Мне трудно писать об Ариэле Шароне, который был в течение многих лет в моих глазах одним из великих героев еврейского народа, объектом гордости как человек, принадлежащий к тому же народу, что и я. История евреев сохранила имена выдающихся героев, во имя свободы и независимости народа бросавших смелый вызов несметно превосходящим силам врагов. Трусость и приспособленчество всегда казались мне стыдными, начиная с отрочества вплоть до сегодняшней старости. 

Я, разумеется, не очень печалюсь, что благоприятная судьба не поставила меня перед необходимостью совершать то, о чём потомки или современники бы сказали «Безумству храбрых поём мы славу». Даже отдалённо не считаю применимым к себе слова «Бороться и искать, найти и не сдаваться», если даже не снижать уровень этих слов до обычного человека.

Но моими героями всегда были люди именно такого склада, первыми из которых, пожалуй, стоят вожди восстаний против римлян, те, кто вели Иудейские войны, защитники Масады, выбравшие смерть, а не жизнь в рабстве. Со школьных лет восхищался Бар Кохбой.

К этому же ряду, пусть и с поправкой на время, я относил Ариэля Шарона. 

Его военные достижения вызывали восхищение – начиная с успехов в первых боях с арабскими террористами. Его действия в Газе, когда он ликвидировал процветавшие там банды, поражают. Они – плод глубокой продуманности, понимания всей сложности связей бандитов с сочувствующей им средой и вызывающей восхищение решимости и твёрдости в достижении целей. Шарон – командир специального Подразделения-101, 890 десантного батальона – описан многими.

Его действия всегда носили наступательный характер. Он уже тогда был противником нарождающейся породы «голубей» в политике Израиля, которые начинали играть в ней постепенно увеличивающуюся роль. Клевету в свой адрес Шарон услышал довольно рано, когда в результате Резолюции №101 (!) Совета Безопасности от 24 ноября 1953 г. его Подразделение-101 пришлось распустить. Замечу, что мало кто в 25 лет оказывается объектом подобного международного внимания. Этим Шарон уже не был обделён никогда.

Наиболее ярко военное мастерство Шарона проявилось во время Войны Судного дня, в 1973 г. Можно смело говорить о его решающем вкладе в эту выдающуюся победу Израиля, победу, достигнутую, несмотря на ряд ошибок и правительства, и, особенно, командования Южного (египетского) фронта. В этих боях проявились типичные черты Шарона-военного, которые можно выразить словами «быстрота и натиск».

Он не только отстаивал свою точку зрения перед начальством, но иногда просто не выполнял его приказы, проявляя готовность, при необходимости, идти за это под военный трибунал. Отмечу, однако, что часто звучавшие в эти дни утверждения, будто он не подчинялся в то время и министру обороны, бросают тень на М. Даяна и не соответствуют действительности. Вот что писал Шарон много лет спустя в статье «Моше Даян: миф, который не надо развеивать»: «Даян был единственный, кто ежедневно навещал нас в том военном аду. Если бы не он, не было бы принято решение о переправе, которую осуществила моя дивизия. Это решение вызвало коренной перелом в ходе военных действий и привело, в конечном счёте, к нашей победе». 

Уже тогда в глазах левых политиков он стал опасной фигурой, и, как следствие, не получил должности начальника Генерального штаба. Этой неприязни контрастировало отношение простых солдат и офицеров, что отразилось в появлении на танках надписи «Арик – царь Иудейский».

Не удивительно поэтому, что когда к власти в 1977 г. пришло вместо «Рабочей партии» правое правительство во главе с М. Бегиным, Шарон, пусть и не сразу, а в 1981 г., но стал министром обороны.

На этом посту он провёл, по плану Бегина и для обеспечения мира с Египтом, выселение евреев из поселений на Синайском полуострове и в апреле 1982 разрушил небольшой еврейский город Ямит.

