От редакции журнала-книги "Предпринимательство"

Е.Т. Гайдар, 60-летие которого выпало нам отмечать без него, был одним из учредителей журнала «Вестник Европы». Он опубликовал в ВЕ 16 статей и глав из своих будущих книг. Я был одним из тех коллег и друзей Е.Т. Гайдара, которым он часто присылал для обсуждения главы своих будущих работ. Недавно в редакционном архиве PDF мы обнаружили работу Е.Т. Гайдара «Сразу после социализма» с его правкой.

Знакомство с рукописью показывает, что она, с сокращениями и изменениями, впоследствии частично вошла в книгу «Дни поражений и побед», впервые опубликованную издательством «Вагриус» в 1996 году.

Однако внимательное параллельное чтение показывает настолько значительные расхождения различных версий, что по, нашему мнению, найденная рукопись 1994 года заслуживает отдельной публикации и представляет самостоятельный интерес.

Публикуем две главы этой интересной рукописи. 

В. Ярошенко 

Череда программ

…К середине 1989 года союзные органы управления все больше теряют свободу маневра. Области экономически необходимого и политически возможного драматически разошлись, перестали хоть в какой-то степени соответствовать друг другу. Скромное по масштабам, достигнутое предельно дорогой ценой в первые два года перестройки увеличение промышленного производства с начала 1989 года сменяется падением выпуска важнейших видов продукции.

Теперь команды промышленных министерств уже совершенно не выполняются. Заводы и фабрики отгружают продукцию не туда, куда она «занаряжена», а лишь потребителям, которые способны что-то предложить взамен. Местные власти пытаются заставить предприятия общесоюзного и республиканского подчинения работать на нужды района, города, области. Предприятия стремятся как можно скорее избавиться от денег, вложить их в любые виды материальных ресурсов. Впрочем, это относится только к рублю. Сфера операций с расчетами в валюте расширяется. Начался процесс долларизации.

В том же 1989 году при неплохом урожае заметно сократились государственные закупки зерна. Регионы срывают поставки продовольствия в общесоюзные фонды. Границы между регионами перекрываются — вывоз продовольствия запрещен.

И все это — судорожная, но естественная реакция на развал Системы, не компенсированный формированием полноценного рынка.

Радикальное лекарство известно — решительный запуск рыночных механизмов. Необходимое исходное условие для этого — либерализация цен. Суть сего нехитрого экономического понятия заключается в том, что товары должны стоить столько, сколько они действительно стоят. В конечном счете реальная цена определяется добровольным соглашением продавца и покупателя.

В жестком механизме Системы, когда руководство свободно могло изъять прибыль у тех, кто ее получил, и передать тем, кому она и не снилась, когда можно было за один товар назначать цены, в десятки раз превышающие его себестоимость, зато другой товар отдавать практически за бесценок, — такое правило не являлось обязательным условием бесперебойной работы хозяйственного механизма. Но тогда Система должна быть целостной; со всеми ее экономическими, идеологическими и могучими властными атрибутами. Вернуться к такому положению в Советском Союзе в конце 1989 года было невозможно.

«Программу оздоровления», с которой правительство вошло в 1990 год, критиковали буквально со всех сторон. И все же нужно признать, что ее основное направление шло в русле элементарной экономической логики: сократить дефицит бюджета, взять под контроль, введя специальный налог, рост оплаты труда и, пока рыночные механизмы не запущены, восстановить, хотя бы частично, дисциплину в народном хозяйстве.

Беда [этого] документа была в неуверенности, робости, половинчатости мер, сквозивших буквально в каждой строке. Самым явным поражением стабилизационной политики стала неудача попытки затормозить рост номинальных доходов населения. Дело в том, что «справедливых» и «стимулирующих» форм замораживания заработной платы, к которым хотели прибегнуть у нас, просто-напросто не существует. Если уж обращаться к подобной жесткой мере, то нужно быть готовым к неизбежным социальным конфликтам и, учитывая настроение людей, постараться, чтобы удар, хотя бы с эмоциональной точки зрения, был по возможности менее болезненным. Следовательно, такая мера должна распространяться абсолютно на всех. Исключения недопустимы. Осуществлять ее необходимо последовательно, без колебаний. Уступка какой-либо отрасли, профессии будет воспринята всеми другими как несправедливость, как признак слабости власти и поселит в душах людей оправданные сомнения, что жертвы, приносимые ими ныне, дадут в будущем позитивный результат.

