1. ПРИЛЕТЕЛИ

   Легендарный, как его принято называть, крейсер «АВРОРА» уже давно обездвижен в водах Невы, а его орудие, когда-то шумнувшее холостым, заслуженно отдыхает, никого не беспокоя. Однако выхлоп «АВРОРЫ» через полвека после великого  шума  всколыхнул неокрепшие пост-колониальные умы и души арабских народов. На политическом небосклоне арабского мира зарёю новой жизни светилась добрая к детям  бедуинов и феллахов улыбка РАИСА* – египетского Президента Насера, Героя Советского Союза, который покрыл себя неувядаемой славой, эффектно проиграв «шестидневную войну»**.

  На пространстве 1/6 населяемой суши, включая Московский институт стали и сплавов (с амвона одной из кафедр которого в сане доцента проповедовал обработку металлов давлением автор этих строк), было задано считать, что Египет, да ещё объединённый с Сирией,*** нужно укреплять, защищать и развивать. Назло надменному американскому империализму и его подручному – мировому сионизму.

  Для братской помощи прогрессивному арабскому народу сгодились советские танки, автоматы, ракеты, самолёты, промышленное оборудование и даже советские доценты – металлурги. Поэтому великое противостояние двух мировых антагонистичных общественно-экономических систем ранним серо-мокро-холодным утром 1октября 1970г. привезло меня вместе с супругой Маргаритой, сыном Алексеем 6 лет отроду и грузом, 130 кг которого составляли книги, в аэропорт Шереметьево. Мы спешно улетали в Каир. Улетали, несмотря на все устрашения: «там идёт война!», «там умер Президент Насер – начнутся беспорядки!» и т.д. Улетали на 1 год (на большее я не соглашался). Улетали для того чтобы  в строю себе подобных совграждан доцент МИСиС Г.Григорян «ковал» инженерные кадры для металлургии Египта.

2.

Улетали спешно, ибо неожиданно работодателю моему – Министерству высшего образования СССР, «подвернулся» чартерный рейс. Ил18 летел в Египет с особой задачей – вывезти в Москву группу лиц, сопровождавших Предсовмина СССР Н.А. Косыгина в его миссии представителя руководства Советского Союза на похоронах Насера. РАИС скоропостижно скончался и 1октября скорбящие арабы прощались с ним.

  В Москве, готовясь к тому, что меня ожидало, я получал много советов, напутствий и наставлений. Суть наставлений, проводимых в официальных  кабинетах, сводилась к тому, что своей личностью я отвечаю за достойный облик ДЕРЖАВЫ, а те, кому мы летим помогать, – наши большие друзья, ставшие (как можно полагать) на путь строительства социализма, скорее всего – арабского, что тоже неплохо. Вся эта интеллектуальная поклажа перебиралась моей  полудрёмной памятью под уютный гул четырёх авиадвигателей. Пассажиров было немного.  Служебно-спокойные соотечественные мужчины, наверное, все как один – журналисты; гомонливые арабы, тревожно обсуждавшие возникшую в Египте ситуацию; небольшая группа обеспокоенных женщин – жёны советских специалистов, служащих в Египте.

  Было известно, что место моей работы – Эль-Таббинский металлургический институт, расположен недалеко от металлургического завода в г. Хелуан (приблизительно 30 км. южнее Каира), а жить мы будем в посёлке Маади – на полпути между Каиром и Хелуаном. На этом всё, что было известно обрывается. Допустимо было догадываться, что нас будут встречать, т.к. без каких-либо денег, но с внушительным грузом и малолетним гражданином СССР мы были бы обречены стать совбомжами каирского аэропорта. Ясность внёс попутчик – каирский журналист.

 «Вас никто встречать не будет – не смогут. В Каире похороны Насера. Город переполнен, беспорядки, проехать невозможно». Увидел выражение моего лица и, сжалившись, дал совет, как оказалось -  бесценный.

  «Вон там, у иллюминатора, спит мужчина в тёмном костюме. Поговорите с ним. Он из ваших. Он всё может».

  Всемогущий, не разрушая сна, выслушал меня,  буркнул: «Опять одно и то же. Найдёте меня в Каирском аэропорте…разберёмся..», - повернулся и продолжил сон.

  Каирский аэропорт. Навсегда сильнейшим как шок впечатлением останется буйство света и цвета: раскалённое солнце, буквально телесная синь неба, яркая зелень приветливо машущих пальм и раскалено-жёлтый песок вдали. И всё это через 5 часов после серо-мокрой окраски Москвы.

  Наш самолёт окружён расставившими ноги людьми (человек 20), одетыми в белоснежные комбинезоны и вооружёнными большими чёрными автоматами. Автоматы направлены на нас, выходящих на верхнюю платформу трапа. Не растерялся только мой сын Алексей. Он также расставил свои ножки в колготках и шортах и направил на встречавших свой пластмассовый чёрный игрушечный автомат. Неожиданно по чьей-то

3.

команде «белые» вскочили в свои джипы и куда-то умчались. Они, оказалось, ошиблись самолётом, тем не менее, Алёша заслужил общее уважение. 

   Всемогущего я нашёл окружённого встречавшими его в зале аэропорта. Эти опытные и оперативные ребята организовали для нас такси, строго-настрого наказали водителю ехать только за их машиной, и мы двинулись. На второй минуте езды у меня – водителя с 12 летним стажем, возникла мысль о том, что не стоило лететь сюда 5 часов на год работы, чтобы на первых же минутах попасть в тяжёлое ДТП на окраине безумно бестолкового города. Толпы не совсем адекватно ведущих себя людей между беспорядочно мечущимися с воем автомобилями разных поколений и фантастических раскрасок – всё это оказалось серьёзным испытанием для психики. А тут ещё мы отстали от Всемогущего и потеряли его авто из вида. Наш водитель пытался что-то выяснить у меня по-арабски. Можно догадаться, что я хотел ему сказать по-русски. Неожиданно нас обогнала неизвестно откуда взявшаяся машина Всемогущего. Из неё выскочили двое и так убедительно втолковали по-арабски что-то нашему водиле, что даже я понял, что он всё понял, так как побледнел. Скоро мы подъехали к месту, которое как мы поняли позже, было сакральным для приехавших из СССР. Это была Советская Вилла на Замалеке. Замалек – это большой остров на Ниле в самом центре Каира. Там ранее располагалось посольство СССР, а в те наши дни – Советский Экономический советник со своим аппаратом.  На острове в советской «резервации» проводили свои выходные дни совспецы, прогуливаясь по тенистым аллеям со своими семьями, приезжая из разных уголков Египта. Здесь была нашинская еда в нашинской столовке, нашинские газеты, из которых мы узнавали как нам тут страшно из-за войны, тут показывали нашинские фильмы.

  Всемогущий передал нас администрации виллы, грозно отдал какие-то распоряжения на наш счёт, расплатился с нашим таксистом, дал мне 12 египетских фунтов (весьма приличная сумма) – «на первое время хватит». На мой вопрос, как мне его найти, чтобы расплатиться после зарплаты, он хохотнул вместе со своими парнями и сказал: «Встретимся, мимо меня в этой стране никто из наших не проскакивает, будьте здоровы!» Переночевав в маленьком отеле на Замалеке, на следующий день мы добрались до Маади – места нашего проживания на ближайшие 10 месяцев.

 Позже мы узнали, что в день нашего приезда, во время похорон Насера, погибли и пострадали многие люди, страждущие попрощаться с любимым вождём, прикоснуться к гробу с его телом. Сотни тысяч ринулись в Каир даже на крышах поездов. В давке на мосту через Нил человеческими телами были сметены ограждения моста и многие оказались сброшенными вниз.

 Деньги Всемогущему я вернул. Мимо него действительно в «этой стране» не проскочить было совгражданам.

4.

2. ШАРИА  ХАМАСТАШЕР,  ТЕЛЛЯТА  АШРИН.

