История эта началась лет за шесть до описываемых событий. К тому времени я уже трижды, прилетая из Израиля, побывал на Берлинской электро-технологической выставке, после которой каждый раз безуспешно пытался убедить руководство в необходимости приобретения намоточного оборудования для работы со специальными очень тонкими проводами. И в 2004 году Надав, наш босс, не выдержав моего натиска, согласился вдвоём поехать в Берлин с тем, чтобы своими глазами посмотреть на предметы моего вожделения и там, на месте, принять уже необходимые решения. Или не принять! После выставки путь его лежал в Америку. Но во время сборов он неожиданно предложил на несколько дней завернуть ещё и в Москву, мотивируя своё желание тем, что захотелось де ему воочию увидеть то, о чем так много слышал, о чем я ему с таким упоением рассказываю уже много лет.

Мы пробыли вместе одиннадцать дней. За первые пять из них - решили все намеченные дела по выставке. Оборудование посмотрели, оценили и нужные бумаги для организации покупок подписали и оформили. А вечерами и в выходные дни побродили мы по Берлинским улицам и музеям, полюбовались на профиль несравненной Нефертити, оценили «казённый» прусский монументализм и европейские гобелены. Побывали в Берлинском Техническом Университете, прогулялись по бесконечным аллеям Тиргартена, вид которого в теплое время года был изрядно подпорчен во множестве мест турецкой традицией заполнять парк, расстилая повсюду драные ковры и распаляя вонючие закоптелые мангалы для жарки мяса.

Посетили мы с ним и несколько мемориалов, где захоронены участники штурма города в апреле сорок пятого. Мне удалось показать Надаву масштабы происходившего тогда на здешних улицах и площадях. Эту часть Европейской и мировой истории он знал слабо, с трудом сопоставляя даты и осмысливая цифры. Но любопытство в нём пробудилось в тот момент, когда я припомнил, пересказав ему, подробности трёхлетней давности своей поездки сюда, запланированной, правда, в обратном порядке – из Израиля через Москву в Берлин. И там, в Москве, во время прощания с друзьями, получил я небольшой подарок от старинного сослуживца, дяди Васи Фирсова, хорошего человека, участника войны, прошедшего её в пехоте с 1942 по 1945 год, участвовавшего в штурме столицы рейха, и закончившего свой солдатский путь сержантом на Дальнем Востоке, в тогда ещё русском Порт-Артуре. И подарком его оказалась небольшая книга, написанная командиром их гвардейской дивизии. В самолёте я успел книжечку эту полистать, а прилетев в Берлин и разместившись в гостинице Форум, на Александерплац, вдруг сообразил, что в воспоминаниях прославленного генерала описаны именно эти места, по которым он вел когда-то свои полки к Рейхстагу. И среди подробностей стратегии, тактики и крупных деталей боевых действий во время штурма, мне запомнился один, причём отнюдь не самый важный или ответственный, эпизод. И тогда, три года назад, я, как-то даже неожиданно для самого себя, выйдя из гостиницы, пошел по тем улицам, которые были упомянуты в подаренной мне книге. По памяти это была улица, пролегавшая правее центральной Ундер-дер-Линден и пересекавшая остров Музеев, расположенный между рекой Шпрее и городским каналом. Но чтобы, пройдя остров, попасть на другую сторону канала, штурмующим было необходимо преодолеть мост, высоким горбом нависавший над водой. И на том-то горбатом мосту и разыгрались описанные в дарёной книге события. А я шел по этим местам в 2001-м году, пятьдесят шесть лет спустя, мысленно воспроизводя драматические подробности этого боя, прочитанные в самолёте. Волнение моё при этом было совершенно неописуемым, хотя и объяснимым. Это были не мурашки по коже, а знобкая и устойчивая дрожь, передававшая ту боль и страх за людей, которые должны были умирать на этих чужих им уличных камнях. При этом они понимали, что для всех вокруг эта страшная война сейчас должна наконец закончиться, но в качестве платы за это для каждого из них вместе с войной может оборваться жизнь... И меня долго потом трясло и не покидало это выматывающее душу ощущения причастности к парадоксальной судьбе этих людей, погибающих накануне Победы.

