Совершенствовать настоящее и, тем более, планировать будущее невозможно без обобщения и учета опыта прошлого, а для этого его необходимо в деталях знать и помнить. Это касается не только положительного, но и отрицательного. Вспоминать, говорить о своих неудачах неприятно, но анализировать и помнить о них нередко важнее, чем гордиться успехами. Все это в равной степени относится и к  медицине, и к здравоохранению. К сожалению, современное   студенчество и подавляющее большинство активно работающих врачей, научных работников и их руководителей недостаточно осведомлены  даже о весьма значимых событиях и явлениях в новейшей истории своей отрасли. Знать это необходимо, а прочитать практически негде. Очевидцев и участников  многих важных событий, даже полувековой давности, уже почти не осталось.

Уровень научной и  практической медицины был в СССР  и еще сейчас в России ниже, чем  в других развитых странах. (1, 2). Состоятельные россияне и VIP персоны  предпочитают серьезно лечиться не дома, а  за границей или приглашать специалистов оттуда. Оттуда же  приходят наиболее современные и эффективные лечебные средства, методы  и оборудование.

За последние сто лет  в крупнейшей стране мира при  нередко значительных  достижениях в ряде точных, технических наук и прикладной деятельности, после физиолога  И. П. Павлова (1904 г.) не было ни одного из более  чем  двухсот нобелевских лауреатов по физиологии и медицине. Среди соавторов международных руководств для врачей были специалисты из многих стран, но отсутствовали и  отсутствуют советские.

Соответственно материалам семинара президиума СО РАМН «Оценка эффективности и результативности наук » в 2011 г. по количеству научно-медицинских публикаций Россия занимала 13, по цитируемости 21 и только 126 место по значимости публикаций (3),. Таким образом, их почти не читают и не используют. За рубежом советские медицинские  публикации  не цитируются, а современные российские очень редко. Например, в медицинских библиотеках Израиля много специальной литературы из других стран, но из-за отсутствия спроса  практически нет на русском языке. И это несмотря на то, что во многих лечебных и учебных заведениях до трети и более врачей и ученых – русскоязычные.   Почему это так?

Некоторые руководители здравоохранения  России утверждают, что причина  этого только в недостаточном финансировании  отрасли. В сравнительной бедности российской медицины и здравоохранения никто не сомневается, но единственная ли это причина? Всюду и всегда ли эта причина основная? Когда возникли  проблемы и в чем их корни? Наконец, кто виноват? 

Проработав более полувека врачом и  преподавателем, от аспиранта до заведующего кафедрой, проректора крупного медицинского российского университета  и председателя  научного общества врачей, беру на себя смелость  утверждать, что  есть и другие существенные  причины  отставания  российской медицины от передовых стран. Они  стали действовать задолго до перестройки, в конце сороковых годов прошлого века.

Они не являются случайными мутациями  в ходе естественного развития науки и медицины,  следствием  национальных особенностей  научных традиций или ментальности ученых и практиков, а были искусственно индуцированы грубым, властным, непрофессиональным  вмешательством в науку тогдашних идеологии и политической власти, были  поддержаны и взлелеяны последней.

До Великой Отечественной войны советские биология и медицинские науки в основном находились на уровне тогдашних мировых стандартов, а некоторые даже в числе лидеров: Ботаника и селекция (Вавилов), физиология (Павлов, Орбели), патология (Аничков, Сперанский),  вирусология (Зильбер), паразитология  (Павловский) и др.

  Первый тяжелый удар  в спину отечественных биологии, физиологии и медицины был  нанесен в 1948 г. идеологами и руководством ЦК  компартии (Жданов и др.) руками некоторых  ученых-недоучек, карьеристов (Лысенко, Презент и др.) и конформистов (Быков). Были   разгромлены генетика, называвшаяся тогда в общей прессе, как впоследствии и кибернетика, лженаукой и «продажной девкой империализма», часть отраслей физиологии, общей биологии. Это немедленно отразилось и на многих других науках, в первую очередь сельскохозяйственных и  медицинских. Буквально диктатом и служебными репрессиями было подавлено все, что не укладывалось в официально насаждавшиеся по идеологическим соображениям доктрины «нервизма», «кортико-висцеральной патологии» и идеологически считалось космополитизмом.

