Вернувшись из поездки в Израиль, некоторое время я не находил себе места. Предложение Надава, бывшего в течение двадцати лет моим боссом, продолжить работу в компании выбило меня из колеи. Тем более, что речь шла об Америке, где я жил уже четыре года, а точнее сказать - о Хьюстоне.

   И вот сижу я за своим письменным столом, глядя в Чикагскую ночную темноту за окном, и перебираю в памяти те почти четверть века, что нас с Надавом связывают. Для меня это треть жизни. Много чего у нас с ним за это время случалось и происходило. И хорошего, и не очень. И сейчас я копаюсь в мыслях, раскладывая по полочкам то, что помню и знаю об этом человеке. Знания мои обширны, хотя и разрознены. Они почерпнуты в основном из разговоров и бесед с ним самим или из моего личного опыта, связанного с его поступками и решениями, с нашими совместными действиями, продвижениями и победами, просчетами и поражениями.

   Чужие мнения я когда-то тоже выслушивал, но в расчет старался не брать, потому что люди посторонние отзываются о нём, как правило отрицательно. Бизнесмен – он и есть бизнесмен. Ведь любое его действие, направленное к достижению собственной прибыли, наносит ущерб и убыток окружающим. Даже если просто выражается в виде перехваченного заказа, переманенного от конкурентов сотрудника, чего-то наперехват запатентованного или по умыслу скопированного. Всякое в любой человеческой жизни бывает, но в такой, как у него, правила игры вынуждают и позволяют делать многое, являясь, в свою очередь, если и не целью жизни, то допустимыми её устоями.

   Сижу я, предаваясь этим своим размышлениям, а темнота за окном напоминает о когдатошней поздней нашей с ним совместной вечерней поездке осенью 96 года. Он за рулем, я на пассажирском сидении справа. Возвращались мы с совещания на киббуцном заводе, расположенном в Изреэльской долине, выпускающем подводные роботы и заинтересованном разместить у нас разработку и производство электродвигателей для них. И после перебрасывания мыслями о результатах этого обсуждения, он вдруг произнёс, указав на зелёную стрелку на перекрестке – «НАХАЛАЛ»:

- А ты знаешь, Радомир, я ведь здесь родился...

    По происхождению Надав - тайманец. А корни семьи Левит, одним из потомков которой он является, теряются в древней истории Южного Йемена. Мне доводилось читать большую газетную статью о том, как старший из его многочисленных дядьёв, рав Йосеф Левит, в 1918 году добрался оттуда через Саудовскую Аравию и Иорданию до Палестинских земель. По поручению большой религиозной семьи, решившей вернуться к своим Сионским корням и истокам, он приобрёл огромный участок земли неподалёку от Афулы на территории строящегося тогда посёлка Нахалал.

   Посёлок проектировался европейским гражданским инженером по оригинальной для тех времён схеме. Общественный центр был сосредоточен внутри круговой улицы, а вокруг неё секторами располагались участки жилой застройки, каждый из которых развивался во внешнюю сторону ещё и в виде клина сельскохозяйственных угодий. Йосеф закупил двенадцать таких участков, расположенных единым массивом, вплотную друг к другу.      

   Проделав такую непростую для тех времён и мест операцию рав Йосеф вернулся тем же путём к родителям и братьям. Доложил о результатах поездки, после чего на семейном совете принято и утверждено было общее решение – ЕХАТЬ! Но решившись на такое за 70-80 лет до советских евреев, полагавшихся в этом деле, главным образом, на Сохнут, мужчины семьи Левит, приняли тогда решение собственное, личное, серьезное и очень ответственное.