У нас же поступили иначе. Вал выбитых из правительства в конце 1989 — начале 1990 года исключений лишил налог какого-либо смысла. Если его действие оказалось распространенным всего лишь на одну пятую часть работающего населения, то не стоило и огород городить. Уже в конце первого квартала 1990 года стало ясно: прирост денежных доходов граждан по меньшей мере вдвое превысит предполагавшийся. Значит, развал потребительского рынка будет нарастать, «план стабилизации» провален, и за те полтора года, на которые председатель правительства Н.И. Рыжков просил у Съезда народных депутатов СССР «кредит доверия», узел противоречий затянется еще туже. Нужно было придумывать что-то новое. 

*       *       * 

С Григорием Алексеевичем Явлинским мы познакомились в сентябре 1988 года в подмосковном санатории «Сосны», куда нас пригласили, чтобы написать доклад правительству о долгосрочных перспективах развития советской экономики. Работали вместе месяца полтора. Явлинский постоянно, я — наездами. В этом докладе он писал социальный раздел, я — общеэкономический и финансовый. В группу входили Яков Уринсон (потом 1-й зам. министра экономики), Владимир Машиц (в 91–93 гг. — председатель Комитета по экономическому сотрудничеству со странами СНГ), еще несколько специалистов. Руководил работой помощник Н.И. Рыжкова — Владимир Лукьянович Саваков. Он регулярно отправлялся к своему шефу докладывать о ходе работы, возил тексты.

Коллективными усилиями, через Савакова, мы пытались обучить Рыжкова хотя бы основам макроэкономики, но, к сожалению, премьер оказался труднообучаемым. Однажды очередной вариант какого-то раздела понравился Савакову. Воодушевленный, он помчался в Москву. Вернулся же после разговора с Рыжковым в совсем ином расположении духа. «Какие финансы? И зачем вы приплели к этому вопросу финансы?»

Начальство требовало пассажей по поводу грядущего роста народного благосостояния, которое неизбежно наступит благодаря реализации политики партии и правительства. Получая указания написать, какой поток благ обрушится на советского человека к 2000 году вообще и сколько яиц в месяц выпадет на каждого в частности, Григорий Явлинский сердился, чертыхался, но соответствующие тексты как человек подневольный (он тогда работал «под Рыжковым» в Министерстве труда начальником Управления социального развития) все же сочинял.

В апреле 1990 года Явлинский познакомил меня с куда более дельным и важным документом — уже весьма детально проработанными заготовками своей программы «500 дней». По своей сути эта экономическая программа в период, который переживала наша страна, больше всего напоминает план сражения. Определены цели, намечены рубежи, подсчитаны силы и средства. Но впереди бой, пересеченная, а не гладкая, как карта, местность, и как оно все сложится в реальной битве, в какой момент придется отступить, когда, подтянув резервы, рвануться в решительную атаку, — этого никто заранее предсказать не мог.

В своей основе программа «500 дней» — набор разумных экономико-политических предложений, правда, с заранее и — по моему мнению — сознательно заложенными в нее нереальными сроками их реализации. Предлагалось, резко сократив государственные расходы (централизованные капиталовложения, расходы ВПК и КГБ, на помощь зарубежным странам, на содержание органов власти и управления, на закупки оборудования для бюджетных отраслей и дотации убыточным предприятиям), в течение полугода ликвидировать бюджетный дефицит. В этот же срок сократить до нуля темпы роста денежной массы. Используя широкомасштабную приватизацию, повысив процентную ставку, перевести часть вынужденных сбережений населения в неденежную форму. И до тех пор пока эти цели не будут достигнуты, попытаться удержать цены, не дать дальнейшего разгона инфляции. После ликвидации важнейших финансовых диспропорций цены предлагалось разморозить, хозяйственные связи — отпустить на волю и на этой базе продолжить процесс приватизации и формирования рыночной инфраструктуры.

Авторы программы «500 дней», разумеется, понимали, что стабилизация и реформа экономики, уже находящейся в кризисе, — не прогулка по Невскому проспекту, а тяжелый социально-конфликтный процесс. Но неприятная правда, как обычно, политическим спросом не пользуется. Чтобы получить поддержку, властей, необходимо было составить документ так, чтобы cоздалось впечатление будто реализация программы никому ничего не будет стоить. Отсюда характерные образы экономической риторики: «право граждан на рост доходов», «право граждан на справедливые цены», «наше общество имеет безусловное право жить лучше уже сегодня, а не в отдаленном завтра».