В ответ на непрекращающиеся атаки Израиля со стороны «организации освобождения Палестины», в июне 1982 началась наземная часть операции «Мир Галилее». Успешное развитие операции привело к внутренним политическим трениям в Израиле. Вот что говорил «рабочий» лидер Ш. Перес, сейчас президент Израиля, на срочном заседании руководства партии: «Вопреки нашим предыдущим опасениям, война оказалась большим успехом. Она вскоре достигнет своих целей. Через несколько дней – это очевидно – будет подписан Израильско-Ливанский мирный договор. Это будет их второй мирный договор. Они смогут послать Арафата и его террористов ко всем чертям и сломать ООП»[i]. Перес добавил, что после такого успеха «правых», «рабочим», правившим в Израиле с момента создания страны до 1977 г., к власти не вернуться никогда. А этого «рабочие» не могли допустить!

Не удивительно, что вскоре их антивоенные демонстрации захлестнули Израиль, достигнув особой силы после того, как стало известно о том, что в районах Бейрута – Сабре и Шатиле, 17-18 сентября развернулся бой между засевшими там бандитами ООП и ливанскими христианами. Всего, по данным Красного Креста и ливанского правительства там погибло 470 человек, включая 15 женщин и 20 детей. Из них 328 были палестинскими арабами. Для «резни», учинённой вооружёнными до зубов военными против мирных жителей – стариков, женщин, детей просто поражает огромное число вовсе не стариков и палестинских арабов – 435.

Судейской израильской комиссией, во главе с Каханом и при участии А. Барака Шарон был признан косвенно виновным в происшедшем, как не предусмотревший опасного хода событий. В соответствие с решением комиссии, Шарон был вынужден уйти с поста министра обороны. Он рассматривал это как слабость правого правительства, «сдавшего» его левой черни, ревущей тысячами плакатов «Шарон – убийца».

Он предвидел, что решения израильской комиссии, из которого «рабочие» и враги Израиля просто выкинут слово «косвенно» станет очередным кровавым наветом. Этой «сдачи» он не забыл и не простил никогда[ii]. Читая его автобиографию, особенно страницы, посвящённые вынужденной отставке, понимаешь, почему А. Фаллачи, интервьюировавшая его в 1982 говорила о Шароне как о шекспировского масштаба трагической фигуре. 

Шарон уделял внимание защите своей чести и достоинства, которые тесно связывал с честью и достоинством Израиля. Примечательно, что когда журнал Таймс обвинил его в том, что он отдал приказ убивать людей в Сабре и Шатиле, Шарон подал иск в Нью-Йоркский суд, обвиняя журнал в клевете, и выиграл дело.

Разрушение Ямита не стало для него психологическим препятствием в строительстве новых поселений, которым он с полным основанием отводил ведущую роль в обеспечении каждодневной и стратегической безопасности Израиля. Он укреплял свою партию – Ликуд, старался усилить её влияние и занимал один ответственный государственный пост за другим. 

В 1998 г Шарон стал министром иностранных дел в правительстве Э. Барака. Вскоре НАТО начало бомбить Белград. Необоснованная жестокость и несправедливость этого шага тем более поразили меня, что среди западных коллег он встретил едва ли не единодушное одобрение. Ни голоса не раздавалось и со стороны известных и авторитетных политиков или общественно значимых фигур. Я услышал тогда, в 1999, среди этой неприличной тишины лишь одинокий голос человека – Ариэля Шарона: «В этом году Белград, на следующий – Иерусалим». Об этой опасности он явно думал, и не готов был пойти по пути  Сербии. Помнил он ту роль, которую играла Югославия вообще, и сербы в особенности в войне с нацистской Германией. Столь резкое высказывание вызвало левацкую бурю, и не без раздражения было воспринято во властных кабинетах НАТО. По этой, или иным причинам, но пробыв министром иностранных дел восемь месяцев, он покинул этот пост.

Однако, когда «миролюбивая общественность» начала уж больно наседать на Израиль, уже в ходе террористической «войны Осло», он твёрдо предупредил, что сейчас не 1938 г., и Израиль не допустит Мюнхенского сговора за свой счёт. Это было услышано «миролюбцами» и опять воспринято как оскорбление. 

У Шарона был дом в арабском квартале старого города, и развевающийся на нём флаг показывал, чей этот дом, и кто в этом городе, да и стране, хозяин.

В сентябре 2000 года началась террористическая «война Осло». Непосредственно перед её началом Шарон посетил Храмовую гору. Не знаю, что именно побудило его пойти на этот шаг, но убеждён, что причиной войны стал окончательный уход Израиля из Ливана, а вовсе не прогулка Шарона. Детище леваков, этот уход больше походил на бегство, и рассматривался Хезболой как крупная победа. В таких условиях начать террористическую войну стало для вожаков автономии делом личного престижа. 