   Было распродано все семейное имущество, куплено более пятидесяти добротных двугорбых верблюдов, на все этапы непростого пути были наняты проводники и погонщики. И семья, состоявшая на момент отправления из 78 человек, бесстрашно двинулась в неблизкий путь. Пройдя по Саудовской Аравии восточным берегом Красного моря, обогнув с юга Акабский залив, от этой нижней узловой точки Синайского полуострова они свернули в Иорданские горы, а дойдя через горные перевалы до Аммана, взяли влево. И там уже через долину реки Ермук, обойдя слева же Тивериадское озеро, добрались до своей цели. И я не зря помянул про «мужское» и ответственное решение. В дальнюю эту дорогу были заготовлены в достаточном количестве вода, припасы и продовольствие, и, что не менее важно, оружие и боеприпасы к нему.

   Рассчитаны были и «таможенные» затраты, выражавшиеся в различных поборах пограничных патрульных. И, Барух А-Шем, благословен ты, Господи, взятых с собой денег на это мероприятие хватило. Мудрый и предприимчивый рав Йосеф, возвращаясь после первого своего путешествия, оговорил размеры мзды на каждой пограничной станции, и выяснил заодно мелкие и крупные нужды пограничных чиновников, превратив поборы и выплаты в приятные, а главное, с нетерпением ожидаемые сюрпризы-подарки. 

   Путь в 3800 километров занял у семьи Левит чуть менее полугода. Четверо из членов семьи и трое погонщиков погибли в схватках с разбойниками, нападавшими по дороге на их караван, а двое малых детей умерли от местных болезней. Оставшиеся же 72 добрались до нового своего обиталища и, вознеся благодарственную молитву Б-гу, взялись за строительство жилья и возделывание пашни, благо семена и саженцы для этого важного дела они привезли с собой.

   Тысячелетний круг замкнулся, семья Левит вернулась в эрец Исраэль, на землю Израиля. И весь этот процесс, начиная с отъезда рава Йосефа на разведку и кончая уже воцарением на новом месте всей их семьи, занял более трёх лет, завершившись в начале 1922 года.

   Надав родился в августе 1938 года. Он был последним, восьмым ребенком в семье самого младшего из братьев и сестёр Левит. А рав Йосеф жил ещё долго и при последней встрече благословил его в числе целой когорты бней мишпаха (детей семьи), уходящих по срочному призыву на войну Судного дня в октябре 1973 года. Во время боёв на Синае Надав был тяжело ранен, а вернувшись по излечении, уже не застал рава Йосефа в живых. Всего же их семья из ушедших в Судный день двенадцати сыновей потеряла убитыми двоих, а ранено было пятеро.

И сейчас, стоя на перекрестке и о чем-то задумавшись, Надав вдруг повернулся ко мне и спросил:

- Радомир! Ты не торопишься? У тебя на вечер чего-то важного не запланированно?

- Да нет, вроде. А что такое?

- Ты знаешь, я так давно возле родительского дома не был. Всё как-то спешу, проезжая мимо. Хочешь, свернём и сделаем кружок по посёлку. Я тебе все покажу и расскажу.

- Почему нет. С удовольствием посмотрю и послушаю.

   Надо сказать, что «Русский роман» Меира Шалева, местом действия которого Нахалал является, я прочел лишь десять лет спустя. А тогда с интересом слушал увлекательный и взволнованный рассказ Надава о его детстве, о судьбе семьи, о его родных и друзьях.

   В какой-то момент показал он мне на дом своих родителей, где живет с семьёй самая младшая из его сестёр. И, проехав совсем немного, притормозил возле только что припарковавшегося автомобиля, из которого выходил по-европейски одетый мужчина. Надав окликнул его, а когда тот обернулся, вышел из машины, и они, поздоровавшись, обнялись.    Обернувшись, Надав помахал мне рукой. Я тоже вышел, и он радостно и возбужденно представил нас друг другу. Это был его кузен Йюгев Левит, известный Хайфский адвокат, возвращавшийся с работы. Тот также искренне обрадовался встрече и стал зазывать нас к себе домой, обещая вкусный ужин и приятную беседу. Видя, что Надаву явно хотелось бы зайти, я не воспротивился этому их желанию и не пожалел об этом, так как первый раз за почти шесть лет, прожитых в Израиле, побывал в старинном левантийском жилище, посмотрел, как оно устроено и организовано. Пока кузены обменивались новостями, зять Йюгева показал мне дом и домовое хозяйство.     А через полчаса всех пригласили к ужину. Потчевали нас салатами и запеченными овощами, хумусом и жаренной рыбой – местным деликатесом – именуемым амноном или муштом, и известным во всем мире под названием «рыба Святого Петра». Готовили рыбу, зажаривая в растительном масле, налитом в большом количестве в широкий чугунный чан, подвешенный на толстых цепях над открытым огнем в самом настоящем каменном очаге, занимавшем один из углов большой старинной кухни. А над очагом нависала шатром широкая вентиляционная вытяжка.