Таков наш новый адрес

.  Маади – это очаровательное место, расположенное недалеко от берега Нила, несущего свои воды с юга из Судана в Средиземное море, и параллельной ему железной дороги Александрия – Асуан. Эти две  «арматуры» СЕВЕР-ЮГ, как бы стягивают собой всю хозяйственную жизнь Египта, которая угнездилась вдоль них, отвоевав у пустыни узкую полосу, временами не шире 5 км, а то и уже. В изобильно зелёном оазисе Маади, хорошо распланированном, застроенном виллами и респектабельными 3-5 этажными зданиями, достойно жили иностранцы и состоятельные египтяне. Своеобразная помесь Рублёвки с Серебряным бором в Москве. Но к этому нужно добавить прозрачную утреннюю прохладу, благоухание диковинных растений и деревьев, ослепительно зелёную траву и колышимое воздухом  море зелени, неплотно скрывающее разноцветные фасады вилл и домов. Портил настроение указатель на столбе у одного из перекрёстков улиц. Сообщалось, что до Суэцкого канала 125 км. Это, между прочим, означало, что израильский «ФАНТОМ» мог оказаться над нами не более, чем через 7-10 минут после своего взлёта оттуда, из-за канала, откуда египтян выдавили израильтяне в период «Семидневной войны» 1965 г., и которая, несмотря на свою «семидневность», ещё не кончилась. Ещё полгода после возвращения домой – в Союз - я не мог отделаться от инстинктивной реакции на звук приближающегося самолёта – втягивать голову в плечи.

  Услышав первый раз мелодичное звукосочетание: шариа хамасташер, телятта ашрин, я подумал – стихи читают. Оказалось – адрес нашего жилища (дословный перевод: улица пятнадцать, восемьдесят три). Именно там, в пятикомнатной квартире на первом этаже дома 83 наше трио и начало жить в Египте со второго октября 1970 г., влившись в коллектив колонии советских специалистов – «профессоров»* Эль-Таббинского металлургического института. Всё население колонии насчитывало человек пятьдесят, включая  профессорских (профессорами тут именовались 33 специалиста высшей школы СССР) домочадцев – боевых подруг и детей разных возрастных групп от 2 до 10 лет.   Тут были москвичи, ленинградцы, днепропетровцы, магнитогорцы, челябинцы, тбилисцы, сибиряки – словом – своеобразный Ноев Ковчег, но ковчег по-советски. А это значит, организованный с парткомом и профкомом. Правда, слово «партком» было запретным. В Египте компартия была запрещена, тем более, недопустимо было функционирование зарубежной компартии на территории этой страны. Так что наши большевики привычно работали в подполье, официально именуясь «профком», а профсоюзная организация величалась «местком».

5.

  Центром торговой жизни Маади тогда была небольшая площадь у станции железной дороги. Туда на велосипедах и авто приезжали разные люди за покупками. Часто можно было увидеть и египетских военных на советских УАЗах. Все они были в форме рядовых. Частенько попадались среди них подозрительно белобрысые и голубоглазые. На обращение к ним по-русски делали каменные лица. Позже мы узнали, что это были советские военнослужащие из контингента, обеспечивающего эффективную ПВО-защиту важнейших центров Египта. Мы подружились с ними и иногда вместе отмечали праздники.

   Жили «колонисты» в разных домах по всему Маади, ходили друг к другу в гости. Обнаружилась неожиданная особенность ситуации. У дорог и аллей не было тротуаров и обочин! Достоуважаемые люди, живущие в этом раю, в них не нуждались. Они перемещались в авто или, на худой конец, на велосипедах. Пешеходами, бредущими по самой кромке асфальта, в своей массе были люди простые: разносчики, дворники, разнорабочие и т.д.. Многие из них перемещались босиком, одетые в простые и порой неопрятные галабеи.* Перемещающийся пешком «белый человек» - профессор – это непривычно для местного наблюдателя. Ещё более необычной выглядела «толпа» из 3-5 и даже более профессоров, перемещающаяся пешком и что-то бурно обсуждающая (чаще всего после профкомов-месткомов), занимая проезжую часть и мешая движению авто с удивлёнными пассажирами. И уж совсем живописно смотрелась пара профессоров, одетых налегке и без изыска, (порой в майках и «трениках») бредущих с авосечной поклажей из пустых пивных бутылок, намереваясь обменять их на полные.**

 Автор повествования, волею своих коллег возглавивший местком, тратил определённые усилия на преодоление подобных синдромов непристижного поведения некоторых коллег. К сожалению, у этих синдромов были свои, как бы их сейчас нарекли, социальные корни – а именно – особенности  условий бытия совспецев за рубежом, о чём ещё будет разговор.

  Каждый рабочий день (выходным днём была пятница – мусульманская традиция) по утрам сине-белый советский автобус ПАЗ с гордой надписью на бортах о своей принадлежности к Эль-Таббинскому металлургическому институту объезжал Маади по 8 адресам, собирая тех, кому по расписанию надлежало в этот день нести вахту сеятелей разумного, и увозил их к месту несения службы. Объезжая Маади мы могли наблюдать у ворот шикарных вилл величественных бавабов в белых галабеях ответственно натирающих хромированные части сверкающих лаком тела надменных «мерседесов», «роллс-ройсов», демократичных «фиатов», «фордов» и т.п., принадлежащих

6.

уважаемым «белым» людям. Бавабы эти не избегали приветствовать и наш социалистический ПАЗ, который  не забывал привозить нас домой в конце рабочего дня.

3.ЧТО МЫ СЕЯЛИ И В КАКУЮ ПОЧВУ.

 Древний Египет, страна пирамид, в середине XX века двинулся в поход - догонять современность планеты. В таком деле без друзей не обойтись. Не приходилось искать друзей среди империалистов – бывших колонизаторов,  когда-то «ПРИВАТИЗИРОВАВШИХ» у кротких Египтян их Суэцкий канал – важнейшую нефтяную дорогу мира. Но доблестный Насер, придя к власти, этот канал национализировал, чем до ненависти разозлил империалистов.

 Другом Египту, назло империалистам, стал Советский Союз.  Египетская армия была хорошо вооружена советским оружием, главные города были защищены советскими системами ПВО, Египетские офицеры постигали ратное мастерство в СССР, СССР создавал заводы, энергетические комплексы  в Египте,  содействуя развитию этой страны.

  Советский Союз создавал крупный металлургический комбинат в Хелуане. Оборудование – советское, технологии – советские, а грамотных египетских специалистов нет. Их нужно делать из местного «СЫРЬЯ», причём быстро-быстро, года за 2. Для этого и создан был в местечке Эль-Таббин Металлургический институт «for higher studies», что означало обучение уже обученных. Действительно, нашими студентами были специалисты, уже получившие высшее образование в египетских или зарубежных  университетах и имеющие опыт инженерно-научной деятельности. От нас требовалось искусство и вдохновение всемирно известного Папы Карло, выстругавшего легендарного «умненького-благоразумненького» Буратино из привычного для него бревна. Наша задача была сложнее – мы «творили» из неосвоенного заранее материала.

  В хорошо спроектированном и добротно построенном современном и прохладном здании института одновременно проходили подготовку несколько групп студентов (10-15 человек в группе) по различным специализациям. Часть наших профессоров преподавала общеинженерные дисциплины разным специалистам, а другая часть – предметы специализации конкретным группам. Лекции и занятия проводились по одной из трёх возможных систем: 1. по-русски с как бы синхронным переводом; 2. по-английски при поддержке переводчика; 3. по-английски при полном отсутствии переводчика. Каждый профессор был обязан в темпе с прохождением материала сдавать для издания тексты своих лекций на английском языке.

Кроме занятий в аудиториях, мы выезжали со студентами на предприятия для проведения наблюдений, решения конкретных производственных задач и т. д..

7.

  Моими подопечными оказались 10 джентльменов «молочно-восковой» спелости, но  различных политических платформ.  Вёрткий провокатор господин Самиха гордился тем, что отец его – в прошлом губернатор Александрии -  получил лично от короля Фарука, между прочим, свергнутого Насером, дорогой наградной  перстень.  Деревенский увалень Хаммам по секрету сообщил мне, что он – доверенное лицо архиепископа Макариоса,* и вообще «красный». Выделялся вдумчивостью и интеллигентностью Салах, приехавший через несколько лет в Москву в аспирантуру МИСиС. «Я приехал, чтобы учиться у ВАС» сообщил он мне с обидой за мою попытку увернуться от ответственности за него. Он всё-таки стал моим аспирантом, успешно защитил кандидатскую диссертацию и чуть не увёз с собой назад в Египет нашу юную лаборантку Люду, за что мне досталось от её отца. От ректора Полухина П.И. мне досталось за то, что Салах решил подать в суд на МИСиС, т.к. в момент его триумфальной защиты его обворовали в общежитии, и я обязан был защитить честь страны и МИСиС, уладив этот международный скандал. Уладил.