Подобные красивости неизбежно оказывают влияние на саму ткань предлагаемой экономической политики, заставляя прибегать в расчетах к совершенно нереалистическим гипотезам, истончающим программу до видимых прорех.

В самом деле, если, согласно программе «500 дней», нельзя «ни в коем случае начинать реформы с отмены государственных дотаций на мясомолочную продукцию, в ближайший год нельзя повышать или размораживать цены на основные потребительские товары, нельзя трогать социальные программы…»¹, то каким же образом приблизиться, причем быстрыми шагами, к стабилизации финансов?

Ведь именно экспансия социальных расходов, в том числе быстрый рост затрат на дотации, обусловленный повышением заготовительных цен в сельском хозяйстве, — одна из важнейших причин неэффективности всех предыдущих стабилизационных усилий.

Или другое. В программе «500 дней», разработанной к началу II квартала 1990 года, была заложена предпосылка, что к IV кварталу того же года можно снизить затраты на закупки вооружений на 70 процентов. Общеизвестно, однако, что к началу лета все оборонные заказы давным-давно были размещены, продукция находилась в производстве, значительная часть комплектующих изделий уже готова. Значит, если действительно пойти на такое сокращение, нужно отказаться оплачивать уже выполненные работы. А как же тогда быть с декларированным в программе «правом граждан на рост доходов»?

Конечно, можно было (как записано в «500 днях») волевым решением к IV кварталу сократить на 70-80 процентов помощь иностранным государствам, помощь, которая истощала и без того скудные ресурсы СССР. Но как это сделать, не затратив большие суммы на остановку крупных инвестиционных проектов, на эвакуацию работающих на них советских граждан?

Разумеется, реализация этой программы — даже при самой горячей политической поддержке — не могла привести к выполнению чрезмерных обещаний, содержавшихся в ней. Это не являлось секретом и для ее разработчиков: «Намеченный на первые сто дней комплекс мер исходит из того, что бюджетный дефицит удастся сократить до запланированного уровня и что успешными окажутся меры по связыванию денежной массы. Предполагаются также согласованные действия союзных республик, проявление доверия со стороны населения. При этих предпосылках за короткий период сравнительно мягкими средствами станет возможным перевести экономику в качественно иное состояние, подготовить ее к вхождению в рынок. Однако если эти предпосылки не удастся обеспечить, потребуются гораздо белее жесткие и болезненные меры, к осуществлению которых тоже нужно быть готовыми»².

Беда состояла в том, что без «жестких и болезненных мер» вытащить советскую экономику из кризиса было уже невозможно. Думается, что авторы программы и сами понимали это.

И все же программа «500 дней» несла в себе немалый позитивный заряд. Элегантно упакованная в обертку популистских обещаний, блистающая талантливо найденной формой, когда предстоящие преобразования расписаны по месяцам и неделям, как сцены и планы в режиссерском сценарии размечены метражом кинопленки, она, будучи принятой, внесла бы серьезные элементы осмысленности в экономическую политику. Программа могла бы стать идеологической основой координации действий союзных и российских органов власти в финансово-кредитной сфере, регулировании товаропотоков, формировании правовой базы приватизации. Короче, «500 дней» могли бы создать политические предпосылки, обеспечивающие мало-мальски упорядоченный запуск рыночных механизмов.

Весь замысел, внутренняя логика программы радикально отличались от того, что четыре месяца назад обсуждалось на Съезде народных депутатов СССР.

Если не удается справиться с подавленной инфляцией (а эффективность административного регулирования стремительно падает, — значит надо дать предприятиям свободу в формировании производственных связей, начать энергичное разгосударствление собственности. Сначала заполнить магазины товарами, пусть по быстрорастущим ценам, а затем принять меры, чтобы остановить безудержную их гонку. Подготовленный группой Г.Явлинского и Е.Ясина документ дважды обсуждался на совместном заседании Президентского Совета и Совета Федерации.