В результате во многих областях  физиологии и медицины большая часть исследований  и диссертаций была направлена на утверждение того, что в организме почти все зависит, определяется и регулируется  корой мозга. Все остальное – вторично, мало существенно. Т.е.  все в организме управляется только высшими центрами и им подчиняется.

В этом и состояла   идеологическая суть насаждавшейся доктрины. При этом основными  доказательствами часто служили цитаты из классиков марксистско-ленинской философии, ссылки на авторов этой доктрины,  командовавших наукой с этих позиций, и  цитаты из И. П. Павлова, вырванные из контекста. Это отбросило многие, в том числе фундаментальные, медико-биологические отрасли на много лет назад и их  развитие было приостановлено  на 10 лет. На залечивание травмы и реабилитацию  ушло  много лет, а ее отдельные раны методологического характера болели и кровоточили долго. 

Тяжелые последствия этой  кампании не только в том, что были разгромлены  важные научные отрасли, некоторые из которых  тогда даже лидировали в мире (генетика, селекция, физиология и др.). Важные исследования были приостановлены,  некоторые видные ученые отстранены от работы, а отдельные, очень принципиальные,  даже «куда-то исчезли».  Хуже было то, что  освободившиеся руководящие должности заняли те, кто только и всплыл на мутных волнах  научного холокоста,  критики и разгрома отечественных, таких, как Вавилов, Кольцов, Штерн и др. и иностранных корифеев – Вирхова,  Вейсмана, Моргана,  Фрейда и др. 

Нувориши в науке  затем, в течение более чем 10 лет вели бесплодные  и даже вредные  работы, засорявшие литературу и головы,  готовили кадры на соответствующих принципах.  Это заметно и надолго отразилось на уровне отдельных наук. 

В результате  мы стали  и продолжали в течение  10 – 15 лет лечить ряд  частых и серьезных болезней  микродозами брома, новокаином, «подсадками» тканей и  листьев алоэ, сном. Даже начали кое-где лечить гипертонию новокаиновыми вагосимпатическими блокадами, а  язву желудка односторонней ваготомией.  Предлагалось даже лечить атеросклероз содовыми ваннами по  Лепешинской.

Одним из обоснованных тогдашней официальной доктриной методов лечения всех болезней был, так называемый "лечебно охранительный режим" –  требование к персоналу больниц и клиник на работе ходить только в тапочках, чтобы стуком каблуков не "травмировать кору мозга", от которой все и зависит. Многие  даже крупные операции проводили под местным обезболиванием  («под крикаином»).

В это время  во многих странах  уже эффективно лечили стероидными гормонами, новейшими антибиотиками, ганглиоблокаторами,  операциями на сердце, стали пересаживать органы   и оперировали не под «крикаином», а под наркозом с  релаксантами и искусственной вентиляцией легких.

Современный читатель вправе подумать, что я утрирую положение. Но все было именно так. И не где-то в участковых, сельских  больницах, а в ленинградских клиниках, где я тогда работал. Подавляющее большинство ученых и эрудированных врачей понимало или догадывалось, что все это продукт диктата идеологии в науке, но молчало. Выступать было невозможно, тем более, в преддверии, во время и даже после «дела врачей-отравителей». 

Одновременно с первым ударом по  наукам,  второй удар нанесла продолжавшаяся около 10 лет кампания  «борьбы с  низкопоклонством перед Западом» и выискивания «приоритетов отечественной науки» там, где их не было.