Попытки энергичного ответа на атаки террористов со стороны правительства Э. Барака были встречены в штыки «мировым сообществом». В результате, вскоре стало ясно, что Израиль явно не справляется с распоясавшимися бандитами. Был момент, когда казалось, что они, опираясь на активную помощь израильских арабов, смогут буквально рассечь страну на две части. Барак вынужден был объявить выборы премьера, в которых сокрушительную победу одержал Шарон. Многим, и мне в их числе, казалось, что с террором будет покончено быстро и на долгий срок. Ведь именно Шарон несколько раз демонстрировал виртуозное умение побеждать террор, притом новаторскими действиями, военной силой, а не пустыми уговорами или уступками. 

Но этого не произошло. В правительство в качестве министра иностранных дел им был приглашён Ш. Перес. К тому времени я уже слышал пару его выступлений и полагал, что понимаю, насколько в борьбе с террором от него больше вреда, чем пользы. Помню, как он добивался открытия, разрушенного израильским танковым огнём, казино в Иерихоне, объясняя это необходимостью сохранить источник существования «простых арабов», как будто не знал, что казино есть источник существования только ганстеров. 

Возникла трудно понимаемая мною политика «терпения», которая, с понятной неизбежностью лишь провоцировала усиление террора. Я даже сформулировал для себя и близких понятие «Перес-эффекта». Он состоял в резком усилении террора после каждой мирной инициативы «голубя». Взрывались автобусы, кафе, танцплощадки, а армия почти ничего не делала. Ясно, что в стране зрело недоумение или попросту недовольство. 

Поворотным пунктом стал взрыв в Парк-отеле Нетании, унёсший жизни 30 человек. После этого прошло долгих два дня отчаяния и, как казалось, бездействия властей, но 29.03.2002 г. началась ставшая знаменитой военная операция «Защитная стена». Армия обороны Израиля вошла на территорию палестинской автономии, окружила место пребывания палестинского главаря – Мукату, по ходу дела её частично разрушив. 

До начала решительных военных действий левые насаждали несколько мифов. Во-первых, будто невозможно бороться с террором военной силой, но только улучшением жизни «оккупированного» населения. Во-вторых, тронь террористов, и расколются небеса от гнева «миролюбивой общественности», и защитят жертв израильской военщины. В-третьих, и эта легенда поддерживалась не столько «левыми», сколько главарями арабских шаек террористов, будто сопротивление войскам Израиля, и их потери будут огромны. В-четвёртых, нет смысла бороться с проявлением – террором, не устранив его глубинную причину – нищету борющегося народа, изнывающего под гнётом «оккупации».

Абсолютно всё это оказалось чушью. Сейчас, когда в потоке соболезнований лидеры ведущих стран мира предлагают следовать по пути Шарона, я с ними согласен, понимая под «путём Шарона» не «одностороннее размежевание» или создание непартии «Кадима», а операцию «Защитная стена», проводившуюся полтора месяца 29.03.02 – 10.05.02.

Вожак террористов, мукатский пленник, стал «не выездным» на 2.5 года, прервав нескончаемые турне по миру, пока серьёзно не заболел. Он, под дулом танковых пушек «сдал» своих подельников – убийц израильского министра, просил израильтян обеспечить туалетной бумагой и т.п. И никто из «мирового сообщества» не пришёл ему на помощь.

Бандиты, засевшие в Дженине, не стали защитниками Дженинграда, а в пределах 10 дней оставшиеся в живых сдались. К сожалению, запрет на использование авиации привёл именно в Дженине к потере 22 израильских солдат. В других местах потери были много меньше. 