   Выделялся ещё и красавчик-плейбой Амер. Он побывал на Украине, знал несколько русских слов. Главным из них было -  «груд». Он произносил его, закатывая блудливые глаза, а на вопрос, что это такое рисовал на доске женскую грудь.  Запомнился мне ещё и флегматично-исполнительный Рэда. Посетив вместе с ним в Александрии предприятие, направившее его на учёбу в Эль-Таббин, я был поражён тем, что рабочие в горячем цехе ходили босиком(!) и в галабеях. Этакий ужас советскому инженеру и присниться не мог! Рэда успокаивал меня своим слегка гнусавым голосом: «Не волнуйтесь, профессор Григорян. Он после работы может помыть ноги».

Осваивать новые условия своей профессиональной деятельности было отнюдь не просто. Нужно было сначала определить содержание преподаваемого курса, исходя из того, что студенты уже имели высшее образование, но сокрытое от нас по своему существу. Причём оно отнюдь не было единым для всех, внимающих мне. Нужно было читать синтетический курс, «с колёс» в темпе его создания. Курс, сочетающий базовые предпосылки обработки металлов давлением с общими вопросами технологии процессов прокатки и принципов управления ими. Тут мне и понадобились 130 кг привезенных с собой книг. Каждая лекция должна быть написана мною по-английски и по прочтении в аудитории сдана для печатного издания. Много приходилось работать по ночам, иногда при свете свечи – электричества могло не быть. Вставать приходилось пораньше, но сразу садиться за рабочий стол было «не в жилу». Египет беден деловой

древесиной, поэтому на изготовление мебели шёл металл. Мой рабочий стол был стальным. Перед работой утром он был очень холодным – руки ломило. Стол нужно было прогревать с помощью комнатного электроподогревателя. 

8.

А ещё нужно было учитывать местные особенности. Студент мог неожиданно на перемене посвятить себя молитве, опустившись на колени и опустив голову так, что в небо прицеливался его зад. Полная перестройка жизни происходит в месяц РАМАДАН. В 1970 г. он пришёлся на осень.  Исповедующие Аллаха не должны есть, пить, курить, общаться с женщинами до заката, когда о наступлении времени снятия запрета не возвестят с минаретов. После этого наступает разгул плоти до утра. Днём люди сонные, вялые, непонятливые. Изменяется расписание поездов и учебных занятий. На занятиях студентов неизменно клонило в сон. Нужно было придумывать приёмы удержания их внимания.

Уровень психолого-педагогического мастерства профессора, как оказалось, должен был раскрываться на экзаменах и контрольных мероприятиях. Вся «фишка», как теперь говорят, была в том, что оценивать знания своих подопечных мы, по местным правилам, должны были по стобалльной системе. Это при том, что выросли мы все из «шинели» системы пятибалльной, причём 1 за оценку не считалась – это было всего лишь формой педагогического оскорбления зрелых недотёп и наглецов или провокацией крайних мер родительской педагогики для таких же негодяев, но незрелых.

 Нас проинструктировали, что на 100 баллов может знать только Всевышний и Высшие духовные силы. В моём распоряжении оставалось 90 баллов, но и это было не так. 10 баллов забирала себе администрация для оценки чего-то своего. У меня оставалось 80. Но от 70 до 80 могли быть оценены лишь мои знания. Ученики не могли, по определению, быть со мной наравне.

  Перед тем, как отправляться выставлять оценки, мы заготавливали шкалы перевода оценок из привычных 2 – 3 – 4 – 5  во что-то с пределом 70. Как оказалось, смысла в этом было немного. Номинал оценки мало кого волновал.   Самое главное мастерство «оценщика» заключалось в том, чтобы наивысшую и наинизшую оценки (с точностью до 1 балла) получили группы (2-3) студентов, а не кто-то один. В противном случае приходилось избегать назойливых признаний: «Вы мне поставили 38, а у всех больше. Значит, я самый дурак? Да? Глупей Афифи? А все знают, что самый дурак он, а у него 45!».  Или:  «Вы думаете, что Хамам знает на 63? Больше всех? Вам все скажут, больше всех знает Эль Туни!»

  Преподаватель, работавший на английском языке без переводчика, а таких было далеко не большинство, неизбежно становился объектом жгучего и, порой бесцеремонного интереса как пришелец из иного мира. Имея это в виду, я оставлял всегда время для бесед и ответов на вопросы. В день занятий я читал лекции или проводил занятия по 4 – 6 часов подряд, но, естественно, с перерывами. Температура воздуха в помещении 26 – 32 градуса (кондиционеров не было). Студенты одеты «вольно»: лёгкие брюки (порой –

9.

шорты), лёгкие рубашки. Профессионал – «кафедрал»* из СССР одет в костюм, рубашка белая (тогда входил в моду нейлон) с галстуком. Специальные официанты по заказам студентов, впархивая в аудиторию, разносят чай, кофе, сигареты.

  В конце занятия я снимал пиджак и садился. Это означало наступление времени вопросов: «Вы КПСС или нет?» (сознаваться нам не было рекомендовано свыше – компартия в Египте, видите ли, запрещена; студенты всё прекрасно понимали – ловили на слове). «Да, я – КПСС, хотите, почитаем Маркса?», «Почему у вас квартиры дают только комсомолу?», «У вас запрещают верить в бога. Почему?» и т.д.. Чаще всего вопрос: «Почему вы не воюете здесь, не защищаете нас?» Этот вопрос неоднократно задавали торговцы на роскошном продовольственном рынке Баб Эль Люк в Каире. В ответ спрашиваю одного из них: «Сколько у тебя сыновей?». Оказалось – три, и все рядом, тут. Спрашиваю, почему не в армии? «Нам нельзя. У нас мясное дело – на кого оставить?»

 В июне состоялся выпуск «готовеньких Буратино». Они защищали дипломные проекты. Из Москвы по этому поводу прибывала авторитетная комиссия. Наша деятельность получила высокую официальную оценку.

 Всё бы хорошо, но напрягало обескураживающее неожиданное открытие: многие из наших питомцев к этому времени уже подписали контракты. Они нанялись на работу после обучения у нас в фирмы США. «Как же так – спрашивали мы – ведь вы учились на деньги Египта, для работы на свою страну, а теперь готовы служить США - союзнику вашего врага – Израиля?». Ответ: там хорошо платят.   

4.ВОЙНА И БЫТ.

 Состояние войны Израиля с Египтом, начавшейся ещё в «шестидневии» 1965г., и продолжившееся в наши дни, воспринималось нами не так, как  живописалось в сообщениях советских газет. Несовпадение этих картин требовало регулярного телефонного успокоения родственников в Москве. Прямой телефонной связи Маади – Москва не было. Маму можно было успокоить телефонным голосом, летящим к ней по сложному маршруту: Маади – Каир по кабелю, Каир – Лондон по радио, Лондон – Москва тоже по кабелю. Стоил разговор недёшево, заказывался и оплачивался заранее, а вот как и когда осуществлялся -  зависело от «воли Аллаха», как, впрочем  всё или почти всё в этой стране. Кстати, выражение «в этой стране»  -  это рефрен в устных сказаниях аборигенов о своих обычаях. Исправность всех каналов связи между мной и мамой  была всегда проблематичной. Этого нужно было ждать долго, порой без надежды на успех. Попытка аннулировать заказ и вернуть деньги была пресечена в первый же день

10.

пребывания в Маади. Толково объяснили: «В этой стране если деньги заплачены – то их вернуть нельзя! Не получилась связь сегодня – приходите завтра, или послезавтра, или ещё позднее. Когда-нибудь разговор состоится!»