Это диктовалось свыше для создания видимости  преимуществ советской  медицинской науки, руководимой компартией и ее идеологией, перед наукой в "странах капитала". Вредоносность этой кампании не только и не столько в том, что при этом тогда широко практиковались разные натяжки, констатация недостаточно проверенных и сомнительных фактов, создание фактически недостаточно обоснованных теорий, принципов и положений. Это еще полбеды, так как  касалось, в основном, теории и идеологии. Хуже то, что произвольно и преднамеренно очернялось и дезавуировалось многое, что рождали медицинская наука и передовая практика за рубежом, среди чего были и всемирно признанные и основополагающие факты, теории и принципы. Например, основные принципы генетики, наследования вообще  и некоторых болезней, клеточная теория патологии Вирхова, вплоть до попыток непризнания наличия генов и многое другое. Все это читали и слушали студенты, аспиранты и начинающие научные работники. В основном на этом долгое время воспитывалась научная молодежь, так как научная зарубежная литература была  многим почти не доступна. А критика и даже серьезное научное инакомыслие и публичное рецензирование того, что публиковалось и говорилось свыше, были исключены. 

Стремление представить уровень советской медицины самым высоким, и ее преимущества перед  зарубежной, идеологи и их агенты в науке стали квалифицировать и учитывать в качестве отечественных новшества, даже те, которые были сделаны за рубежом, но впервые выполнены или повторены в СССР. Постепенно это получило широкое распространение в медицине, особенно при оценке диссертаций и премировании. Естественно, что такое искусственное снижение критерия оценки результатов научной деятельности сыграло негативную роль, т. к. не стимулировало усилий для поиска истинных новшеств.

Поступление научной литературы из капиталистических стран  свелось до минимума, а  научно-профессиональные контакты  полностью прекратились. Некоторые ведущие иностранные  медицинские журналы в библиотеках свободно не выдавались, а для пользования другими надо было получать специальное разрешение.

В конце 40-х годов действовало негласное указание аспирантам, докторантам и авторам о том, что в библиографиях  диссертаций и публикаций иностранных работ должно было быть не более 20%. Иначе это могло быть расценено, как космополитизм и преклонение перед Западом, что было уже небезопасно.

Но, пожалуй, наибольший вред  этих кампаний в том, что в научных учреждениях и медвузах появилось немало демагогов от науки – недоучек, стремившихся сделать и сделавших даже научную карьеру  именно на поддержке и внедрении указанных доктрин. Также  немало научных работников и авторов получили и увидели возможность свободно обращаться с научными фактами и делать сомнительные заключения. Например, безосновательная «теория живого вещества» и утверждение академика Лепешинской о возможности  возникновения  клеток высших животных из кристаллов и т. п.  Последствия такого научного легкомыслия сохранялись  еще несколько десятков лет (4).   Лучшим примером этого является изданная в 1949 г.  центральным  медицинским издательством под грифом АМН нашумевшая   монография шарлатана Г. М. Бошьяна «О природе вирусов и микробов»,  содержавшая новые сенсационные открытия автора, утверждавшего, в частности,  возможность превращения бактерий в вирусы, вирусов в кристаллы и наоборот, последних в вирусы, а их в бактерии. Кроме того, утверждалось, что микробы выдерживают  двукратное  автоклавирование при  120 градусах, автоклавирование в серной кислоте, что они зарождаются в лечебных сыворотках и вакцинах, что бактерии сохраняются в растворах ряда антибиотиков. Позже Бошьян  докладывал Академии медицинских наук, что им открыт возбудитель рака.

Эти данные означали  революцию в ряде наук, говорили о приоритете  «советской науки  перед буржуазной» и соответствовали основным положениям  Лысенко. Поэтому и, несмотря на критику со стороны  ведущих  ученых, руководство Министерствами здравоохранения и сельского хозяйства с одобрения отдела науки ЦК квалифицировало «открытия» Бошьяна, как  фундаментальные и эпохальные, а их автору  присвоена ученая степень доктора наук и звание профессора. Уже через год  две комиссии ученых  АМН порознь пришли к заключению, что  все «открытия» Бошьяна – фиктивны.  Тем не менее, и вопреки позиции руководства Центрального НИИ микробиологии и крупных специалистов, была открыта специальная секретная лаборатория для продолжения работы Бошьяна. Фиктивность  его утверждений и бесплодность работы его лаборатории были подтверждены и еще двумя комиссиями специалистов. Лаборатория просуществовала еще более четырех лет,  только одно ее содержание  обошлось бюджету  свыше  1,3 млн тогдашних рублей, без учета серьезных нравственных и престижных потерь и  расходов на работы и другие  действия в этом плане (5). Такова цена только одного и не самого существенного административного, непрофессионального  вмешательства  в науку. Только через четыре года, т.е. сразу после смерти Сталина,  Минздрав смог по разрешению свыше закрыть лабораторию и прекратить бесплодные работы.