Не думаю, что тогдашнее руководство уж совсем не понимало, что настал момент решительного выбора. Но по всему чувствовалось: пойти на освобождение цен Горбачеву мучительно трудно, пожалуй, даже невозможно. Тем более что экономические результаты первых лет перестройки отнюдь не добавляли ему смелости. Былая финансовая стабильность была подорвана. При возникших крупных денежных диспропорциях размораживание цен неизбежно привело бы к значительному их повышению. И это окончательно разрушит в народе привычный образ верховной власти как «коллективного доброго отца». Вывод: программу представить Верховному Совету СССР, но уже без «шокотерапии». Очевидный кризис легитимности власти встал непреодолимым барьером на пути запуска рыночных механизмов.

Специалисты, причастные к процессам формирования экономической политики, с тревогой ждали развития событий. Действительно, есть целостная, хотя небесспорная программа, основным стержнем которой является размораживание цен. И принято решение: «Стержень вынуть, программу — доработать!» Правительство делает, наверное, самый слабый, приводящий к форсированному проигрышу, ход: вместо либерализации цен возвращается к разработанным в 1987–1988 годах прейскурантам, предусматривавшим некоторое их повышение, и пытается на этой базе смонтировать то, что осталось от «шокотерапийной» программы. При административном повышении цен получая все общественные минусы, которые неизбежно последовали бы за их либерализацией, оно [правительство] не получает ни одного экономического плюса.

Сообщение о предстоящем повышении цен дает мощный импульс инфляционным ожиданиям. Граждане и предприятия реагируют в точном соответствии с азбукой экономической теории: энергично пытаются «сбросить» рубли, обратить их в любые материальные ценности. Начинается стремительное, небывалое по масштабам сокращение запасов в розничной торговле. За период с мая по сентябрь они уменьшились на 9 миллиардов рублей. Ажиотажный спрос распространяется практически на все, даже на соль, хотя запасы ее по-прежнему огромны. С каждым месяцем быстрее растут цены колхозного рынка. Первое полугодие — на 18 процентов, июль — на 29 процентов, август — на 30, сентябрь — на 34, октябрь — на 38, ноябрь — на 44 %.

В октябре 1990 года из 115 товаров культурно-бытового назначения, по которым ведется наблюдение, в свободной продаже не осталось ни одного. Положение усугубляется тем, что правительство снова не выдерживает своей же линии и под давлением общественного мнения вместо некомпенсированного повышения цен, от чего предполагалось получить в бюджет примерно шестьдесят миллиардов рублей, объявляет о полной стопроцентной компенсации. 

Речь, которую никто не услышал 

Директором вновь образованного Института экономической политики я был назначен в ноябре 1990 года. Только что бесславно и безвременно скончалась очередная программа реформ. Было ощущение, что написание программ ничему не поможет, никто не готов их выполнять, и осмысленной экономической политики все равно в ближайшее время не будет.

В институте удалось подобрать довольно сильную команду экономистов. По общему согласию мы приняли установку: программ не пишем, политикой в рабочее время не занимаемся. Мы ее изучаем. Помогать правительству, если попросят, будем, но сами с советами и программами не лезем. Исследуем реальные экономические процессы, тенденции, выявляем закономерности. Первейшая задача — восстанавливаем утраченную в СССР культуру краткосрочного (три месяца, полгода) конъюнктурного анализа экономики. Так и сделали. Но политика все более громко и властно стучалась в двери. 

*       *       * 

Для меня и моих товарищей это было время тяжких раздумий. Инфляция, в ее острой форме мешающая нормальному ходу воспроизводственных процессов, не может длиться вечно. Неизбежно наступит момент, когда образуется коалиция сил, достаточно мощная, чтобы восстановить финансовый порядок. Так было везде, всегда, и наша страна не станет исключением.

Вопрос в другом: на какой основе придет стабилизация? Если на базе демократии, преобладания прав человека, свободного труда и свободного рынка, то она будет долгосрочной, надежной, открывающей стране путь к процветанию. Однако если власть возьмут иные силы, стабилизацию можно получить лишь как прелюдию новых и, возможно, кровавых потрясений.

Было ясно, что борьба вокруг этой дилеммы станет главным содержанием политики ближайшего будущего. 

<…>Однажды, когда я уже возглавлял правительство и в очередной раз выступал на очередном Съезде народных депутатов, Р.И. Хасбулатов, прерывая, по своему обычаю, докладчика, бросил реплику: «Вот вы всё повторяете: паника, паника. Это понятие не экономическое!» Даже не хотелось разъяснять, насколько он неправ. Паника — категория вполне экономическая и даже имеет в науке свое название: «повышенные инфляционные ожидания». Бывают времена, когда сугубо экономическим, причем определяющим, понятием становится политическая воля, готовность не только рассмотреть, не только принять план действий, если угодно — диспозицию сражения, но приступить к его реализации, взять на себя ответственность за ход и исход битвы. 