Ввод войск быстро и резко уменьшил число атак террористов. Одновременно началось и строительство забора безопасности, отделяющего автономию от остального Израиля. Я был и остался противником строительства забора. Моё неприятие этого сооружения лишь усилилось со временем, поскольку я его вижу теперь каждую неделю, во время прогулок. Потом говорили, будто забор быстро прекратил атаки террористов. Это просто неправда. Атаки кончились, когда Армия обороны Израиля нанесла по террористам удар. Ещё раз было показано, что с террором можно справиться, применяя силу, и делая это умно, по возможности не задевая тех, кто непосредственно его не осуществлял, не планировал и не организовывал. Именно при Шароне была восстановлена та агентурная сеть, которая позволяет и сейчас предотвращать множество террористических атак. Стоит помнить, что сеть эта была фактически разрушена, когда у власти в Израиле находились организаторы или сторонники «мирного процесса». 

На ближайших выборах партия Ликуд, в первую очередь благодаря Шарону, одержала внушительную победу, и в январе 2003 он вновь стал премьером, оставаясь им до удара, случившегося в самом начале 2006. Однако радость от успеха на выборах быстро сменилась разочарованием многих – Шарон менялся буквально на глазах. 

Уже в июне 2003 группа научных работников, и я в том числе, написали ему открытое письмо, кончавшееся словами: «Ваши "оккупация", "Западный берег", "палестинский народ" и английский язык вместо иврита, отсутствие израильского флага в Акабе[iii] шокировали нас. Очень болезненно для израильтян терять уважение к Вам. Но, в конце концов, лидеры приходят и уходят, а Израиль остаётся навсегда. Эти недавние ошибки могут необратимо затмить все Ваши достижения. Вы можете потерять многих давних друзей и сторонников. Вы приобретете, конечно, некоторых новых – по преимуществу среди руководства Автономии и их еврейских сторонников. Но нужно ли Вам, с Вашим опытом жизни, искать их благоволения? Ваше "да" было бы большим огорчением для всех нас, и бедой для Вас самого». 

Конечно, Шарон почувствовал хватку «левых» ещё в ходе выборов 2003 г. Я и сейчас помню лево-объективного судью М. Хешина, не мешавшего предвыборной травле Шарона, но прервавшего и запретившего распространение его ответа по радио и ТВ на поток обвинений и инсинуаций конца 2002. Во время этой вакханалии, Шарон оставался один, без открытой поддержки видных сторонников. «Цепные псы демократии», левые политики, во главе с лидерами оппозиции Ш. Пересом и Й. Саридом требовали от Шарона признаться в финансовых махинациях, а также уйти в отставку. Шквал критики и обвинений нарастал. 

Конечно, Шарона больно задевала часто используемая в его адрес кличка «фашист», получившая с начала восьмидесятых хождение в лево-либеральных кругах не только Израиля, но и всего мира. Орудуя этой кличкой, левые выбили из политики виднейшего учёного – Ю. Неемана. Помню, как часто тот говорил: «Подумать только, это меня они именуют фашистом!». Влиятельные правые и квазиправые, как и в случае с Саброй и Шатилой, молчали. Думаю, что Шарон увидел в этом, как и в событиях 1982, предательство со стороны своих сторонников, чем это, в сущности, и было.

Никакой интеллектуальной, право-ориентированной поддержки он не имел. Вместо этого, с течением времени рядом оказался, на роли интеллектуала, Ш. Перес, а последствие его «помощи» Шарон ощущал на себе, пока ещё был в сознании. Некоторые люди справа также считали Шарона запутавшимся в финансовых «махинациях» дельцом. 

Примерно с конца 2003 – начала 2004 Шарон и его окружение стали открыто и широко пропагандировать идею «одностороннего размежевания», означавшую сдачу позиций Израиля не только в Газе, но и далеко за её пределами. Шарон не утруждал себя аргументами. Так, он говорил в интервью 14.09.2004: «Евреи не могут жить среди 1,2 миллиона палестинцев, а Израиль – по-прежнему тащить на себе эту тяжёлую ношу. Поверьте мне – человеку, прошедшему все войны на этой земле, что иного пути у нас нет». 

Полное отсутствие доводов и практически очевидная ошибочность подобной точки зрения убеждала многих, что Шарон просто «сдаёт» интересы поселенческого движения в обмен на прекращение уголовных дел против него и его детей. Мне ни тогда, ни сейчас эта «простая и грустная история» не казалась убедительной. Это не значит, что у меня было или есть надёжное объяснение происходившего. Но надежда на то, что после изгнания евреев из Газы Шарон будет прощён левыми, казалась мне сверхнаивной и неосновательной даже тогда. Не мог, считаю, верить в неё более чем искушённый в политике Шарон. Не удивляет, что не удалось «размежеванием» купить ни свободу сыновей, ни дружбу леваков, ни взаимопонимание арабов. 