За "железным занавесом" мы почти ничего не знали о научных и практических достижениях за рубежом и не могли делиться опытом.  Главный хирург Военно-морского флота, академик, генерал, заведовавший кафедрами хирургии в двух вузах Ленинграда, профессор Ю. Ю. Джанелидзе, вернувшись в конце 40-х годов из командировки в США, рассказывал нам, аспирантам, что  впервые увидал там такие решающие новшества в хирургии, о которых ранее не слышал. Что касается ученых более низкого ранга, то им и думать было нельзя о познавательной поездке в ведущие лаборатории и клиники или на конгрессы.  Только намного позже такие, хотя и редкие командировки стали возможными, но профессионально чаще были мало ценными из-за  незнания  иностранных языков подавляющим  большинством тех, кому такие поездки тогда разрешались  партийными и другими  властными органами. С этого  времени  мы стали вариться почти только в собственном соку.  Такая изоляция привела к тому, что даже  кардинальные  методические, теоретические и лечебно-диагностические  новации доходили  до нас с опозданием, иногда  в несколько лет.

К 60-м годам вся эта  вакханалия  постепенно прекратилась и наступила  вторая «оттепель».  Но продолжалось  и прогрессивно  нарастало партийное и административное  вмешательство  в науку, часто не вполне профессиональное.  Именно последнее и превратило затем советскую психиатрию в «карающую» и опозорило ее на весь мир.

В довоенное время   комплектование   медико-биологических НИИ и вузовских научных коллективов   осуществлялось в основном самими учеными и  профессионалами (учеными советами, научными обществами) при минимальном вмешательстве дилетантов – административных, партийных  и других органов. Это же относилось и к созданной тогда  Академии медицинских наук (АМН). В нее сначала были кооптированы, а затем  избирались ученые лишь по их реальным научным заслугам, профессиональному опыту и авторитету у соответствующих специалистов. При этом решающими были значение, а не количество публикаций и диссертаций. Иные заслуги и свойства, если и имели, то только второстепенное значение.

В большой степени так же естественно, а не административно, формировались профессиональный  авторитет, научная  и профессиональная врачебная элита, делавшие погоду в науке и  медицинской практике и  определявшие уровень этих видов деятельности.

Затем ситуация стала меняться и привела к тому, что быть избранным не только в АМН, а и на кафедру вуза даже известным и крупным ученым  стало невозможно без согласия партийных и других властей.  Более того, появилась практика  «избрания» по разнарядке обкомов КПСС. 

В результате руководящей роли центральных и местных партийных  органов и их вмешательства  в подбор и подготовку научных, руководящих и  просто врачебных кадров  уровень последних постепенно профессионально менялся не в самую лучшую сторону. В медвузы на льготных условиях стали принимать не подготовленных  или слабо подготовленных, за службу в армии, год работы на предприятиях, уборщиками и гардеробщиками на кафедрах, санитарами в больницах. Не прошедших по конкурсу оставляли кандидатами и переводили затем в студенты.  В борьбе за показатели успеваемости и «средний балл»  ректораты и деканаты под давлением свыше и по логике соцсоревнования часто оказывали  серьезный нажим на кафедры и экзаменаторов, не желавших  понижать требования  и выставлять легковесные пятерки и тройки вместо двоек.  Первые места в соцсоревновании кафедр присуждались тем, где на экзаменах не было  двоек, а  преимущественно пятерки. За сорок лет работы в вузе я помню не более двух – трех случаев, когда на государственных экзаменах были выставлены неудовлетворительные оценки. 