*       *       * 

После того как были разрушены «500 дней» и бесславно «скончалась» очередная программа правительства Рыжкова, я невольно обращался мыслями к эпизоду, имевшему место месяцев восемь назад — в марте 1990 года, когда Горбачев несколько укрепил свое положение, став президентом СССР, а экономическая конъюнктура не то чтобы улучшилась, но с января до весны прекратилось резкое ее ухудшение. Вступил в действие стабилизирующий фактор — рост потребительского импорта. Тогда я не без оснований полагал, что лучшего момента для начала решительных действий ждать не следует. В марте 1990 года позвонил помощник президента Н. Петраков и попросил меня подъехать, глянуть на некоторые бумаги. Бумаги оказались важными. К тому времени скрытая внутренняя полемика Петракова с Рыжковым о направлении и темпах реформ становилась заметной, и Петраков, опираясь на экономический отдел ЦК (потом частично перешедший в структуру президентского аппарата), начал готовить свой блок программных документов. Большую и полезную роль в их разработке сыграл консультант этого отдела Борис Федоров, впоследствии ставший министром финансов РСФСР (России).

Программа была сделана добротно, конкретно отвечала на вопрос: «что делать в нынешних условиях с экономикой, в ней сквозила готовность действовать, причем действовать энергично. Предлагалось осуществить набор стабилизационных мероприятий: сократить оборонные расходы, расходы на капитальные вложения, повысить процентные ставки, создать базу последующей либерализации, с тем чтобы ввести конвертируемость рубля и начать приватизацию. Делать нужно это решительно, опираясь на президентский мандат и вытекающие из него права.

В марте 1990 года народное хозяйство страны находилось в тяжелом, но не в безнадежном состоянии. Во всяком случае, не в таком, как уже в конце 1991-го. Экономика, пусть плохо, с каждым днем все хуже, еще слушалась руля. Казалось, М.С. Горбачев тоже был воодушевлен подготовленным проектом. Он то и дело приглашал к себе Н.Петракова, даже нетерпеливо звонил ему в машину, внимательно знакомился с документами. Думалось, вот-вот сейчас-то все и начнется. Вроде было решено, что сперва М.Горбачев выступит по телевидению, обратится к народу, изложит суть предполагаемых тяжелых, но необходимых мер. Подготовить текст его речи поручили мне.

Должен признаться — никогда еще я не работал с таким искренним увлечением, надеясь, что Горбачев, осознав неизбежность серьезных экономических преобразований, захочет и сможет убедить в этом народ, а затем, опираясь на его поддержку, сломит сопротивление бюрократии. Начнется работа.

 Шторм не стихнет, но в бушующем море невзгод государственный корабль возьмет наконец верный курс.

Итак, прошу читателя представить себе, что он снова в марте 1990 года, вернулся с работы, включил телевизор. На экране — президент СССР. 

Дорогие товарищи! 

С растущей озабоченностью общество следит за положением в экономике. Объем промышленного производства продолжает падать. Все труднее достать необходимые для жизни товары. Быстро идут вверх цены. Надо смотреть правде в глаза. Органы, ответственные за управление народным хозяйством, потеряли контроль над ситуацией. И в самых отдаленных уголках нашей страны, и в Кремле люди пытаются понять, в чем причины нарастающих трудностей, что надо сделать для исправления положения. Хочу поделиться своими соображениями по этому поводу.

Не стану упоминать о тяжелом наследстве, неблагоприятных тенденциях мирового рынка, даже о немаловажных просчетах в финансовой политике, которые были допущены в последние годы. При всей значимости этих факторов главное, думаю, в другом — в непоследовательности, нерешительности начатых экономических реформ.

На первом этапе перестройки над нами еще довлели идеологические стереотипы, само слово «рынок» применительно к социализму воспринималось как святотатство. Сказалось и отсутствие согласия в высших эшелонах руководства страны, партии по вопросу о том, куда вести экономику. И все же для меня, — а я принимаю свою долю ответственности за компромиссный характер осуществлявшихся преобразований, — главным было понимание серьезных социальных проблем, связанных с форсированным переходом к рыночной экономике.

