Я живу в ожидании краха,
Унижений и новых утрат.
Я, рождённый в империи страха,
Даже празднествам светлым не рад.

Всё кончается на полуслове
Раз, наверное, сорок на дню…
Я, рождённый в империи крови,
И своей-то уже не ценю.

                           Окуджава.

"Общая убыль населения СССР 1941-45 гг. — более 52 миллионов 812 тысяч человек. Из них безвозвратные потери в результате действия факторов войны — более 19 миллионов военнослужащих и около 23 миллионов гражданского населения. Общая естественная смертность военнослужащих и гражданского населения за этот период могла составить более 10 миллионов 833 тысяч человек (в т.ч. 5 миллионов 760 тысяч — умерших детей в возрасте до четырёх лет). Безвозвратные потери населения СССР в результате действия факторов войны составили почти 42 миллиона человек - говорится в докладе-презентации".

Такой доклад сделал генерал армии Михаил Алексеевич Моисеев, председатель Комитета организации ветеранов войны. Принято  было считать, что во время войны с фашистами погибло 26, 6 миллиона человек, но в это число не вошло огромное число раненых, которые погибли вскоре уже после войны. Значительная часть угнанной в Германию молодежи осталось на Западе, боясь преследований на Родине. Рождаемость в годы войны была незначительной, а смертность гражданского населения от голода, холода, непосильного труда, разного рода заболеваний, обусловленных отсутствием лекарств, мобилизации врачебного персонала на фронты была высокой. Эти цифры доклада не учитывают то, что в стране был голод в Поволжье, голодомор на Украине, с января 1935 года по июль 1941 год было расстреляно около 7 миллионов человек. Нет статистики о гибели женщин в результате запрещения абортов.

 Моя память сохранила случаи гибели солдат неучтенных статистикой жертв войны.

Я со своей матерью жили во время войны в городе Фрунзе, Киргизия. Она преподавала русский язык киргизским детям. Вдруг пришло распоряжение в ГОРОНО отправить в Подмосковье учителя для работы в детском доме, где собрали детей из блокадного Ленинграда. Мы отправились в дальний путь.   
Было это путешествие в конце войны около Сталинграда, где мы сели на пароход до Горького. 
Пароход “ Александр Пушкин” был еще дореволюционной постройки. Он медленно шлёпал по воде плицами двух огромных колёс, расположенных по его бокам. Пароход шел против течения реки и натружено стонал: бороться с Волжским течением на старости лет было нелегко. Запах машинного масла, смешанный с паром, неприятно щекотал нос, мерный стук паровой машины сотрясал палубу. Я облазил все закоулки парохода и решил, что самое интересное место - это корма, где виден длинный шлейф расходящейся от парохода волны. Инвалиды войны, ехавшие этим рейсом домой из госпиталей, грелись здесь в лучах летнего солнца. 
- Сынок, всунь мне вилку,- услышал я чью-то просьбу. Молодой безусый паренёк протягивал мне розоватую культю. Он смущенно, просяще смотрел на малыша. Вилка и банка с тушенкой лежали на салфетке около него, но взять вилку инвалид не смог. Я вздрогнул от неожиданности, но чувство жалости к несчастному помогло мне преодолеть брезгливость, и я вставил вилку в разрез культи. Инвалид подцепил кусок свиной тушенки из открытой банки, но до рта не донёс: вилка с куском мяса со звоном вылетела из культи. Инвалид беспомощно посмотрел на окружающих. 
- Давай покормлю - предложил одноногий пожилой инвалид. 
- Эх-ма! Вожди нас в бой ведут, а расплачиваемся мы, молодые, - грустно заметил инвалид с культёй. 
- Да, заваривают кашу Хозяева, а хлебать её приходится народу. 
- На войне была нам воля, и хоть несладка окопная доля, да дело было, нужны мы были, нас кормили, одевали. А дома кому нужен такой получеловек? Милостыню просить под забором? - ответил инвалид с культёй. 
- Не хнычь! Спор у нас вышел с немцем по земельному вопросу: немец хотел нас в землю вогнать, а хвать сам навозом стал. И тот, кто ставил на орла со свастикой в когтях, безбожно проиграл. Теперь наши муки ему тысячи лет помнить будем! 
- Успокоил, объяснил! Лучше бы бутылочку водки где-нибудь добыл. Боюсь я, понимаешь, боюсь домой ехать. Чучело я теперь огородное! 
- Посмотри на моряка, что на стуле сидит. Его похуже тебя отделали, а он нюни не распускает. 
Около поручней кормовой части палубы, куда указывал одноногий инвалид, я увидел сидящего на стуле матроса атлетического сложения. Моряк вдруг странно наклонился и упал со стула на палубу. Он сразу же сделался беспомощным маленьким. “ У него нет ног”, - понял я. 
Неуклюже отталкиваясь обрубками рук, моряк пытался подползти к борту судна, но это у него не получалось. 
- Эй! Возьми мою шинель и постели её около меня, - крикнул он мне. Я выполнил его просьбу и расстелил шинель. Человек, как кукла-неваляшка, раскачиваясь, упал на шинель и вцепился зубами в пуговицу хлястика.  
- Подтащи меня за шинель к борту парохода, - приказал он мне. Я попытался тащить шинель, но это мне было не под силу. 
- Дядя, дядя, помогите! - попросил я одноногого инвалида. Инвалид внимательно посмотрел на матроса, уловил его решительный взгляд и, смутившись, ответил отказом: “Нет, не возьму греха на душу”, - и быстро, не оборачиваясь, ушел. Я всё-таки подтянул шинель, на которой лежал матрос к борту судна. 
- Ну, малыш, беги к маме! Чтобы я тебя здесь больше не видел! Живо! 
Я обиделся на чёрную неблагодарность и со слезами убежал. 
- Человек за бортом! Человек за бортом! Стоп! Задний ход! Спустить шлюпку! - кричал кто-то с капитанского мостика. Услыхав команды, я вернулся на корму. Шинель, на которой только что лежал моряк, была пуста. Сюда же пришел теперь инвалид, который отказался помочь мне тянуть шинель. Он подошел к борту парохода, медленно снял пилотку с головы и сказал: 
- Капитан, едем дальше, его не спасёшь, да и спасать, наверное, не надо. Это тонет “самоварчик” - инвалид без рук и ног. Зачем жить обузой?  
По мутной волжской воде медленно плыла, удаляясь от парохода, безкозырка.