  Война была какой-то странной. Она была, и её не было. Неподвижная линия фронта проходила по Суэцкому каналу, отсекая от Египта Синайский полуостров с его Шарм-аль-Шейхом так любимым ныне россиянами. Периодически война оживала, вернее, истекал очередной срок окончания согласованного прекращения огня. Тогда начинала нагнетаться обстановка. У некоторых зданий в Каире появлялись мешки с песком. Уличное освещение сокращалось. На автомобильных фарах появлялись намордники со щелями для синего света. Временами выли сирены без особого повода. Наше начальство из Каира напоминало о необходимости держать ухо востро. Уезжая в конце очередного последнего «перемирного» дня из института, мы слышали успокаивающие слова студентов: «Войны не будет. Мы к ней ещё не готовы. Они (израильтяне) говорят, что как только мы будем готовы, они нанесут удар. А пока ещё рано.» Но всё равно, это была нервотрёпка. А однажды был дневной аваианалёт на Каир. Бомбы попали на промышленное предприятие Абу Заабль. Были жертвы. Это предприятие было в числе тех, которое мы предполагали посетить с учебными целями. Не успели.

Как предместкома я предложил отправлять в Союз малышей досрочно. Уже в марте с авиаоказией должны были улетать в Союз группы совспецов из разных  организаций. Так улетел домой и наш сын Алексей со своим чёрным автоматом.

 Ощутимый удар израильтяне нанесли Египту в мае 1971 г.. Египет готовился к выпускным экзаменам в средних школах. Соответствующее египетское министерство заготовило в строго секретной обстановке контрольные задачи и вопросы. В единый для страны день проведения экзамена эти контрольные задачи должны были доставить в школы также секретно. Богатенькие родители за приличные деньги также секретно покупали контрольные вопросы заранее. Но коварные израильтяне за два дня до экзаменов в Египте опубликовали в газетах на арабском языке как вопросы, так и ответы на них и решения контрольных задач. Газеты быстро распространились. Экзамены в Египте в назначенный день были сорваны  и перенесены. Кстати, интересная деталь: в Каире я свободно посетил синагогу, где мне открыто предложили благотворительное в пользу Израиля приобретение. На войне как на войне!

 Быт наш определялся целями приезда на эту экзотическую землю, где даже ночное светило – луна ведёт себя не по-нашему. Посмотрев в один из первых вечеров на небо, я увидел месяц в непристойной позе, лежавший на спине с задранными к верху рогами! Мы были в 30 градусах от экватора, а наше родное, оставшееся дома небо, было в 55 градусах от него! Вот почему месяц оказался чужим.

  Да, нас послали осуществлять помощь СССР молодой республике строить социализм, как его там понимали, под водительством партии Арабский

11.

Социалистический Союз (АСС). Запомнил навсегда большую колонну рабочих, не менее человек 80, мерно шаркающих утром по дороге на работу с

железнодорожной станции. Полное молчание. Но из 3-4 транзисторных приёмников, которые некоторые несли с собой, (такие приёмники были широко распространены среди населения) громко неслись заунывные чтения Корана. Я не могу вспомнить, что вообще что-либо кроме чтения Корана  слышал из таких приёмников в общественных местах или такси.  В официальных кабинетах вместо портретов почитаемых людей – в больших красивых рамах живописно оформленные Суры Корана. Очень скоро стало очевидным, что без помощи муллы социализм тут не построить. А для этого всех мулл нужно было пропустить сначала через горнило ВПШ*, а потом отправить на стажировку  вседозволенности в краснофонарный Амстердам.

 Но мы не забывали и про необходимость строительства своего личного светлого будущего в Стране Советов, куда нужно было вернуться не с пустыми руками. Подслушал разговор своего Алёшки со сверстницей Алиной – дочерью коллеги и соседа. Алина: «А вы зачем сюда приехали – за квартирой или за машиной?». Алёша: «Не знаю. У нас в Москве есть квартира и машина «Волга».  «А может быть за мебелью?»  «Может быть».

 Тут и собака зарыта, отравляющая окружающую атмосферу. Интеллектуальная собственность, а скорее потенциал каждого из нас был экспортным товаром, за который Египет платил Стране Советов, а последний «отстёгивал» нам кое-что в местной валюте - фунтах. На это «кое-что» можно было жить, оплачивая питание, закупку бытового газа, транспорт и т.д., а также откладывать фунты для обмена на чеки ВНЕШТОРГА, на которые в Союзе можно было купить «АРХИДЕФИЦИТ»: кооперативную квартиру, автомобиль, импортную бытовую технику, одежду, обувь и т.д.. Естественно, чеки стоили весьма недёшево и «оттягивали» на себя приличный груз фунтов. Перед каждым вставал вопрос о рациональном бюджете.  Всего два примера «рационализации» бюджета.

 Достойнейшая дама N. имела задачу за три года работы привезти домой чеков на две машины. Она не покупала бытовой газ, необходимый для кухни и ванной. Пользовалась электричеством, которое по условиям контракта оплачивала египетская сторона.  В ванне мылась, предварительно согревая в ней воду кипятильником. Технология подобной помывки не разглашалась. Уважаемый профессор С. использовал краткосрочную служебную командировку в Москву, куда летел «налегке», а оттуда вернулся с большим чемоданом, полностью утрамбованным мясным фаршем, купленным на родные рубли. Фаршем он забил по прибытии в Маади свой холодильник и на определённый срок не тратил многообещающие фунты на покупку мясных продуктов.

12.

  Бюджетируя свой быт, некоторые респектабельные профессорши предпочитали тягать на себе километра полтора продуктовые покупки из магазинов домой. Хотя для  покупателей  предусмотрена  доставка покупок 

велокурьером  магазина  за  мизерный  «бакшиш» (пара пиастров – стоимость газеты)  двухколёсному пацанёнку. Некоторые из дам, с гордостью за своё рабоче-крестьянское происхождение и пролетарское воспитание, засучив рукава и задрав то, что мешало мыть полы, наводили «марафет» в своих трёх- пятикомнатных жилищах. Их трудовой энтузиазм был доступен внешнему наблюдению через окна и балконы и восторгал  прежде всего  дворников.  Моя супруга и ещё кто-то из наших  приглашали регулярно для трудоёмких домашних работ местную женщину за вполне разумную плату.

  Бюджетная дисциплина держала в руках и мужчин, удерживая их от случайных расходов на те или иные шалости. Один из достойнейших профессоров оказался среди зрителей Танца Живота в приличном ресторане, куда мы все были приглашены по какому-то случаю.  Принимая во внимание его респектабельную внешность и редкую в тех местах козлиную бородку, публика пропустила его вперёд, на первый ряд зрительского круга из мужчин. Известный танец обычно исполняют молодые мастерицы, каждую из которых всевышний  наделил телом слегка гипертрофированных манекенных  форм. Тела танцовщиц  почти не скрыты легчайшими одеждами, а стремительные и смелые па танца дерзко подчёркивают анатомические  совершенства этих тел. Зажигая, танцовщица неожиданно вспрыгивает на колени кому-либо из сидящих впереди мужчин и выделывает ягодицами там свои па, требующие поощрения. Требования касалась «бакшиша»* за высокое искусство. Достойный уважения мужчина должен был демонстративно внести, т.е. вложить бумажный дензнак в какое-либо щелеобразное пространство между аппетитным телом и лёгкой тряпицей, формально его укрывающей. В конце танца солистка имела порой весьма серьёзный «успех». В тот роковой день танцовщица вскочила и на колени нашего респектабельного козлобородого коллеги, причём уже с неплохим уловом, «хвосты» которого торчали из разных мест. Коллега окаменел, заведя руки за спину в знак строгого воздержания. Танцовщица подёргалась-подёргалась, и деланно всхохотнув, весело вспорхнула без трофея. Коллега немедленно слинял. На вопросы товарищей, почему он повёл себя противу правил, бедолага объяснил, что у него была только серьёзная банкнота, «а оно того не стоило, а копаться у неё там и искать сдачи не хотелось.»

  Моральный климат был у нас весьма своеобразно сложившимся по вполне естественным причинам, из которых одну – бюджетирование, удалось осветить выше. Другую назовём  «колонизм». Около 30 семей, которые в большинстве своём, могли бы спокойно жить, не ведая ничего  друг о друге,

13.

оказались втиснутыми на многие месяцы в колонию, т.е. в 24 часовую «продлёнку»  и вынужденными делить между собой замкнутое гуманитарное пространство, как в коммунальной квартире. Неперегруженность жён своими

рациональными заботами подталкивала их погружать своё любопытство и инициативу в дела мужчин. У всего этого был взрывоопасный потенциал цепной реакции разборок.