В совместный же наш приезд остановились мы с Надавом в Западном Берлине близ Курфюрстендам. А в описываемый день добрались сабвэйем до Александерплац. И оттуда, прогуливаясь, я повел его тем же путем, рассказывая про историю с книгой и показывая маршрут моего экскурса по этим улицам, объясняя все памятные мне с того первого раза подробности происходившего на этих мостовых, среди этих домов и сооружений. 

- Смотри, Надав. Вот отсюда они уже этот мостик увидели, но ещё не понимали, какую опасность он для них представляет. По ним в это время со всех сторон стреляли сверху. -  мы остановились и огляделись. Надав, одетый в светлую туристическую куртку и брюки, стоя посреди улицы и засунув руки в карманы, крутил головой, а я продолжал. - Тут и спереди был огонь, с музейных крыш, и с боковых домов, вот с этих, уличных.

- Это какие ж у них потери были, если двигались они открытыми со всех сторон. Фланговый огонь в таких случаях самый губительный!

- Большие потери, надо понимать. Но, как там написано, что двигались они штурмовыми группами, в составе которых и танки были, и пушки, и много всякого другого, что защищало и поддерживало пехоту. А теперь вот посмотри, Надав, когда они подошли к этому мостику и стали подниматься наверх к самому горбу, то по ним с той стороны канала из щелевого фундаментного окна... видишь, вот оно там ниже... так вот, оттуда ударили два крупнокалиберных пулемёта. Окно ведь очень низкое, вытянутое. И оттуда, снизу, каждый наступавший, кто из-за перегиба моста на фоне неба высовывался, получал своё.

- И как же они прошли это гиблое место?

- Это очень трудная и драматическая история! Подтащили от «соседей» две противотанковые пушки, калибром 45 и 56 мм, и, прикрываясь ими, как щитом, открыли огонь по окну. А поверхность моста дугой изогнута, неровная, пушки неустойчивые, упоры пушечные закрепить трудно. Всё ведь на ходу решалось и, фактически, на руках держалось и прилаживалось. А начальство в спину толкает и орёт...

- Это понятно. Начальство – оно на любой войне для того и существует, чтобы погонять! - рассудительно произнес Надав. - Но ты посмотри, Радомир, как хорошо отсюда видны на камнях фундамента выщербины от попаданий этих их снарядов. Ты только глянь, как кучно они окно обкладывали. Пулемёты у германцев явно по углам стояли, там их каменные стены лучше прикрывали. А ваши, русские, видишь, как долбили, по обоим углам... Слева 17 попаданий я насчитал, а справа 14. Явно с прицельностью у них проблемы были, место-то неудобное. Потом, видимо, все-таки с прицелом приладились и в окно укатали. И там, и там... Или одного попадания им хватило? И пушек тут, ты прав, две с моста по окну било. У левой калибр побольше, чем у правой, которая, ты говоришь, 45 мм. Выбоины слева глубже и крупнее, снаряды явно массивнее...

- Да, Надав, я вижу. Согласен. Разные выбоины. Я же сказал, вторая из пушек калибром 56.

- А ты знаешь, Радомир, я бы со своей ротой, будь я на их месте, поступил бы иначе. Давай спустимся назад, откуда пришли, и я тебе покажу. - мы с ним сошли с моста в обратную сторону, где Надав продолжил. - Видишь справа от моста проход к набережной. Тут и парапет высокий, за ним можно было укрыться. Был бы у меня тут гранатомёт, я бы их вообще в пять минут уделал бы. Через окна вот этого здания, что на нашем берегу справа. Практически не рискуя, на несколько секунд бы высунулись, и всё - готово дело. У них на вооружении гранатомёты были тогда?

- По-моему были.

- А чем же ещё пехота от танков отбивалась?

- Как чем? Пушки эти вот, сорокапятки. Противотанковое бронебойное ружье я помню. А гранатомёты... Что-то заклинило. Не помню.

- Ну, хрен с ними, с гранатомётами. Вот тут внизу хорошо видно, что такая пушка 45 мм, как ты говоришь, и стояла бы на ровном месте, и упоры здесь закрепить было бы нетрудно, не то что там наверху, на кривизне... И цель перед глазами, и траектория строго горизонтальная с этой стороны канала на ту. - Надав пригнулся и, прикинув на глаз эту траекторию, продолжил. - Не понимаю я их, почему надо было по верху в лобовую пробиваться на пулемёты... Мы бы, по уму, так стащили бы пушку по ступеням на набережную и лупили бы прямой наводкой. Это ж не движущийся танк. Тут цель неподвижная. Зря они так. Только людей сгубили, наверное. Я же со своей ротой Газу в 1967 году штурмовал. Там ведь строения хоть и пожиже, но застройка намного плотней, бетонная. Поэтому в этом деле и разбираюсь.

