист
 
                                                           А.Иолин
 
                                                                        Иловатка,

          В нашем семейном архиве хранится также письмо, которое  Александр Иолин прислал маме: «Глубокоуважаемая Евгения Мойсеевна! Случилось так, что мы (я и Розочка) пересели посреди дороги, и я не успел поблагодарить Вас за то поистине благородное и глубоко человеческое отношение, которое Вы проявили к моей дочке.
Только нежное материнское (и притом – еврейское) сердце способно проявить такую ласку и доброту к несчастному ребенку, каковым является в настоящий момент моя дочь. Трудно выразить словами ту теплоту, какую ощутила Розочка в вашем доме.
Она не перестаёт бредить хорошей тётей Женей и чудесной Аллочкой <…> Впервые с тех пор, как грянула война и на нас обрушились такие лишения и страдания, она улыбнулась настоящей детской улыбкой…».
                         
 
                                              *       *        *
 
     

После отъезда Розы я снова осталась одна. Меня окружали только взрослые, все они работали и не могли уделять мне внимания.  В редкие моменты отдыха сотрудницы больницы, молодые, симпатичные, которые меня любили, а я отвечала им взаимностью, собирались и пели частушки. Весь их репертуар я знала наизусть,  помню и сейчас. Тогда я услышала и знаменитую «Катюшу».

Я научилась читать довольно рано, но книг у нас  не было. Мама где-то раздобыла и переписала для меня детские стихи, которые я запоминала наизусть.

Стихотворение В. Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо»
 я быстро запомнила. Листик пожелтевшей бумаги, на котором маминым почерком написано это стихотворение, чудом уцелел, я храню его как  дорогую реликвию, как память о маме, добрейшем любящем человеке, настоящей аидише мамэ.

Стихотворение «Девочка в степи», которое А. Иолин написал печатными буквами, чтобы нам с Розой легче было читать, я тоже выучила наизусть.

Я всегда находила себе занятие и не скучала. Каждый день я надолго уходила гулять. Зимой  часами каталась на санях, деревянных с металлическими полозьями,  которые кто-то смастерил для меня.  С ними я забиралась на горку и спускалась вниз, лихо въезжая прямо в настоящий лес, в котором водились ежи и зайцы, а порой вдалеке мелькали и пробегавшие мимо волки.  Однажды появилась другая лесная гостья: к больничной ограде подошла лисица и долго смотрела мне прямо в глаза, потом повернулась и ушла.

Серая лошадь, Серуха – единственное средство передвижения отца –
слушалась только меня. Поэтому я становилась возницей при папе, когда
ему необходимо было поехать в райцентр. Часто папа оставался работать в
медкомиссии по набору новых солдат, и обратно мы с Серухой возвращались одни.
Лошадь дорогу знала и привозила меня прямо в больничный двор. Мне было хорошо и удивительно спокойно на душе. Теперь я понимаю, что это было откликом на гармонию природы. В зимнюю пору снег застилал землю, а ветки деревьев  укутывал белыми  муфтами. С тех пор я полюбила снежную зиму, узорчатые снежинки, падающие на лицо и одежду, парящие в воздухе, как в волшебной сказке. 

Война шла своим чередом, а мои детские занятия – своим.  Меня очень увлекало наблюдение за окружающей  природой, так не похожей на привычную южную, за растениями и животными. Одно время у нас жил ёж, по ночам  он выползал из своего укрытия и, громко топая, ходил по комнате.  Как-то я поймала маленького мышонка, глаза у него блестели как две бусинки, он был серый и пушистый. Я его пеленала и кормила божьими коровками, которых он, к  удивлению, с удовольствием поедал. 

Ледоход на великой реке – зрелище незабываемое! До сегодняшнего дня
эта картина стоит перед глазами: льдины, сталкиваясь и нагромождаясь друг на друга, плывут по течению, словно большие корабли. А за спиной вековые деревья стоят как великаны, и я  чувствую  себя такой маленькой в огромном мире. Да еще слышны взрывы, гул самолетов, бомбят Сталинград… 

На всю жизнь я запомнила бессонную ночь обитателей больницы, когда канонада на другом берегу была особенно мощной: шла решающая битва за Сталинград. Все, кто мог подняться с койки, вышли на большую деревянную веранду, примыкающую к больничному корпусу,  стояли и прислушивались. Я понимала, что происходит что-то очень важное. Все были напряжены и молчали…

Под утро наступила внезапная тишина, и мы раньше, чем объявили об этом по радио, поняли о решительном переломе в войне. Все ликовали, радовались, поздравляя друг друга. 