 Ещё одну причину сложности морального климата условно назовём «вольный экипаж».  Совспецов набирали из разных ВУЗов. Команда собиралась как временный экипаж, члены которого не связывали свой дальнейший жизненный путь с этой командой. У них не было привычного   начальства: зав. кафедрами, деканов. Воля! Атаман – советник ректора института – один из своих профессоров. Ректор института – фигура фантомная и ритуальная – господин Рашид.

  В этой ситуации профком и местком оказывались реальными институтами коммунального народовластия. Профком обеспечивал духовную связь с родиной, помогал «строгой товарищеской критикой» не растратить чувство гордости, оттуда привезенное.

 Местком  заботился о быте и культурном досуге детей и взрослых. Среди бытовых основной  была забота о безопасности доставки детей в советскую школу в Каире и обратно. Устанавливались дежурства родителей, сопровождавших детей. Для транспортировки заказывали такси. Я лично встречал приезжающие за детьми авто и проверял исправность тормозов и рулевого управления. Береженого Бог бережёт.

  Праздники отмечали сообща.  Дамы  соображали  еду. А вот с «горючим» были сложности.  Ислам и алкоголь не дружат между собой. В продаже можно было найти только пиво и чрезмерно кислое алжирское вино. Удивительно, но молодые, а тем более и старшего возраста египтяне  умеют праздновать и заразительно, от души веселиться без алкоголя. Этиловый спирт открыто продавали в аптеках! Правда, в аптечной расфасовке и для наружного применения. Чистотой он не отличался. Но блоху-то мы подковать умеем. Короче, накануне праздника я звонил знакомому аптекарю на Замалеке и сообщал, что у нас будет праздник. Он спрашивал: «Сколько нужно и когда?» В назначенное время я получал «заказ», а в Маади профессура с жёнами многоступенчато «чистили» продукт. Традиции праздничных застолий мы не предавали!

  Удалось добиться для желающих по весьма льготной цене иметь абонемент на посещение спортклуба в Маади. Это давало возможность по вечерам смотреть кинофильмы на свежем воздухе, а днём наслаждаться жизнью в открытом бассейне с пляжем.  Мне удалось за время пребывания в Египте посмотреть около 80 американских фильмов. Почти все из них я отношу к категории «физиологичных». Они не требовали внимания к сюжету и сопереживания происходящему на экране. Уподобляясь продажной любви, они призывали: «Расслабься, получи удовольствие от красоты широкоэкранных пейзажей, от бесподобных мчащихся «тачек», от

14.

ассортимента ярких красоток с призывающими губами, от атлетических героев-спасителей человечества во всяческих погонях, драках, стрельбах». Невзыскательный зритель – в основном арабская молодёжь – курит, жуёт,  пьёт колу, хохочет даже если на экране кто-то корчится в предсмертных судорогах. Вспоминаю американскую киноверсию гоголевского Тараса Бульбы с Юлом Бриннером в заглавной роли. Быт казаков: интерьер избы, на длинной  лавке сидят, кажется, четверо «персон», ноги в валенках, нога на ногу, на головах – ушанки со спущенными «ушами»,  играют квартетом на балалайках. Да, кино – великий промыватель мозгов. После Египта я заметил за собой на некоторое время неготовность смотреть наши советские фильмы – напрягаться нужно.    

5. ЭПИЗОДЫ.

5.1 НОЧНОЙ КЛУБ В ОКРЕСТНОСТЯХ АСУАНА

  Египетская администрация института устроила для профессоров экскурсионный выезд в Асуан с целью знакомства с добычей железной руды на местном предприятии. Поезд Каир – Асуан отправлялся поздно вечером. В Каир на вокзал доехали на нашем институтском автобусе, который собирал нас всех в Маади. Мы помахали боевым подругам на прощание, а когда проезжали торговую площадь, в автобусе прозвучало: «Стéна, райс!».  Это была  команда водителю Саиду  остановиться. Быстро, «по-нашему», скинулись (кажется по 20 пиастров) – и в «гастроном».  Трофей – несколько бутылок алжирской кислятины.  Ну, хоть так. А то как же ехать не отметивши.

 Ранним утром в окнах спального вагона разворачивалась панорама жизни вдоль Нила. Мимо проносились тщедушные поселения в пальмовом обрамлении. Временами «в кадр» попадала группа сидящих на корточках и к нам спиной людей (человек 5 – 6) с закинутыми за головы полами галабей и обнажёнными  нижеспиньями.  Мы предположили, что это одна из форм социальной активности.

  Сильнейшее впечатление производит вид Асуанской плотины высотой более 100 метров с низвергающимся широченным потоком воды. «Да…- задумчиво произнёс коллега Д. из Ленинграда, специалист в области электроэнергетики, - рядом станешь – яйца оторвёт!». От мысли оказаться рядом становилось страшно.

 Этот гигант – братскую помощь свободолюбивому народу Египта  возводили, как говорится, «простые советские люди» в тяжелейших условиях.  А за плотиной величественный  Нил нёс свои воды  с юга, из Судана. Там, насколько хватало зрения, ложе Нила проходило по бурой,   крупно-каменистой, безжизненной пустыне. Какой-то лунный, античеловечный пейзаж.

15.

 Утром дня, предшествовавшего отъезду в Каир, гостеприимные хозяева сообщили о том, что вечером нас ждёт приятный сюрприз: нас приглашают провести прощальный вечер в …..ночном клубе! NIGHT CLUB?!?.....

  Это как это?  Мы, советские специалисты, человек двадцать мужиков, большая прослойка членов КПСС, идём в ночной клуб -  гнездо буржуазного разврата? Идём, даже не посоветовавшись ни с кем?  А с кем? С другой стороны, рабочие рудников (именно так нам сообщили и в этом, как оказалось, был большой смысл) приглашают нас на этот вечер. Приглашают от чистого сердца. Братская солидарность – против отказа. Идём!

  Начались сборы, хлопоты, волнения, предвкушения, нескромные намёки-шутки в адрес семейных и т.п.. Вечером за нами приехал автобус, и мы отправились навстречу приключениям. Был вечер, быстро темнело. Автобус миновал Асуан, проехав сквозь него, и помчался дальше в безогонёчной темноте пустыни.  Загородный ночной клуб? Почему так далеко? Удивление уже подпиралось тревогой. Вдруг впереди засветились тускловатые огни окон.  Автобус подъехал к одноэтажному бетонному бараку. Группка смуглых мужичков в галабеях встречала нас улыбками, жестами приглашая войти. Вошли. Прямоугольный зал площадью около 200 кв. метров. Впереди – небольшая сцена с закулисьем. Высота сцены от пола – сантиметров двадцать. Зал поперёк уставлен длинными из неструганных досок скамейками без спинок. Короче – это был клуб рабочих рудниковой компании. Нас ждал концерт их художественной самодеятельности. Исполнялись танцы исторического содержания. Женские роли исполняли мужчины. Женщинами и не пахло. И слава Аллаху!  Было бы трагично, если бы женщины (даже египетские) пахли бы так, как пахло во время тех зажигательных героических хореографий в не унимающихся облаках пыли. Танцевали босиком, в неопределённых одеждах, правда, позволяющих после размышлений определять гендерные различения. Ужас сидящих на передних скамейках вызывали танцы с какими-то длинными предметами или предметами на цепи, когда танцующий, вращаясь вокруг своей оси, раскручивал «танцуемый» предмет, проносящийся почти со свистом  перед носами или даже над головами излишне любознательных из нас. Я сидел сбоку на заднем ряду. Это дало мне моральное право по окончании концерта, который длился минут тридцать, от всего нашего коллектива искренне поблагодарить гостеприимных хозяев.

 Обратно в автобусе ехали молча, обдумывая, где бы поесть и выпить, хоть чая.    

5.2 ПОСТИЖЕНИЕ БУДДИЗМА.

 Вся эта котовасия началась где-то в ноябре 1970. На занятии провокатор Самих спросил: «Доктор, Вы в какого Бога  верите?» Ответ: «Меня вопросы веры не интересуют. Я занимаюсь наукой».

 - А как Вы относитесь к Буддизму?

 - Никак. Я о нём мало знаю.

16.

 - Значит, Вы его, как всякую религию, отвергаете.

 - Я не отвергаю религию вообще, я считаю, что в наше время всё определяется наукой.

- Но буддизм – это не религия, это наука, а Вы и знать о ней не хотите.

- Я не говорил, что не хочу. Просто пока не пришлось.