Ведь радикальные реформы — не только хозяйственная самостоятельность предприятий, стимулирование высокопроизводительного труда, с чем почти все согласны, но и гибкие рыночные цены, жесткая ответственность за эффективность хозяйствования. А это обществу принять куда сложнее.

Хотелось максимально отсрочить наиболее тяжелые, непопулярные меры.

В результате в системе хозяйствования переплелись взаимоотторгающиеся элементы командно-административных и экономических структур. По мере того как центр выпускал из рук рычаги управления, их место занимала не жесткая дисциплина рынка, а диктат ведомственных монополий, местнический произвол.

Проблемы хозяйственного развития подробно обсуждались на II Съезде народных депутатов. Была одобрена правительственная программа, направленная на выход из кризиса. Некоторые из предусмотренных в ней мер работают, дают отдачу. Вместе с тем, оценивая быстро меняющееся положение, можно сказать: у нас уже нет времени, которое правительство просило для стабилизации экономики. Набравшие собственную инерцию деструктивные процессы сводят на нет усилия, направленные на хозяйственное оздоровление. Само развитие событий подталкивает к радикальным решениям.

Пытаться и дальше лавировать, искать приемлемые для всех полумеры невозможно. Пришла пора выбирать: либо к привычным командам и рапортам, либо решительно вперед, к рынку. Именно так стоит сегодня вопрос. 

Убежден — попытка повернуть назад была бы чревата для страны катастрофой. В одну реку нельзя войти дважды. Богатые природные ресурсы, попусту растраченные в эпоху «застоя», обратно не вернешь, как не вернешь и веру общества в то, что бессловесная, бедная жизнь под присмотром мудрых начальников естественна и приемлема. Это был бы путь к самоизоляции в мире, к нищете, к нарастающим социальным конфликтам и неизбежному взрыву народного гнева. Как бы ни был труден, даже рискован путь радикальных реформ, только он может вывести страну из тяжелого кризиса.

Рынок нужен нам сегодня, чтобы раскрепостить человека, задействовать огромный творческий потенциал народов нашей страны, вернуть ей достойное место в кругу развитых государств. Чтобы подвести экономический фундамент под начатые демократические преобразования, подорвать основу всевластия распорядительного аппарата. Чтобы сделать прилавки наших магазинов — полными, рубль полновесным, а жизнь советских людей — обеспеченной.

Формирование регулируемого рынка в нашей стране переходит в область практической работы. Речь идет о становлении экономики, в основе которой — полная самостоятельность предприятий, действующих в условиях конкуренции как независимые товаропроизводители. Активная регулирующая роль государства в области развития производства, обеспечения социальных гарантий. Экономика, в которой преобладание государственной и коллективной собственности определяется лишь их эффективностью, при полном равноправии и свободном соревновании всех других форм, где хозяйственная деятельность четко отделена от собственно государственного управления, где развиваются рынки товаров, труда, финансовых ресурсов. Наконец, это экономика, открытая миру, с конвертируемым рублем, экономика, в которой эффективность хозяйственной деятельности проверяется жесткой конкуренцией на внутреннем и внешнем рынке.

Завтра будет опубликован президентский Указ, содержащий программу действий по подготовке перехода к регулируемой рыночной экономике. Мы приступаем к ней сразу. Но начинаем не с размораживания цен, а с кредитной реформы, резкого ужесточения государственной финансовой политики, демонополизации экономики. И только затем, в1991 году, овладев рычагами регулирования рынка, перекрыв каналы поступления в оборот излишних денег, создав надежные предпосылки проведения эффективной антиинфляционной политики, в массовом порядке будем переходить на свободные цены, балансирующие спрос и предложение.

Остановлюсь на нескольких принципиальных аспектах предстоящей работы…

Главной причиной нарастания инфляции в стране является дефицит государственного бюджета. Предпринимавшиеся до сих пор усилия, направленные на стабилизацию финансового положения, были нерешительными и поэтому неэффективными. Считаю необходимым безотлагательно принять чрезвычайный бюджет на вторую половину 1990 года. Придется пересмотреть всю программу централизованных капиталовложений, закупки вооружений, помощи зарубежным странам, дотаций, управленческих расходов, привести их в соответствие с реальными возможностями государства. Реализовать предприятиям, кооперативам недостроенные, законсервированные объекты.