   За столом Надав много рассказывал про нашу с ним поездку в Румынию, особо налегая на тамошнюю «послереволюционную» несуразицу в делах и общее царившее в стране обнищание. Из фраз и реплик, которыми они за столом перекидывались, следовало, что здесь в Израиле всё организованно иначе, и тут такого беспредела просто по определению быть не может. Израильтяне, надо сказать, народ занозистый, с достаточным самомнением. И высокий уровень всего, что они имеют у себя в стране, считается ими, во-первых, собственной заслугой, а во-вторых, фактом естественным и сомнению не подлежащим. А я сидел, в качестве пассивного свидетеля присутствуя при их разговоре, немного отвлёкшись и задумавшись о том, как же это так получается, что в такой крохотной стране, которая ничем, кроме пустынной территории и озверелых соседей, не располагает, люди живут, несмотря даже на постоянные войны, вполне комфортно и по-человечески. А богатые ресурсами страны Восточной Европы и Зауралья, включая Россию и её бывших сателлитов, прозябают в убогости и нищете.

   И в этих своих размышлениях я не уловил причину общего веселья, проявившегося неожиданным для меня поголовным хохотом. А Надав, увидев моё замешательство, указав мне на дочь Йогева и вытирая ладонью слезы, добавил:

- Ты послушай... Ты послушай, Радомир, что Яэль тут нам рассказывает.

   Я обернулся к молодой женщине, и она повторила специально для меня, медленно и четко выговаривая слова, что 23 года назад жена Надава с двумя старшими дочерьми заехала за её матерью и ею с братом по дороге в Беер-Шеву, где в военном госпитале после войны Судного Дня находились оба присутствующие здесь кузена. Йогев попал туда с серьезным переломом правой ноги, случившимся в середине компании на Синае при перевороте бронетранспортера, наехавшего на противотанковую мину.  А Надав оказался в том же отделении госпиталя немного позже, после осколочного ранения с перебитыми ниже колен обеими ногами. Это произошло с ним уже на берегу Суэцкого канала при взрыве ракетного снаряда за три дня до прекращения огня. Йогев при этом передвигался на двух костылях, подгибая загипсованную ногу, а Надав раскатывал в инвалидной коляске. Дети их были примерно одного возраста в 6-8 лет, две пары с очень небольшой разницей.

   И вот сейчас Яэль припомнила, насколько было велико их с братом разочарование от столь явной несправедливости. Ведь на прогулке по дорожкам больничного парка Надав усадил дочерей рядом с собой и катал их на своей коляске. А Яэль, шедшая сзади и завидовавшая, глядя на привалившее троюродным сестренкам счастье, вдруг от досады расплакалась. 

   Когда же мама с папой принялись её успокаивать и выяснять, что случилось, она со слезами в голосе упрекнула отца:

- Ты что, не мог две ноги сломать? Мы бы с братом сейчас тоже были бы не хуже их, и тоже б катались!

И все присутствующие расхохотались повторно.

- А в связи с чем Вы это вспомнили? - отсмеявшись вместе со всеми, спросил я.

- Сейчас как раз двадцать третья годовщина этой войны... Папа с Надавом приглашены на следующей неделе на традиционные встречи их частей. И мы тут заговорили, а что же было самым памятным с той войны. Вот я и вспомнила.