- Профессор, я Вам принесу книгу “GIDE TO BUDDISM”, посмотрите, когда сможете. Интересно Ваше мнение как учёного.

 Так через пару дней я привёз из института домой здоровенный, килограмма на полтора весом, том. «Введение в Буддизм» на английском языке. Последующие пара недель показали, что от дальнейших разговоров не уйти. Пришлось почитать это «Введение». Книгу вернул со светским замечанием: «Мудро, но у меня есть свой взгляд. А теперь Вы ответьте на мой вопрос: что нужно принимать в расчёт для настройки клети на прокатку полосы определённой толщины?» Он поплыл, а я обещал продолжить разговор о Буддизме после грядущей контрольной работы.

 Но Самих не отстал. «Профессор Григорян! В Маади живёт буддийский миссионер из Японии. Он слышал о Вас и просит о встрече». Пришлось «подвесить» на неопределённое время этот вопрос со ссылкой на занятость. Несмотря на ряд попыток Самиха реанимировать вопрос о моей встрече с буддистом, я был непробиваем.

 Остро и неожиданно этот вопрос возник в Александрии, куда мы – мой коллега по профессии Леонид, только что прилетевший из Челябинска, и я с группой наших студентов прибыли в командировку на предприятие CUPPER WORKS.  Вечером гуляли по набережной вдоль шикарных, но пустынных по сезону пляжей. В  ноябре в Александрии днём не выше 24 градусов, а морская вода и того холоднее, так что купаются только психи-приезжие.    Мирно обсуждали разные проблемы. Вдруг Самих завёлся: «Профессор Григорян, Вы не хотите встречаться с Джеймсом Фэривудом (так, оказывается, звали буддистского проповедника из Маади) потому что вам – русским запрещено встречаться с иностранцами? Если это так, то всё понятно. Больше об этом не будем». Не успел я открыть рот для достойного ответа, как Лёня, ещё неокрепший в английском, попросил меня объяснить, о чём идёт речь. Я объяснил на русско – английском, что бы все понимали, что у меня просто нет времени для всяких встреч. И тут, вдруг, Лёня взбодрился и понёс: «Ну, ладно, Гурген, чего там. Найдём время и пойдём вместе. Хочешь – я тебе помогу с рисунками для лекций?». Хотя Лёня говорил по- русски, но студенты всё поняли и  загомонили, поддерживая Лёню.

Пришлось согласиться.

 Встреча должна была состояться на вилле Фэривуда в Маади, по его приглашению в один из вечеров после 20 часов. Мы готовили сувениры для гостеприимных, как мы полагали, хозяев. Это были открытки с видами природы и достижений СССР, расписные ложки и тому подобное. В назначенный день я конфиденциально предупредил о «мероприятии»

17.

профорга, т.к. заведомо шёл на нарушение т.н. «консульского режима», предусматривающего в таких случаях получать определённое разрешение.

 Провожал нас к Фэривуду Самих. Вдруг я осознал, что ничего не знаю о человеке, в дом которого направляюсь. Жёстко допросил Самиха. Выяснилось: Джеймс Фэривуд, 26 лет, гражданин США, служил морпехом в звании лейтенанта в Японии. Женат на японке. Принял буддизм после женитьбы и спасения жизни их первенца младенца, неожиданно заболевшего и выжившего благодаря буддийскому верованию японки – жены и принятию буддизма самим Джеймсом. В настоящее время – специалист в области рентгеновской аппаратуры, работает в Египте по контракту, совмещая её с миссионерской буддийской деятельностью. На вопрос об особенностях характера и поведения этого миссионера, Самих сообщил, что у него периодически болят зубы, он лечит их у какого-то врача в Афинах, выезжая туда. В этот момент я почему-то вспомнил, что в Греции, в порте Пирей базируется Шестой флот США. Вилла Фэривуда была в тишайшем месте в дальнем углу Маади. Мы были уже недалеко от него, когда нам повстречался верзила с лошадиным лицом. Это и был Джеймс, который поприветствовав нас, заспешил куда-то на «пару минут», сообщив, что скоро вернётся, а на вилле нас ждёт его супруга.

  Действительно, нас радушно, с оттенками, как я полагаю, японских церемоний, встретила совершенно очаровательная миниатюрная японка.  Запомнилось, как она, мурлыча и щебеча что- то по-английски,  плавно, будто скользя по льду,  перемещалась по дому в каких-то пушистых-пушистых шарах, служивших ей домашней обувью. Самих сдал нас хозяйке и удалился. Нам было предложено уютно устроиться в креслах и послушать музыку. Что бы господа хотели услышать? Без раздумий я попросил джаз. Лёня молча был не против. Мадам была слегка удивлена нашим выбором, не скрыв этого соответствующей гримаской.  А что именно из джазового репертуара господа предпочитают?  Кол Портер! – таков был мой немедленный ответ. Дама взвизгнула от восторга. Это был её кумир. Мы погрузились в стереофонический аквариум звуков музыкальных грёз.

 Минут через двадцать возник Джеймс. Он был напорист и решителен, какими бывают мужчины, которые никогда не сомневаются в том, что отлично знают, что нужно делать. Он начал сходу:

 - Мне было интересно узнать у моего друга, что Вы, профессор Григорян, интересуетесь буддизмом, и я хочу помочь Вам.

Мне не удалось даже рот открыть для предъявления своей версии причин нашей встречи, как Джеймса уже понесло. Он не менее получаса читал лекцию о буддизме и его роли в жизни хозяев этого дома, чем почти усыпил Лёню.

 Джеймс завершил свой эмоциональный  монолог вопросом:

 - А что Вы думаете на эту тему, профессор Григорян?

 Я сказал, что имею ничтожные познания о буддизме, но, кажется, понимаю и уважаю главную идею – идею стремления к совершенству мира путём

18.

совершенствования  человека. Нам (я подчёркнуто произнёс это for our people) очень близка эта идея. Однако мы считаем, что к цели нужно идти

другим путём, а именно – сначала совершенствовать общество, в котором живут люди. Это, как неизбежное следствие, приведёт к совершенствованию людей. Далее я собирался рассказать, каких успехов добилась моя страна, начав в 1917 году совершенствовать своё устройство. У меня даже была припасена открытка с фотографией крейсера «АВРОРА». Говорить мне дали не более пяти минут. Джеймс озлобился и заверещал, что я занимаюсь коммунистической пропагандой, чего он не позволит в своём доме.

 Я крупно обиделся, сказав, что шёл на встречу с учёным или пастырем, но серьёзно ошибся. «Мы уходим», – сказал я и встряхнул Лёню, полностью утратившего представление о происходящем. Мы двинулись к выходу, но тут со звуком тревожной сирены в дело встряла хозяйка дома. Она, раскинув руки, стала на нашем пути и что-то пулемётно выговорила Джеймсу, который выглядел растерявшимся. Инцидент был улажен на том, что дебаты отменяются,  мы знакомимся друг с другом «как люди» и пьём чай. Так оно и получилось, а через час мы отправились восвояси, обсуждая собственную глупость и допустимый уровень её публикации.

 Однако на этом всё не кончилось. Через пару дней Самих передал мне привет от Джеймса, который был доволен нашей встречей и просил приходить ещё. Я наотрез отказался. Нажим на меня на этом не кончился. Порой он принимал неожиданные формы. Так, однажды весьма поздно вечером, ближе к 23 часам, когда я готовился к очередной лекции, ко мне домой «заскочили» четыре молодых человека. Один из них был знакомый мне студент. Остальных я не знал. Они были вежливы, приносили свои извинения за поздний визит. Они, видите ли, идут со встречи буддистов, на которой Джеймс рассказал обо мне. Он предложил встретиться всем вместе со мной. Они решили организовать эту встречу, не откладывая в долгий ящик. Достали они меня. Успокоил я их: буддизм меня больше не интересует. Встреча для меня не имеет смысла. И опять на этом не кончилось.

 Где-то в марте, находясь в институте и занимаясь своим делом в преподавательской, я вдруг услышал топот ног бегущей группы людей. В комнату ворвалась группа моих студентов с каким-то журналом в руках.