- Может быть ты и прав. Но в книжке подробно было описано, как они через верх пробивались, напрямую. И в первые минуты, пока разобрались, что и как, многие из сгоряча выскочивших туда наверх просто на асфальте полегли, не успев даже понять откуда по ним стреляют. Отсюда ведь до Рейхстага, а все туда рвались, по прямой меньше двух километров. Представляешь, пройти всю войну и здесь вот на мосту попасть под эти пулемёты.

- Это эмоции, Радомир. А на войне надо воевать хладнокровием и умом. И техникой, конечно. Но не так вот, в лобовую. То-то могил и памятников там по парку этому... Как он называется? Парк, где мы вчера были...

- Трептов парк?

- Вот-вот. Солдат там стоит, с мечом и девочкой. И могилы, могилы, могилы... Я вот думаю, если так воевать, без ума и в лоб, то никогда солдат не хватит. Так может делать только тот, кому их не жалко.

- Солдат всегда жалко, Надав. Ведь вне зависимости от того, чей это был ум и лоб, жизнь свою они здесь положили. Но ты уверен, что при обходе справа потерь было бы меньше? Тоже ведь наполовину открытое и просматриваемое с той стороны место.

- Я, повторяю, обошел бы этот горбатый мост справа. Но, есть у меня идея поядрёней. Я бы этих маньяков с пулемётами повыковыривал иначе, вызвал бы артиллерию 152 мм, чтобы уронить вон ту стену в канал. В ней метров двадцать высоты, и, разрушаясь, она бы кусками канал завалила. Только бить надо по оконным промежуткам первого этажа. И перебежали бы мы на ту сторону по этим глыбам. Вот тут, правее. И не страшны бы мне были эти пулеметы. Меня бы от них парапеты на той стороне прикрыли... Да и не развернуть им стволы так далеко в эту сторону. А потом бы мы их уже гранатами закидали бы.

- А ты уверен, что у них тут такого калибра пушки были.

- А как без них город штурмовать. Чем-то надо в каменных стенах проходы проламывать. А без 152-миллиметровых пушек, какой же это штурм. Это самоубийство. Можно, конечно, и 105-миллиметровой попробовать, но стены тут на вид толстоваты. Может не хватить. 

В этих разговорах мы перешли-таки с острова Музеев на другую сторону и, взяв влево, дошли до главной улицы. И там уже обернулись назад, в сторону Домского собора. Храм стоял красивый, величественный и гордый. Надав посмотрел и покачал головой:

- Как же это он уцелел, ведь прямо на направлении главного удара с этими всеми музеями оказался?

- Это всё уже реставрация, по-моему. - ответил я. – Попадались мне фотографии 45-го года, на них он сильно облупленный стоял. Купол наполовину разрушенный был. Просто стены мощные, поэтому выдержал. Пойдем дальше... Впереди уже Бранденбургские ворота видны. А правее них – Рейхстаг. Там самые тяжелые, самые изнурительные бои предстояли.

- А что ты хочешь? Так всегда происходит, когда фронт в точку стягивается-сужается...

Подойдя к Рейхстагу со стороны Шпрее, мы остановились спиной к реке и, задрав головы, разглядывали его стены и купол. Потом я полез в свою сумку, извлек записную книжку и достал вложенную в неё старую и блёклую черно-белую фотографию. Её за год до этого прислала Зоина двоюродная сестра, разбиравшая после смерти матери семейные архивы.

- Что это у тебя такое? - заинтересовался Надав.

- Семейная реликвия. На этом фото Зоин дядя заснят 9 мая 1945 года где-то тут, напротив этих стен. Они видны у него и его спутников за плечами.

- Ты подумай, а ведь правда! - изумился Надав. - Всё живое, настоящее, и здание, как после тяжелого боя. Но сами офицеры какие-то уж чересчур чистые?