 А ведь готовился и запасной вариант. В случае провала битвы на Волге  все должны были уйти в лес. Там обустраивались землянки,  складывались впрок консервированные продукты.   Папу назначили главврачом партизанского отряда. Даже мне сказали, что, возможно, нам придется жить в лесу. К счастью, это осталось только планом: Сталинградская битва кончилась победой Красной Армии, и нацистов остановили на Волге. 

Наступил перелом в войне. Мы переехали в  Кировоград, поближе к родным краям.  В этом городе я окончила первый класс. У меня появилось много друзей, я уже не была одна, как в степи на Волге. Здесь мы встретили День Победы. В конце мая 1945-го  вернулись домой в Кишинев.
А дальше началась жизнь после войны. 

Примечания  

Моё настоящее имя Юлия, но дома меня звали Аллой. Так было до поступления в школу. Свое 8-летие, как сказано в «Приказе Великого Оптимиста», я отпраздновала в Кишиневе.

Мой двоюродный брат Лев Кацыф, к сожалению, с войны не вернулся, как и младший брат мамы, Хаскель.

Алексей Кацыф был ранен, вернулся в Кишинев, окончил мединститут, стал известным врачом, доктором наук.

Родители папы остались в Кишиневе и погибли в гетто в 1941 году.

Бабушка, мамина мама, умерла в эвакуации в Средней Азии, где она была с семьей старшей дочери. Ее муж, мой дедушка, умер за несколько месяцев до моего рождения. 

Летчик Айзенберг, с которым мои родители поддерживали дружеские отношения на протяжении многих лет, после войны жил в Киеве. В 1965 г. я приехала в Киев на конференцию и навестила его. Айзенберг рассказал нам, что Иолины уехали в Палестину. Александр Иолин умер в 1979 году в Израиле.  

Разыскать Розу мне не удалось.  

*       *        *

Эти заметки я написала некоторое время назад, но публиковать не торопилась, как  будто догадывалась, что рано поставила точку.

Всю жизнь у меня было чувство, что мы с Розой когда-нибудь встретимся.
Я знала, что Александр Иолин уехал в Израиль примерно в 1947 году, и не сомневалась, что он взял с собою  дочь. Предположив, что Роза утратила русский язык и сменила фамилию, я никогда не обращалась в программу "Поиск родных".

В один из сентябрьских дней 2012 года в моей квартире раздался телефонный звонок. Взяв трубку, я услышала незнакомый женский голос.
- Это Юлия Давидовна Систер?
- Да, а кто говорит?
- Роза Иолина…

Не могу описать те чувства, которые охватили меня. Некоторое время мы не в
состоянии были продолжать разговор, слезы текли по моим щекам…

Взяв себя в руки, я сказала Розе, что давно её ищу. В разговоре выяснилось, что Александр уехал один, а она осталась в детдоме, где позже её разыскала тётя и отвезла к бабушке. Отца Роза больше никогда не видела.

Сложное было время…

Александр Иолин участвовал в войне за Независимость Израиля, прошёл непростой путь. В Израиле у него родилась дочь. Когда Роза в 1993 году репатриировалась в Израиль, она нашла свою младшую сестру. У самой Розы трое детей, семеро внуков и трое правнуков.  

  Но вернемся к телефонному звонку. Продолжая по крупицам собирать  сведения об отце, Роза обратила внимание на размещённую в интернете статью  журналистки Б. Кердман «Госпожа генеральный директор», посвящённую мне, где  вкратце рассказана и эта давняя история. В справочной службе Роза получила  мой номер телефона... И вот состоялась наша долгожданная первая – пока только телефонная – встреча.
А вскоре Роза приехала ко мне в гости. Невозможно было не волноваться перед этим событием, но, увидев, наконец, друг друга, мы  сразу почувствовали душевное родство,  прерванная на многие годы дружба возобновилась.
Так мы встретились через 70 семьдесят лет –  на иных землях и координатах,  далеко от мест, где прошло наше детство.