 «Профессор! О Вас написали в журнале!». Действительно, в № 1 некоего буддийского журнала, издающегося в Японии, миссионер Д. Фэривуд сообщал об успешности своей деятельности в Египте. Он даже вовлёк в буддизм одного из советских профессоров в Маади. Хотя фамилия и не фигурировала, всё равно, приятного было мало. А тут ещё эти недотёпы со своими вопросами: « Профессор, что теперь с Вами будет? Что Вам сделает КПСС? Вам придётся уехать?».  Успокоил их, пообещав уверенным и  недобрым тоном никуда не уезжать, пока не приму у них всех контрольных работ, выпускных экзаменов и дипломных проектов и именно этим отчитаюсь перед КПСС. Журнал оставил у себя на  час и выставил недотёп за

19.

дверь. Нашёл и встряхнул Лёню, рассказал ему всё, и наказал переписать эту статью под копирку в двух экземплярах, а сам отправился звонить в посольство, договариваться о встрече. Через день мы были в посольстве в Каире, где рассказали всё некоему сотруднику, оставив докладную записку и копию статьи. «Покажу специалистам», - пообещал собеседник. Вскоре состоялась и встреча с молодым улыбчивым специалистом, представившимся просто – Юрий. Он поведал нам о том, что Д. Фэривуд – это представитель резидентуры США в этом районе. Статья говорит о том, что он решил отчитаться нами пока как миссионер, но, возможно будет искать встречи ещё. От контактов не следует настойчиво уклоняться. Вообще, интересно, что ему нужно. Можно даже пригласить его к себе в гости. Но нужно иметь в виду, что он будет скрытно вести аудиозапись. «А как мне себя при этом вести?» поинтересовался я. «Очень просто – почаще посылайте его на …..».

 Мне показалось нелогичным приглашать кого-то в гости с тем, чтобы посылать его по известному всем русскоговорящим адресу. Я пошёл на поводу своей логики и приглашений американцу не посылал, а от встреч уклонялся.   Но Джеймс не унимался. И если Гора не идёт к Магомету, то…..

 Так и случилось. Наши профессора периодически выступали с лекциями в Каирском доме науки (кажется, он так назывался). Публика собиралась разная. Очень часто находился какой-либо человек, который доверительно, тет-а-тет, терзал лектора вопросом, как из меди сделать сплав, трудно отличимый от золота. Обещал существенное вознаграждение. Интерес к этой металловедческой проблеме был понятен каждому, по крайней мере из совграждан в Каире, кто побывал в гигантском квартале – рынке  Хан Халил  с его  несметным количеством лавок, торгующих ювелирными изделиями порой по ценам, вызывающим восторг. Многие из бездумных клиентов этих заведений потом рвали на себе волосы, оказавшись обладателями подделок. Но были и респектабельные торговцы. Например, Хоросани. Он даже выставил в своей витрине написанное по-русски: «Меня зовут ХОРОСАНИ». Кто-то, вероятно, объяснил ему, что  первое О в его имени нельзя заменять на Е, что иногда по незнанию делали русские.

 Так вот, на одной такой лекции присутствовал Джеймс. Он нашёл меня, сокрушался о том, что мы не можем встретиться ещё раз. Сообщил, что собирается не надолго в Японию и готов привезти мне что-либо в подарок оттуда, например – зонтик, раскрывающийся одним нажатием пальца. Я попросил привезти мне два-три экземпляра журнала с его известной статьёй. При этом я понятным ему образом обозначил уровень своего доверия ему после этой статьи. Больше я его не видел и не слышал о нём. Только за день до нашего отъезда домой Самих, встретив меня, попросил мою фотографию для обложки того японского журнала. Я выразился по-русски без перевода. Но смысл Самих понял. Он сказал: «Профессор Григорян, я считаю, что Вы правильно всё делали. Я знаю, что Фэривуд получает деньги не из одной кассы».

20.

5.3 АХУА МАСБУТ.

Уместно отметить проблему транспорта в нашей повседневности. Общественный городской и пригородный транспорт пользуются колоссальным спросом. Лично мне довелось ехать на электричке из Каира в Маади втиснутым в кабину машиниста, который был зажат со всех сторон пассажирами, а в окно его снаружи с любопытством заглядывал пацан, разместившийся стоя на небольшой площадке спереди локомотива и держась, кажется, за поводки стеклоочистителей. Крыши электричек и автобусов также де факто считались пассажирскими местами. По условиям контракта мы имели право пользоваться только безопасными средствами передвижения. Внутри Каира – такси, Каир – Маади тоже такси, либо вагон первого класса пригородного электропоезда. Маади – Эль-Таббин – служебный автобус. Каир – Александрия вагоны второго или первого класса дизель-экспресса. Между этими городами курсируют маршрутные такси, но нам было запрещено ими пользоваться, т.к. они мчались по т.н. «пустынному шоссе», а оно считалось опасным из-за имевших место нападений с воздуха израильских «фантомов». Однако как-то раз мы с одним из коллег были вынуждены воспользоваться именно этим транспортом в виде семиместного «Мерседеса». И ничего. Даже интересно было общаться с попутчиками. Со мной заговорила пожилая дама, выясняя из какой мы страны, когда узнала – обрадовалась, т.к. сбиралась туда приехать, что бы купить такой «мерседес», т.к. «у вас они дешевле». Пришлось вносить ясность. Оказалось, что дама плохо представляла разницу между государствами в Европе. Сама она – подданная Иордании, по рождению – египтянка и вот уже четыре года без отпуска работала медсестрой в госпитале в Ливане. Заработала хорошие деньги. У неё есть жильё как в Каире, так и в Александрии. Её муж – тоже медработник, из того же госпиталя. Но уехал ещё раньше и, как только что  выяснилось, сожительствовал с горничной в их каирском  жилище. Мадам могла бы это простить ему, но он разрешал горничной дарить ему ласки, надев хозяйкину ночную рубаху. Этого простить нельзя. Мы с коллегой выразили ей своё безусловное сочувствие и понимание. Особенно старался мой коллега, не говоривший по-английски, но по-русски оживлённо комментировал скорбную повесть, проявив эрудицию в вопросах психологии, этики и технологии интимных контактов. Я переводил, не придерживаясь его текста, но она всё равно была растрогана нашей чуткостью и, в знак согласия с моим коллегой, кивала головой.

    Итак,  очередной раз мне пришлось собираться в дорогу.  

Срочно нужно ехать в Александрию. Авария на заводе. Просили приехать. Позвонил в пансионат у моря, который на четвёртом этаже большого дома держала немолодая пара французов. «Мсье Григорян, Ваша любимая комната с видом на море свободна и ждёт Вас». На следующий день утром дизель-экспресс Каир – Александрия с кондиционируемыми вагонами почти за три часа домчал до места.  День в делах провёл на заводе. Успел не всё.

21.

Договорились, что завтра с утра машина заберёт меня из пансионата на завод, а оттуда – на станцию Сиди Габор, через которую проходит мой поезд на Каир.

 Всё было как по нотам. Не хватило только возможности позавтракать или вообще чего-нибудь поесть. Всё время ушло на бесполезные дебаты по поводу концепции  модернизации производства стальной узкой полосы для упаковки крупных масс хлопка путём ортогонального стягивания их стальными лентами. На тот момент эти ленты производились из заготовок, ввозимых морским путём из Японии. Стоило это недёшево, да и производство усложнялось из-за необходимости удалять ржавчину с поверхности заготовок, которая образовывалась в процессе длительной морской транспортировки. Наш с моим другом и коллегой-экономистом проект исходил из самоочевидной кооперации Хелуанского завода с Александрийским, что позволяло отказаться от импорта из Японии, повысить качество ленты. Упорное неприятие нашей идеи объяснялось просто: в импорте из Японии были заинтересованы кое-какие серьёзные лица.

 Утро я опять провёл на заводе, откуда меня, в соответствии с намеченным распорядком, доставили на железнодорожную станцию Сиди Габор. До поезда было ещё вполне достаточно времени, чтобы поесть. Я зашёл в станционное общепитовское заведение.  Зал, прилавок, около 10 столов. За прилавком крупнотелый  мужчина, судя по всему босс, в красивой дорогой галабее. Зал обслуживает вёрткий раис – официант в галабее простецкой, но чистой. «Раис! Мумкен ахуа масбут энд  вахид бисквит?». Я был уверен, что кроме слов «энд» и «бисквит» всё достойно звучало по-арабски, и официант не мог не понять, что я спросил: можно ли кофе (ахуа – это кофе, а масбут – особый способ его приготовления) с одним бисквитом, как там почему-то называли сэндвичи. Тем более, что раис в ответ просвистел «иесссэр!».  И время пошло.