Концентрация действительно способных, одаренных ученых в медицине постепенно уменьшалась, так как нередко в медикобиологические лидеры, в  руководители  выходили не только способные и одаренные ученые и специалисты, а и те, кто сделал  свою карьеру  на общественной работе  в разных комитетах – профсоюзов, комсомола, парткомах, местных советах и т.п. Прежде чем внести  кандидатуру в Ученый совет для выборов на существенные должности, она  утверждалась парткомом, а то и выше, где фактически и проводился  подбор и комплектование научных  и руководящих наукой кадров. Таким образом, роль Ученых советов становилась во многом только формальной, а научной общественности – нулевой.  

Прогресс и уровень науки в большой степени зависят от  наличия и концентрации  творчески способных, тем более, талантливых ученых. Но, начиная с 40х – 50х  г.г. подбор  научных, даже руководящих коллективами кадров  происходил, главным образом, соответственно наличию, характеру ученых степеней, званий,  а то и других характеристик. Вместе с тем, в силу сложившихся условий и традиций,  эти критерии нередко не отражают  ни наличия, ни характера необходимых качеств.(1). Это не способствовало и не способствует   наличию и   увеличению  концентрации  творчески одаренных ученых в немалом числе научных коллективах. Тем более, при обильном   производстве  докторов и кандидатов в медицине. 

    Если до 50-х годов руководителями НИИ, научных структур и кафедр становились те, кто ранее был удостоен избрания в АМН или был известным среди коллег по профессии, то затем все  чаще и чаще все стало происходить наоборот. Руководителями НИИ и кафедр иногда назначались лица без соответствующего профессионального опыта, но с "опытом руководства". Возможности научной работы, публикаций, звания и официальный рейтинг нередко определялись получением  от властей соответствующих должностей не столько по профессиональным, сколько по другим  соображениям. 

Участились случаи, когда даже руководителями  НИИ и учреждений становились  ранее работавшие в другой области, а иногда и не имевшие даже близкого специального опыта.   При этом видные и общепризнанные ученые  нередко оставались вне руководства отраслью, что не способствовало прогрессу науки и практического здравоохранения. Таких случаев было немало.

Не говоря уже о широкой практике  необоснованного включения влиятельных и власть имущих в число научных соавторов. Государственные премии по медицине стали присуждать не только за действительно выдающиеся личные заслуги. Для этого иногда искусственно объединялись в единую, большую проблему изолированно выполненные  и мало связанные между собой исследования и публикации, изолированно работавших авторов, нередко с включением тех, от кого во многом зависело решение о присуждении премии. Известны случаи, когда из личных и конъюнктурных соображений в число соавторов, соискателей премии и лауреатов включались лица, не имевшие никакого отношения к проблеме и ее решению. Многие это знали, доверительно осуждали, но публично научно-медицинская общественность безмолвствовала.  Естественно, что такие случаи, сами по себе,  не определяли уровень медицинской науки в СССР, но характеризовали морально-нравственную атмосферу в верхах, что, несомненно, сыграло не лучшую роль в советской и российской медицине.

В течение многих лет, вплоть до реформ, издание медицинской литературы было монополизировано идеологической и административной властями и соответствующими чиновниками.  Издать научную монографию без поддержки влиятельных лиц, без «крыши» было  трудно, подчас,  невозможно. Часто приходилось для этого приглашать или просто включать научных и редакционных «крышевателей» в число соавторов. Именно поэтому в некоторых областях медицины   соавторами многих, а то и большинства изданий, фигурировали одни и те же имена. 

На издание книги уходило по полтора – два и более года. Чтобы издать монографию, ее нужно было за год  вперед  представить, затем, если она будет одобрена рецензентами и редакционно-издательской  комиссией и включена в план, год будет ждать  очереди, чтобы затем  в течение полу- или целого года и более печататься. Принятые к печати работы лежали в портфелях редакций центральных журналов и издательств минимум по году и более. Например, первое и единственное отечественное руководство по программным методам диагностики в рентгенологии  лежало в центральном издательстве «Медицина» с 1966 по 1972 год. Нередко за это время материал устаревал, терял оригинальность.  Были случаи, когда приоритет ускользал к другим.

