Всех, проживших большевистскую и пост-большевистскую эпохи, стараюсь убедить – пишите о своей жизни в них. Как сможете, о чем сможете – пишите. И пусть не останавливает “Кому это надо”, “Кто будет читать” и т.п. При сегодняшних и, тем более, завтрашних методах сохранения, переработки и поиска информации ваш труд не пропадет, кому-то когда-то понадобится пусть и в неизвестных нам сегодня целях. «Нам не дано предугадать…»
Таких эпох больше не было. Похожие чем-то были, а таких – нет. Со всеми великими свершениями, гнуснейшими злодействами, ложью и немотой, закрытостью даже для себя. Ольга Берггольц писала: “Нет, не из книжек наших скудных, Подобья нищенской сумы, Узнаете о том, как трудно, Как невозможно жили мы...”
Любые крохи, любые зарисовки из этих эпох могут, неожиданно для нас, вписаться недостававшим штрихом общей картины, работать на то, чтобы растопить молчание.
Представляю одну из таких зарисовок.
См., например, здесь, здесь и здесь.
Вот такое письмо получил я в ответ на публикацию статьи “Мой отец”:
Дорогой господин Добрускин!
Возможно, Яков Исаакович Сокол знал партсекретаря завода "Серп и Молот" Генкина. Его арестовали и расстреляли в 1937 году за якобы связь с троцкистами, а его жену Марию Гольдберг сослали в Казахстан на 10 лет. Я дружил с его сыном Павликом.
Посылаю Вам рассказ-быль о магнитогорском инженере, докторе наук, председателе ученого совета магнитогорского металлургического института Григории Эммануиловиче Аркулисе. Наверное, Аркулис и Сокол были знакомы.
Всех благ!
Леонид Ейльман
Итак, рассказ-быль Григория Эммануиловича Аркулиса:
Однажды мне пришлось полететь в командировку в город Магнитогорск. Там меня поселили в гостинице при Магнитогорском металлургическом комбинате. Наутро я отправился по своим делам в Магнитогорский научно исследовательский металлургический институт.
Там в это время проходила защита диссертации одной дамы. Я принял участие в дискуссии.
После защиты благодарная дама пригласила меня на традиционный вечер чествования нового ученого. Я отнекивался, но дама обещала мне интересную встречу.
На этом вечере она меня посадила рядом с пожилым человеком с седой шевелюрой и внимательными задумчивыми еврейскими глазами.
Она подошла ко мне и пригласила на медленный танец.
- Вы знаете ли кто сидит рядом с Вами? Это самый известный человек в Магнитогорске! Это руководитель нашего ученого Совета, доктор технических наук Григорий Эммануилович Аркулис .Но знаменит он не только своими научными достижениями, а скандалом, в котором принял участие Сталин.
- Вам удалось меня серьезно заинтриговать. Пожалуйста расскажите об этом скандале.
Мы присели и дама рассказала мне историю, которую во время войны всколыхнула весь Магнитогорск.
После краткой беседы с виновницей банкета я вернулся на свое место рядом с Григорием Аркулисом.
- Мне Ваша бывшая аспирантка назвала Вашу фамилию и я вспомнил, что давно познакомился с Вашими оригинальными работами по совместному пластическому деформированию биметаллов.
- Как Ваша фамилия? Я назвал себя. Оказалось, что Григорий Эммануилович следил за моими работами по совместному деформированию биметаллических прутков и мою книгу: ”Биметаллические прутки” рекомендует своим аспирантам. Он пригласил меня утром следующего дня посетить лабораторию при его кафедре. Я воспользовался этим предложением. Так между нами возникла дружба. Несколько раз Григорий Эммануилович приезжал ко мне в Москву, а я всегда заходил в его приветливый дом в Магнитогорске по улице Октябрьской, дом 8, квартира 93, где его супруга угощала меня необыкновенно вкусными солеными помидорами. Эти помидоры выращивал сам Григорий Эммануилович за короткое уральское лето.
Как-то раз я попросил Григория Эммануиловича рассказать о конфликте с Носовым.