Уже в этом году предстоит начать массовое преобразование государственных предприятий в акционерные общества, широко развернуть продажу населению по рыночным ценам жилья, мелких предприятий, которые нецелесообразно сохранять в государственной собственности, машин и оборудования, драгоценных металлов, иностранной валюты. Если всего этого окажется недостаточно для стабилизации финансового положения, придется пойти на пропорциональное сокращение всех статей государственных расходов, защитив лишь ограниченный круг важнейших социальных программ.

Если у государства не сходятся концы с концами, если жаждущим популярности политикам хочется наращивать расходы, не считаясь с доходами, это еще не повод расшатывать рубль. С положением, при котором Совет Министров, Министерство финансов распоряжаются ресурсами Государственного банка как своими собственными, придется кончать.

Принято решение вывести Государственный банк из подчинения Совета Министров, передать в его управление золотовалютные ресурсы страны, запретить прямое кредитование Центральным банком государственного бюджета. Государственный банк, наделенный широкими полномочиями, независимый в своей работе, будет полностью отвечать за устойчивость денежного обращения в стране.

Многих пугает, что у населения скопились значительные сбережения. Настойчивые призывы конфисковать часть этих средств стали сегодня элементом политической жизни страны, дестабилизируют и без того непростую ситуацию. Мы внимательно разбирались с этим вопросом. Выяснилось, что гуляющие из одного органа печати в другой сведения о крайне неравномерном распределении сбережений, не подкреплены достоверными фактами, не соответствуют действительности. Подавляющая часть средств населения в Сберегательном банке сосредоточена на относительно небольших вкладах, носит явно трудовой характер. Если же деньги нажиты нечестным путем, то установить это — дело правоохранительных органов, суда. Сами сбережения в сравнении с объемом национального богатства отнюдь не чрезмерны, их можно и нужно использовать как опору программы разгосударствления экономики. Могу заверить, что никакой конфискации денег правительство проводить не намерено.

Другое дело, что в переходный период действительно важно увести накопленные сбережения с потребительского рынка, не допустить, чтобы их выброс вызвал резкий рост цен на товары повседневного спроса, стимулировать направление средств на приобретение жилья, ценных бумаг, развитие предпринимательской деятельности. Меры, направленные на решение такой задачи в мировой практике, известны, соответствующие предложения сейчас разрабатываются.

Еще одно направление работы, где надо добиться серьезного прогресса до размораживания цен, — демонополизации экономики. Скажу лишь об одной области, где монополизм особенно чувствителен: о розничной торговле. Существующая ее структура прекрасно приспособлена для подавления интересов потребителя. Надо срочно вывести универмаги, кафе, столовые из состава всевозможных торгов и трестов, преобразовать оптовые организации из органов распределения в коммерческие центры, продать нерентабельные магазины акционерным обществам, кооперативам, гражданам. Короче говоря, сформировать развитую структуру конкурирующих между собой торговых предприятий.

В целом же в программе демонополизации речь идет и о разукрупнении искусственных объединений, и о стимулировании преимущественного развития малых предприятий, и о становлении системы товарных бирж. Нам придется оперативно, в течение считанных месяцев создавать основы рыночной инфраструктуры, которые в нормальных условиях формируются десятилетиями.

Особого внимания заслуживает формирование системы социального обеспечения, переподготовки и трудоустройства работников, высвобожденных из общественного производства. Их поток будет нарастать. Необходимо сделать все для того, чтобы безработица не стала источником острых социальных конфликтов.

Словом, нужна огромная работа по организации хозяйственной жизни в принципиально новых условиях рынка.

Как бы мы ни старались ограничить масштабы повышения цен, предотвратить его вовсе не удастся. Обещать такое было бы просто безответственно. Но можно и нужно в максимальной мере защитить от его последствий бедные семьи, малообеспеченные группы населения, тех, кто получает низкие, фиксированные доходы и сильнее всех страдает от инфляции.

Намечено ввести механизм автоматического повышения минимальной заработной платы, пенсий, пособий, стипендий в зависимости от роста цен. Аналогичным образом будут корректироваться и оклады работников здравоохранения, образования, культуры, других групп, оплата труда которых не зависит от хозрасчетных результатов деятельности, не растет с увеличением доходов предприятий.