В то же время общественно-политическая литература издавалась миллионными тиражами, загружала библиотеки и магазины, а медицинские учебники для студентов и  руководства для врачей и научных работников не переиздавались по 10 – 20, а некоторые и 30 лет. Например, в 70 – 80-х  годах студенты учили диагностику внутренних болезней по  тому же учебнику, что и в 40-х. Монографии, а тем более солидные руководства иностранных авторов по ряду  предметов сначала  на русский язык вообще не переводились, а затем выходили очень  малыми тиражами, так что купить их часто было невозможно. 

Только  в начале 70-х годов  профессор  мог получать лимит  подписки на один иностранный журнал и одну монографию в год, но через несколько лет и эта возможность исчезла. В  библиотеках  подавляющего большинства медвузов, даже  ведущих, учебников не хватало. Они  обычно выдавались  только перед экзаменом или на то время, пока студенческая группа  проходила цикл практических занятий по данному предмету, а затем возвращались обратно. Нередко на всю группу приходилось только несколько учебников и  не каждому хватало.

Далеко не всюду положительную роль играла и играет   свойственные тоталитаризму    избыточная централизация и монополизация  руководства  отраслями медицинских наук,  формально незафиксированная, но  действующая фактически .  Некоторые науки, как и любое творчество, могут  плодотворно развиваться только в условиях свободы научной мысли, ее выражения, инициативы.   Поэтому  как бы ни казалось  парадоксальным, но централизация руководства и обеспечения, административная вертикаль подчиненности для некоторых отраслей наук бывает, по меньшей мере, не полезна.  Она не способствует, а иногда и подавляет то, что не соответствует представлениям, намерениям или планам  центрального  (ведущего) учреждения и его лидера, нередко несменяемого десятилетиями, который вместе с должностью фактически получал право на монополию в решении научных направлений, вопросов и проблем.

Концентрация в одних руках научной, учебной,  аттестационной, административной и издательской властей  и возможностей  в области медицины было явлением обычным и в большой степени еще сохраняется, причем, в течение многих лет. А такая централизация и монополизация в медицине не только не полезна, но бывает вредна и опасна. Пример тому – разгромные кампании в биологии, медицине и языкознании в конце 40-х годов.   Другой пример. После ВОВ  главным терапевтом Вооруженных сил, академиком в центральном издательстве была издана монография по этиологии (причинам) воспалений легких, где  утверждалось, что эта болезнь чаще всего вызывается не теми возбудителями, как это давно было установлено и считалось, а другими. Это,  в определенной мере, влияло на выбор антибиотиков для лечения.  Данные автора уже тогда не соответствовали действительности и исследованиям в других странах. Но иностранной литературы тогда почти никто из врачей не читал, других  отечественных публикаций в противовес этой не было, и быть не могло, а дискутировать  «Моське со Слоном»  смешно и было небезопасно. В значительной степени поэтому  мы  нередко лечили пневмонии вслепую, т. е. не всегда прицельно. Есть и много других,  не менее значимых примеров внедрения,  рекомендованных свыше,  и широкого распространения  таких  недостаточно обоснованных методов лечения.

У многих ученых и опытных практических врачей  эти методы уже тогда вызывали сомнения. Но из-за монополизации    решений, что  хорошо и правильно, а что нет, публично высказать сомнения,  а тем более,   обосновать  иное, было невозможно.  Имелись не единичные случаи, когда  сомневавшиеся, даже известные  специалисты  подвергались «всеобщему осуждению», травле и лишались  работы. Монополизация  в  ряде отраслей научной медицины  есть  в России  и теперь.

Именно поэтому в большинстве наиболее развитых стран даже национальные Академии  наук не имеют серьезных административных и решающих прав в науке, а центральных планово-административных структур типа наших головных НИИ или регионарных научных центров там в медицине нет. Зато есть самостоятельность и полезная конкуренция. Ведущими  научными и практическими  центрами там  становятся и признаются профессионально наиболее авторитетные, а не определяемые сверху административно. При этом  сначала приобретается соответствующий авторитет, а отсюда  и роль ведущего, а не наоборот, как было в СССР.