- Во время войны директором Магнитогорского металлургического комбината был Носов. Носов был членом ЦК партии, и конфликт с таким человеком в условиях военного времени был смертельно опасным. Я был рядовым инженером-прокатчиком на комбинате. Я подал рационализаторское предложение, которое позволяло увеличить выпуск снарядной стали примерно на пять процентов. В условиях передислокации заводов с Запада страны на Урал это было очень важное достижение. Каково было мое возмущение, когда увидел, что начальник отдела информации и директор комбината Носов объявили себя авторами моего рационализаторского предложения. Я написал письмо наркому металлургической промышленности т. Тевосяну, прося справедливости. Носов узнал о моем возмущении и был взбешен:
- Я разотру эту козявку! Организуйте суд в Челябинске, чтоб не говорили, что мое влияние оказало давление на решение суда.
Начался суд. Все мои доказательства никто не слушал. Собственно говоря, я не возражал против участия Носова в моем рацпредложении. Я понимал, что его участие позволит быстро внедрить рацпредложение в жизнь, что приблизит нашу Победу. Но почему забыли обо мне?
Зал кипел возмущением: негодяй посмел обвинять самого Носова в краже! Расстрелять прямо в зале суда. В зал суда привезли рабочих, которые, конечно, не понимали, в чем состоит суть моего рацпредложения и в чем меня обвиняют, но яростно поддерживали Носова. Не всякий может выдержать такой залп ненависти.
Я посмотрел на Аркулиса. Передо мной сидел худой невысокий седой человек, посмевший, видимо, по молодости лет бросить перчатку самому Носову – хозяину города. Ничего героического в его внешности не было. Это был приветливый, отзывчивый человек, готовый весело, задорно рассмеяться на шутку.
Григорий Эммануилович продолжил свой рассказ.
- Мой адвокат, который перед судом ни о чем со мной не говорил, я его не нанимал, и даже не знал о его существовании, вдруг попросил слова у судьи.
Он вышел на трибуну суда и сказал: “Я не буду говорить много в защиту моего подзащитного. Я только Вам прочту одну телеграмму: ”Всячески поддерживаю товарища Аркулиса. И Сталин”
Что начало твориться в зале! Зал встал и бешено зааплодировал... мне. Что творилось с судьей? Его рвало. Я хотел встать и успокоить его. Раздались одобрительные крики: “Сталин на стороне рядового человека! Он его защитник!” Не знаю, в каком я был состоянии, но мне показалось, что Сталин на портрете, который висел за спиной судьи, ухмыляется.
Что потом мне удалось выяснить? Тевосян показал мое письмо Микояну. Микоян был членом ЦК и ненавидел Носова. Видимо, Носов метил пересесть в кресло Тевосяна, хотелось перебраться в Москву. Микоян подсунул мое письмо Сталину и Сталин приказал разыграть этот спектакль.
После этого случая я зашел к Носову по одному делу. Он, увидев меня, так сжал золотую подарочную табакерку, что она треснула в его руках. Мне показалось, что так лопнула бы моя голова. Но Носов был со мной предельно вежлив и тщательно искал мою фамилию в списках мобилизованных на фронт. Он меня всегда вычеркивал.
После войны я легко защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации. Мне рассказывали, как члены Ученого Совета перешептывались между собой: “Это тот Аркулис, у которого такая волосатая рука в министерстве, что лучше не связываться”.
А вот моему другу Абраму Львовичу Тарнавскому не повезло. Его докторскую диссертацию провалили. Он не пережил такого неожиданного поражения и умер от сердечного приступа.
Его жена на похоронах сказала мне: “Абраша прошел всю войну от начала до конца. Немцы его не смогли убить, а вот наши доканали”.
Я подумал, что научная элита нашего общества превратилась в волчьи стаи. Есть вожак, есть его собутыльники, которые разорвут вожака, если он ослабеет. Вожак охраняет свою территорию от посторонних. Абрам со своей диссертацией залез на чужую территорию.
Да что там научная элита! Партийная элита тоже волчья стая! Ведь знаменитый 37 год был годом смены элит! У старой элиты новая молодая элита отобрала вкусный пирог управления страной. Недаром говорят на Руси: где власть, там и сласть. Наверное, при социализме действует закон периодической смены элит путем неприкрытой расправы c предшественниками.