- А после Ваших слез дядя покатал Вас с братом?

- Покатал, покатал! Он у меня самый любимый дядя! - и Яэль, перегнувшись через спинки кресел поцеловала Надава в щеку.

К этому времени мы уже перешли от стола к камину. Огонь всполыхивал где-то в глубине его огромного зева, отделанного по периметру прикопчеными серыми обкатанными булыжниками. А возникавшие от него на стенах и потолке зыбкие тени создавали в этой слабоосвещенной части обеденного зала приятную и располагающую к успокоению обстановку.

- Радомир! – обратился ко мне Йогев. – Как тебе наш дом показался?

- Я поражен! Очень хороший дом. Высокий, просторный... И планировка удобная, нижний этаж жилой, а верхний спальный. Мы там в Союзе к такой роскоши, как собственный дом, живя в городах, не привыкли. А деревенские тамошние строения намного проще и меньше по площади. Кстати, вопрос у меня есть. Вот эта отделка камнем на камине, и та, что я видел фрагментами на стенах снаружи, откуда этот материал. Эти вот гладкие и обкатанные камни.

- У нас в посёлке все дома семьи Левит так отделаны. Наотличку от остальных. Это мы в Афуле у иранцев подсмотрели и позаимствовали. В Йемене-то глинобитное строительство. А потом стены слегка шершавят и просто белят, от солнца. А иранцы и турки часть поверхности кирпичом отделывают, а часть – таким камнем. Надав, я думаю, тоже помнит, как нас, пацанов среднего возраста, завозили на берег Иордана, чуть выше того места, где он в Кинерет впадает, и мы, бродя по колено в воде, набирали и выкладывали по берегам огромные кучи этого камня. А потом уже взрослые организовывали вывозку домой. И нас, и нашей добычи. И костер у нас всегда горел на берегу, подзамерзнув, мы возле него грелись. Это нас Ваши российские Дубровинские ребята научили. Жили они в долине Хула и тоже отсюда материал для строек своих добывали. А греться было необходимо, так как вода в Иордане собирается из ручьев, текущих с горы Хермон, где до мая-июня висят снеговые шапки. Зимой и по весне она просто ледяная, а летом и осенью – достаточно прохладная. 

- Ты знаешь, Радомир, кто такие Дубровины? - перебил Йогева Надав.

- Слышал я об этих людях. То ли секта «субботников», то ли «жидовствующие» они назывались.

- Вот, вот. Это точно они, из российской глубинки, русские. Они нас и научили костры у воды разводить и около них греться. И картошку печь в углях! Вкусная такая. Мы там в плавнях и рыбу ловили, а потом тут же на углях запекали. Золотое было время.  

- Значит у Вас с тех ещё времен такая делёжка по месту Исхода существовала? 

- Это ты про иранцев и турок? – засмеялся Йогев.

- Ну, почему же. Русские тоже в этом ряду у Вас значатся! И мы, теперешние, в эту традицию вписываемся, продолжаем, так сказать.

- Брось ты, не обижайся, Радомир. Просто легче произносится – русим («русские»), чем олим хадашим ми Русия - «новые репатрианты из России».

- Да я и не обижаюсь, Йогев. Просто к слову пришлось.

                                                            *          *          *

   Посидев за этими разговорами с хозяевами ещё полчасика, ближе к десяти стали прощаться. Все они вышли к машине нас проводить. А через сорок минут, благополучно миновав в темноте серпантины Мисгавского ущелья, мы с Надавом уже подъезжали к Кармиэлю.

- Ну, как? Ты не жалеешь о потраченном вечере? – спросил босс, прощаясь и высаживая меня возле завода, где оставалась моя машина.

- Нет, конечно. Спасибо тебе, Надав. Прекрасно провели время. Поговорили, расслабились. Все прошло просто замечательно. И вкусно было, и послушать интересно... Особенно историю про твою больничную коляску!