К сожалению, еще в СССР  главная задача  многих, если не большинства, научных усилий в  медицине,  вместо целенаправленного изыскания действительно новых, важных фактов, методов, идей,  истинных новаций, обуславливающих прогресс, трансформировалась в массовое производство кандидатских и докторских диссертаций для получения соответствующих ученых степеней. Во многих медвузах и НИИ СССР, России  это  поставлено на поток, нередко осуществлялось и теперь осуществляется еще по-домашнему, почти конвейерно, по стандартной технологии,  иногда при не самых высоких и современных научных и методических требованиях, необходимых для прогресса  клинической медицины.                                                        

 Таким  образом, все эти обстоятельства лежат в основе недомогания и отставания российской медицины, а не только недостаток средств, которые к тому же нередко  тратились и тратятся  нерационально – на  содержание излишних административных структур, малоценных учреждений, на штатные излишества и сохранение  некоторых несовременных  организационных традиций.

Теперь я больше знаком с состоянием медицины в других странах и в своей области знаю, как обстоят  дела в России.  Утверждаю определенно, что в  диагностике и лечении  российские медики даже за последние годы сделали существенный  шаг вперед, приблизивший  уровень этой деятельности к передовым странам. Но произошло это, в основном, за счет возможностей приобретения и использования  современной, чаще всего импортной лечебной и диагностической аппаратуры и оборудования, лекарств, а также использования современных методов распознавания и лечения, разработанных, главным образом, в странах с более высоким уровнем медицины. Большое значение  имела и появившаяся  возможность профессиональных контактов с коллегами в других странах. 

Немалым ценным свойством российской медицины  является то, что  при всех условиях ее существования, она не только выжила,  но  за последние 10 лет ее  научный уровень повысился и находится чаще, хотя и не  на очень высоком, но на практически приемлемом уровне.

Я пишу все это не с целью представить прошлое в неприглядном свете, а только для уточнения  диагноза и механизма  развития не острой, а хронической болезни российской медицины,  чего молодое поколение может не знать. Без этого лечение и реабилитация не будут эффективными. Кроме того, о многом из сказанного выше в России  вслух не говорят и не пишут, но не без оснований  говорят за ее пределами. 

Заключение.

Сравнительно медленный прогресс отечественной медицины и отставание ее от высших современных стандартов обусловлены не только уровнем финансирования и  научной инфраструктуры, но и другими причинами, возникшими еще в СССР в 40х-50х г.г. прошлого века, некоторые из которых,  продолжающие действовать еще сейчас, хотя и в значительно меньшей степени. Это грубое, непрофессиональное вмешательство власти и идеологии в науку,  вмешательство в аттестацию и комплектование научных коллективов, как и избыточные централизация и монополизация руководства наукой и, как следствие этого, патернализм и искусственное понижение критериев оценки деятельности ученых.

Резюме.

Отставание некоторых отраслей отечественных медицины и медицинских наук от высших современных мировых стандартов  обусловлено не только , а иногда и не столько уровнями финансирования и научной инфраструктуры, но и другими специфическими причинами, в частности, начавшемся еще в середине прошлого века грубым , непрофессиональным вмешательством в науку и практику медицины тогдашних идеологий и власти , которая в более мягком виде сохраняется и сейчас. 

Ключевые слова: негативные явления отечественной медицины; власть и медицина; вмешательство  в науку; волюнтаризм, монополизация руководства  наукой. 

Список  литературы

1. Штейнгардт Ю.Н. Ученая степень, титул или научно-творческие способности? //Здравоохранение Российской Федерации. 2011. №3. С. 56-57

2.  Штейнгардт Ю.Н. Почему российские медицинские науки не впереди планеты всей. //Здравоохранение Российской Федерации. 2012. №6. С. 54-55.

3. Оценка результативности и эффективности деятельности НИb РАМН.URL:   . http://www.soramn.ru/ 

4. Бащинский С. Е. Качество российских научных публикаций, посвященных лечебным и профилактическим вмешательствам.

          // Международный журнал медицинской  практики. 2005. №1. С.32-36.

5.        Сковородин Е.Н. История ветеринарии // http://skovorodinen.livejournal.com/8830.html