 Скоро прибыл виртуозно поданный кофе. Жду бисквит. Бисквита нет. Жду и жду.  Подзываю раиса:«Мумкен бисквит?»  Ответ: «Малишь. Стéна швай», что следовало понимать как «Успокойтесь. Нужно чуть-чуть подождать».

 Жду и жду. Опять взываю. Ответ: «Хена мушлязем!» что значит – тут нельзя.  Объяснил мне, что тут можно только выпить кофе. Остальное – в другом месте. Я рассердился и стал настаивать на своём – хочу пить кофе и есть бисквит одновременно. Он о чём-то посоветовался с Боссом и вернулся ко мне с компромиссным предложением. Оказалось, что всего лишь нужно пройти в другое помещение, где можно кофе с бисквитом. «Пошли!» скомандовал я. Раис взял мой портфель в одну руку, чашку кофе -  в другую и предложил следовать за ним. Мы вышли на платформу и торжественно, под заинтригованными взглядами людей, сидевших на скамьях и  ожидающих поезда, двинулись вдоль платформы, в её конец. Раис впереди, а я -  за ним в своём чёрном костюме и с галстуком. В самом конце платформы он свернул направо в какую-то дверь. Я – за ним. Мы оказались в мужском

22.

туалете, и раис жестом пригласил меня к писсуару.  По-русски я произнёс эмоциональную, но весьма краткую речь без перевода и вышел из помещения. Далее мы проследовали по той же платформе, но уже в обратном порядке: впереди я, а за мной он с моим кофе и портфелем. Некоторые из сидевших на скамейках даже привстали, чтобы лучше видеть эту странную процессию.  Мы вернулись на место, за тот же столик, и раис пошёл жаловаться к Боссу. Тот подошёл ко мне и заискивающе по-английски спросил меня о моих проблемах. Я сказал, что проблем нет, хочу еды и кофе, а этот….. водит меня в туалет. Босс расплылся в улыбке и, бормоча что-то, быстро обслужил меня. Вскоре подошёл поезд, и я уехал в размышлениях о происшедшем. Особенно потрясла меня гибкость системы обслуживания:  желание клиента – закон. Хочет пить кофе, справляя малую нужду – пожалуйста!

 Все мои попытки разобраться в случившемся с лингвистических позиций успеха не имели. Знакомые арабы не нашли в моих экзерсисах в арабской лексике и произношении никаких поводов для испития кофе у писсуара.   

5.4 ЗДРАВСТВУЙ, РОДИНА!

Май 1971 года ознаменовался началом расставания с иллюзиями о сотворении социализма с египетско-арабским лицом. Помнится, это было 15 число. Радио весь день передавало военные марши. Телефонное сообщение из посольства предписывало нам воздержаться от каких-либо выездов за пределы места расположения группы. В стране что-то происходило. Приёмники у нас работали, но ничего кроме музыки. Вечером, часов в 9 сообщили, что будет выступать президент Анвар Садат. Этот деятель – в прошлом соратник Насера и вице-президент – вдруг обнаружил в стране заговор против свободы народа, как он заявил по радио, а мы слушали это в синхронном переводе на английский. Оказывается, в заговоре участвовали высшие должностные лица, руководившие полицией и службами безопасности. О заговоре Президенту сообщил поздно вечером один очень хороший человек, который принёс с собой аудиозапись. Прослушав плёнку, Президент узнал такое!!! (что именно – он не сообщил). Главные заговорщики были арестованы. На следующий день для огромной ликующей толпы, собравшейся у штаб-квартиры тайной полиции, были демонстративно уничтожены многие сотни кассет с аудиозаписями, якобы таящими угрозу многим простым людям и всему народу. Публика ликовала, приветствуя свободу. Как вскоре стало понятно, эпоха Героя Советского Союза,  прежнего президента Египта Г.А. Насера, кокетничавшего с наивными ортодоксами  из ЦК КПСС по поводу «арабского социализма», окончательно

завершилась. Признаки приближения этого момента стали проявляться уже в начале 1971 г.. Всё чаще возникало нытьё студентов о слабой помощи Египту

23.

со стороны СССР, о том, что в Египет поставляется из Союза не боевая техника, а металлолом и т.п..

  Вскоре пришла пора нам собираться в дорогу – домой. Приближались летние каникулы. На это время наша колония возвращалась в Союз. Так уж сложились обстоятельства, что мне пришлось взять на себя многие заботы в связи с этим. Обеспечение авиабилетами тех, кто хотел возвращаться самолётом, билетами на теплоход тех, кто хотел плыть несколько суток из Александрии до Одессы с заходом в Грецию, Турцию, Болгарию, а из Одессы – как-то в свои города. Наступило время лихорадки сувенирной – что кому привезти из Египта. Время написания характеристик за тремя подписями -  советник ректора – руководитель группы, профорг, предместкома - так было положено, время «по-честному» распределить выделенные фонды на покупку автомобилей желанных марок. Самым большим был спрос на «Москвичи 412». От только-что появившихся  «Жигулей» воротили носы. «Эта консервная банка не для наших дорог». Новая тогда  «Волга 24»  была очень дорогой. На неё нужно было «пахать» не менее 3 лет.

 Когда все эти хлопоты были уже позади и уплывающая из Александрии часть нашего коллектива, включая и нас – мою супругу Маргариту и меня, были на борту теплохода «УКРАИНА», я заболел.  То ли простуда, то ли ангина. Так что с Афинами и Стамбулом я знакомился будучи под приличным «градусом». А что было делать? Не упускать же такой редкий шанс. Полегчало мне поближе к Варне. Вот что значит политическое сродство!

 Скоро Одесса. Начался напряг. Нужно было быть готовыми быстро пройти все таможенные и пограничные процедуры, суметь купить билеты на поезд до Москвы (при «наличии отсутствия» советских денег, т.к.  мы не имели права вывозить их с собой при выезде из СССР)  и уехать в тот же день. Положение осложнялось тем, что стало известно о введённых в связи с эпидемией холеры специальных мер санитарного контроля в Одессе. Что это такое, никто толком не знал. Говорили всякое.

 Вот и причалили. Лихорадочно договариваются кто, куда, за кем. «Вы за мной на санитарный контроль, а я за Вами на пограничный». Таможенный контроль. Почему-то мой багаж вызвал особые, беспрецедентные  подозрения. Особенно транзисторный приёмник рижского производства «СПИДОЛА». Таможенники настаивали на его разборке, я, естественно, был против, и согласился в ответ на их обещание собрать всё и наладить. Особого внимания были удостоены  ферритовая антенна и блок элементов питания. По окончании всей этой процедуры я поинтересовался, чем вызвал столь пристальное внимание. Оказалось, что отечественную радиотехнику никто назад не везёт. Её чаще всего продают в стране пребывания. И я оказался «белой вороной». А те блоки, которые их интересовали, часто используются для провоза наркотиков. Нервотрёпка ждала нас и на пограничном контроле.

Маргариту не хотели впускать в СССР, т.к. она, оказывается, из СССР и не убывала. По крайней мере, отметки погранпоста аэропорта Шереметьево об

24.

этом  за 01.10.70 г. в её паспорте не обнаружили. Пограничникам из Одесского портового погранпоста пришлось связываться по телефону с погранпостом аэропорта Шереметьево и производить сверку по журналу. Из-за всего этого безнадёжно была потеряна очередь на санпроверку. А она, как было известно, связана с целым рядом нерадостных процедур, некоторые из коих требовали больших моральных страданий со спущенными штанами.

 И тут, о справедливость, которая иногда торжествует! Санпроверяльщики решили ограничиться выборочной проверкой. В эту выборку попали 50 самых активных локтями и горлом персон из сотен пассажиров теплохода, которым «повезло» оказаться в этой «золотой» пятидесятке.

 А дальше – получение денег взаймы у знакомых одесситов и поезд на Москву. Для нас строительство социализма с египетско-арабским лицом завершилось. Для приезжающих «в эту» страну после нас оно доходило в смутных преданиях. При инструктаже в консульстве СССР в Каире их предупреждали, что «уже были безуспешные попытки ЦРУ США вербовать советских преподавателей из Эль Таббина».

                                                Москва январь-февраль 2013г