Интеграция советской экономики в мировой рынок также будет процессом непростым, болезненным. Придется круто менять привычное соотношение цен, приближать их к международным стандартам. Выяснится, что многие предприятия, считавшиеся передовыми, не выдерживают конкуренции по жестким мировым нормам. Их коллективам придется серьезно подтянуться или задуматься о будущем. Но и возможности прорыва в области повышения технического уровня, эффективности производства открываются широчайшие.

Главным фактором самоизоляции советской экономики остается слабость нашего рубля. До последнего времени о переходе к его конвертируемости говорили, как о деле отдаленного будущего, как о перспективе, уходящей в последующее тысячелетие. Между тем все финансовые, стабилизационные меры, которые намечаются на ближайшие месяцы, объективно ведут к конвертируемости рубля. Приступить к решению этой задачи надо немедленно.

Конечно, придется отказаться от искусственного, не подтвержденного рынком курса рубля. Более того, пойти на его сознательное, резкое занижение, с тем чтобы создать мощные стимулы к экспорту, повышению конкурентоспособности советских товаров на мировом рынке, поставить преграду на пути неэффективного импорта, увеличения внешней задолженности.

Решено снять все необоснованные ограничения, мешающие привлечению иностранного капитала, пойти на активное использование концессий, разрешить деятельность иностранных фирм, в том числе в таких, пока закрытых для них сферах, как банки, страховое дело. Убежден — этого не надо бояться. У нашей великой страны нет оснований искать спасения от интеграционных процессов за забором протекционистских ограничений. Опыт показывает — только широко открыв двери международному экономическому сотрудничеству, можно стать неотъемлемой составной частью развивающейся мировой экономики.

Особый вопрос — внешнеэкономическая политика ближайших месяцев, проводимая в самый болезненный период перехода к регулируемому рынку. Решено существенно сократить экспорт телевизоров, радиоприемников, холодильников, фотоаппаратов, других потребительских товаров, ставших остродефицитными в стране. Одновременно потребуется резко увеличить импорт промышленных товаров народного потребления, создать значительные резервы валюты, позволяющие сбивать волны ажиотажного спроса, контролировать вспышки инфляции. Здесь нам потребуется понимание зарубежных партнеров. Мы надеемся и на их активную помощь в массовой подготовке квалифицированных кадров, владеющих инструментами регулирования рынка, ускорения интеграции Советского Союза в международные экономические организации.

За годы перестройки удалось добиться немалого в ослаблении международной напряженности, улучшении общего политического климата в мире. Теперь пришло время использовать этот внешнеполитический капитал для внутренних нужд страны.

Сколь бы ни хотелось смягчить трудности перехода к рынку, он будет нелегким. Именно в это время наши зарубежные партнеры смогут на деле показать, кто из них действительно хочет иметь дело со стабильным, демократическим, динамично развивающимся Советским Союзом, а кто стремится использовать наши временные, пусть серьезные трудности, чтобы добиться конъюнктурных выгод. Надеюсь, что первый подход, отвечающий реальным интересам всего взаимосвязанного мира, возобладает.

Товарищи! Мы стоим на пороге серьезных, глубоких реформ, призванных круто изменить экономический облик нашей страны. Они неизбежно скажутся на жизни каждой советской семьи. Отнюдь не все предусмотренные меры будут популярными, придется идти и на тяжелые, жесткие решения. Важно справедливо распределить эти неизбежные тяготы, не допустить, чтобы они легли на самых слабых, обездоленных. Серьезность стоящих перед нами проблем требует не бесконечных колебаний, а хорошо организованной работы, направленной на их разрешение. Если мы хотим выбраться из трясины бедности, слаборазвитости, в которую все сильнее втягивается наша великая страна, иного пути нам не дано».

Нет, конечно, никто эту речь в марте 1990 года, да и вообще никогда не произносил. Горбачев с нею ознакомился — и отложил в сторону. А привел я ее здесь (с некоторыми сокращениями) для того, чтобы показать, как виделась мне ситуация в ту, теперь уже кажущуюся невероятно далекой весну, когда еще оставался шанс выйти из кризиса — пусть ценой немалых, но не чрезмерных жертв и избежать распада Советского Союза.

Ну а что касается нашего Института и наших планов, то вскоре действительно удалось поставить его работу на весьма солидную научную основу, наладить, в частности, составление конъюнктурных экономических обзоров. Последний из них, направленный властям накануне августовского путча 1991 года, открывался статьей, озаглавленной «Экономическая политика в канун переворота»… 

Примечания