Пароход “Александр Пушкин” довез нас до города Горький. Там мы пересели на поезд, который не спеша доставил нас в пункт назначения мамы на работу. Городок был небольшим и основной его примечательностью был рынок. На рынке торговали деревенские бабы молоком в огромных бутылях и инвалиды семечками. Инвалиды обычно ругались меж собой в конкурентной борьбе за покупателя и напивались после дня, проведенного на этом рынке. Война кончилась. Неожиданно все инвалиды, которые передвигались на досточках с колесиками, т. е. безногие исчезли. Люди поясняли друг другу, что этих бедняг увезли в санаторий на Север. Там им обеспечат достойное их подвигу существование. Только много лет спустя мы поняли, что тогда случилось. Родина от них отказалась. Их упреки властям привели к тому, что поспешили от них избавиться. Не было предела подлости у сталинского режима.  Вряд ли они попали в статистку жертв войны. Ведь они погибли уже после войны! Их гибель оставила незаживающую рану в сознании им близких людей.

 По прибытию в пункт назначения моей матери выделили комнатку в общей коммунальной квартире. Один туалет на пятнадцать человек, общий коридор, заставленный сундуками запасенной на зиму картошкой.

 Уже через несколько лет после войны к соседке вернулся муж: молодой парень лет двадцати пяти. Оказалось, что он добровольцем пошел на войну и попал немцам в плен. Как- то сумел бежать из плена и явился в СМЕРШ. Там не поверили его рассказу и отправили в ГУЛАГ. Выйдя из заключения и вернувшись домой, он стал озлобленным человеком, который беспробудно пил и избивал жену и дочку. Жена и дочь были рады тому, что он зимой замерз под забором.

Однажды ребята нашего двора решили поиграть в прятки. Они побежали прятаться, а мне пришлось их искать. Я подсмотрел, что они решили спрятаться в подвале нашего дома. Я спустился по подвальной лестнице вниз и подвальная сырость защекотала мне ноздри. Вдруг из подвальной темноты испуганно выскочили все мои друзья и дружно бросились к подвальной лестнице. Через пару секунд я понял причину бегства моих товарищей по игре в прятки. Передо мной стоял высокий старик в рванной шинели и заросший седой бородой.

- Не бойся меня мальчик. Мне бы хлебушка!

- Дедушка, я принесу хлебушка.

- Хорошо бы чайку или хоть кипяточку.

Я побежал домой и вернулся с горбушкой хлеба и алюминиевой кружкой уже остывшей воды. У старика оживились глаза. Он глотнул воды и поблагодарил меня.

- Дедушка, как ты живешь в этом холодном и темном подвале? Где твой дом?

- Нет у меня теперь дома. Я поработал бухгалтером в колхозе, потом меня призвали в армию. Там я работал при штабе по хозяйственной части. Комиссовали по возрасту,  и я вернулся в свою деревню на старую работу. Зажился я на этом свете и уже не могу свой огород обрабатывать, дом поправить. Как наклонюсь, так голова кружится, разогнуться не могу: спина жутко болит. Я оформил себе пенсию. Да она для колхозника очень мала: всего двадцать пять рублей. Вот я и решил податься в город: в дом для престарелых. Да не взяли: мест нет. Куда податься и не знаю!

Я пару дней таскал своему знакомому куски хлеба, но однажды я увидел то, что у входа в подвал остановился грузовик. Из его кузова выпрыгнули два молодых милиционера и скрылись в подвале. Они были в подвале недолго. Они тащили под руки моего знакомого старика. Подведя его к кузову грузовика, они положили его на землю. Один взял его за ноги, другой за руки, раскачали и бросили в кузов грузовика. Я услышал гулкий удар головы о дно кузова. Оба милиционера теперь сели в кабину автомашины и уехали. Не знаю, как милиция узнала о жильце подвала, был ли еще жив старик, когда его тащили к автомашине? Он безропотно перенес все выпавшие на его долю горести. Тогда я не смог оценить всю глубину трагедии, которую переживал народ страны во времена моего детства.