Как бы то ни было, но план размежевания продавливался в жизнь, игнорируя все и всяческие возражения. Кстати, у плана было совсем немало сторонников. Упорство, с которым когда-то Шарон боролся с арабским террором, решимость, с которой он ещё недавно приказывал ликвидировать Ясина и Рантиси, полностью трансформировалось в борьбу с верными гражданами Израиля и своими вчерашними сторонниками. Поселенцев сделали врагами, а тех из них, кто попытается сопротивляться выселению, тогдашний депутат Кнессета Р. Бронфман предложил «объявить вне закона». Больно и стыдно читать и вспоминать многое, что писалось и делалось тогда во вред подлежащим выселению, да и во вред Израилю.

Одержимость в проведении вреднейшего плана была столь сильной, что мне казалось, будто Шарон просто сошёл с ума. Это ощущение усиливалось глуповатой улыбочкой, которой он на экранах ТВ одаривал зрителей и собеседников. Генерал Шарон в этой последней военной операции не шёл, как многократно ранее, впереди своих солдат, а наблюдал за действием из дома по телевизору.

Мне не забыть своего отчаяния. За три дня до ввода Армии Израиля в поселения я написал в открытом письме: «В моих глазах генерал-майор Шарон премьер-министром больше не является. Он утратил моральное право им быть. По его приказам и ему в угоду могут, и, вероятнее всего, будут арестовывать, изолировать, изгонять, т.е. всячески мучить неповинных. Но с каждым таким действием число людей, не считающих генерал-майора Шарона премьер-министром Израиля, будет лишь возрастать, уменьшая и без того малую базу его общественной поддержки». 

Нередко говорилось, что план размежевания был уступкой США. Нет никаких подтверждений этому среди опубликованных документов. Размежевание, вместе с незабываемым процессом выселения, стало несмываемым позором для израильского руководства, а не только для самого Шарона. Как и сейчас, роль США была сильно преувеличена. Ни соглашения в Осло, ни одностороннее размежевание, ни создание двух государств для двух народов – «товары» не импортные, а домашнего производства. 

Когда Шарона постиг удар, было опубликовано сообщение о его предыдущих болезнях. Среди них было упомянуто и заболевание мозга, которое приводит к лёгкой внушаемости в сочетании с огромным упорством в реализации внушённого. Не мне судить, сколь предположение об умственной болезни позднего Шарона имеет право на жизнь. Те квалифицированные медики, с кем я обсуждал эту гипотезу, не отвергали её с порога, но и не спешили соглашаться. Как бы то ни было, считаю, что примерно десять лет назад еврейский народ лишился одного из своих ярчайших героев. 

В этом смысле, судьба Шарона по-шекспировски трагична – его отвергли прошлые друзья и не приняли прошлые враги. Думаю, именно радость арабов-врагов по поводу его смерти напугала многих видных политических деятелей, не приехавших из страха перед беснующимися толпами на его похороны. 

Пониманию того, какую роль играл Шарон в спасении своей страны в 1973, приходится тесниться, уступая место воспоминаниям о том, что он с нею сделал в 2005. Ведь даже мать, родив ребёнка, не приобретает права его умышленно убить, или даже ранить. Наверное, лучше всего его посмертную судьбу определяют слова, сказанные в знаменитом романе, и адресованные герою, сжёгшему рукопись своей единственной книги: «Он не заслужил света, он заслужил покой». 

Однако всей своей жизнью, да и своим последним в ней шагом, он вольно или невольно, доказал, с точностью математической теоремы, нечто очень важное: ни сегодня, ни завтра односторонние уступки не станут началом двухсторонних уступок. Не получится пока побеждать зло добром или любовью. Для этого нужна только сила. Не спасёт мир и просто красота, если у неё не будет необходимой силы.

Добро и любовь приходят только после победы, но не вместо неё. Осознание этого факта есть трудный процесс, в котором едва ли встретишь понимание посторонних. Справедливо, однако, сказано: «Иди своей дорогой, и пусть люди говорят, что им угодно».