- Так бои тут были до 2 мая. Уже семь дней прошло. А тогда, во время штурма, конечно, дыму и пыли тут было намного больше. Там ведь внутри пять тысяч человек оборонялось. Их выдавливали этаж за этажом... Сначала танки и артиллерия громили через окна и пробоины в стенах, а потом пехота штурмовала и зачищала. Причем это были элитные части немцев, как правило - СС.

- Да уж... Неслабо... А кто он, её дядя, на этой фотографии?

- Подполковник. Старший из них, в мундире и фуражке, с усами.

- Этот вот? С орденами. Да?

- Да, этот.

- Вэ ми дод шела хайя бэ тавкид? А кто он был по должности?

- Начальник штаба полка. Артиллерист. Ефим Блехман.

- Неплохо. Для еврея совсем неплохо. Их, говорят, зажимали по службе.

- Во время войны-то? Не думаю. Тем более на таком уровне. Наградами могли обходить, а в бой-то они, наверняка, шли на общих основаниях.

- А у него награды высокие?

- Для офицера его уровня – вполне. Три основных ордена – этот вот второй по значимости в то время, Красного Знамени, этот – Отечественной войны, а этот – Красной Звезды. Достойные награды. Ну, и медали... «За боевые заслуги» - такую просто так не давали. Нужно было заслужить!

- Понятно. Только послушай, Радомир, тут что-то не так на фото. Видишь какой козырек на нём нависает над подъездом? И фронтончики над окнами видишь? А здесь, в натуре, мы с тобой совсем другое по форме имеем. Давай-ка обойдем здание и посмотрим с той стороны. Я там слева видел проход на площадку...

Потратив полчаса мы-таки нашли именно то место, где стояли офицеры на фотографии. Отсюда строго перед нами вид открывался на ступени, ведущие вверх к центральным входным дверям здания, массивные колонны и изощренные оконные рамы. Все такое свежее, отремонтированное, покрашенное и обновленное. А на снимке на стенах, и ступенях с колоннами не видно живого места, все они во множестве были избиты выщербинами, пестрели надписями на русском языке.

- А что тут солдаты на стенах писали? - поинтересовался Надав. - продолжая рассматривать снимок.

- Да самое разное писали... Имена свои. Названия городов, откуда они родом! Лозунги всякие...Пожелания... Победы себе... Смерти врагу...

- Понятно. Душу облегчали. После штурмового боя, конечно, человек долго успокоиться не может.

К этому времени мы не торопясь перешли к Монументу погибшим, расположенному в километре от Рейхстага, на правой стороне центральной трассы в Тиргартене. Надав с интересом разглядывал установленные там пушки и танки.

- Вот они, 152-миллиметровые. А ты говорил не было у русских таких пушек. Да я тебе сразу же про них начал объяснять. Как без них штурмовать, когда кругом такие стены. Это что – кладбище?

- Мемориал.

- Я спрашиваю, здесь могилы есть.

- Да. Над ними все это и установлено. Как отдание чести, в память погибших. А что тебя беспокоит.

- Я ведь по религиозным уставам принадлежу к роду священнослужителей, служивших в Храме. И там, где мертвые лежат, находиться не должен! Мне туда заходить нельзя. Только при похоронах родных первого колена. До могилы я только отца и мать провожал. Во всех других случаях – только до ограды.

- Что ты говоришь! Нельзя входить вообще?

- Внутрь ограды кладбища я входить не должен. Поэтому постоим здесь, на лестнице. - он отчеркнул рукой линию перед верхними ступенями

- Хорошо, Надав. Я просто не знал.

- Ничего страшного. – он огляделся и спросил? – А ты не знаешь, сколько же народу здесь полегло?

- Вокруг Рейхстага при штурме погибло несколько тысяч. Вот здесь же именно похоронено две с половиной тысячи. А за всю Берлинскую операцию, начиная со штурма Зееловских высот и Берлинского предполья, я, помнится, читал – 100-120 тысяч. Соревнование такое шло, кто скорее в Берлин ворвется, вот русские и стремились обойти в нём союзников. А те, в результате, подумали и своих солдат поберегли. Говорят, это Эйзенхауэр такое решение единолично принял. И Рузвельт, и Черчиль, они генералов в спину толкали, гонор политический их заедал. Но Айк просто сам для себя решил – не дам армию гробить! Да и у русских были генералы, предлагавшие осаду планомерную вести, через две недели германцы сами бы сдались. Но Сталин и Жуков решили иначе. А плетью обуха не перешибёшь!... 

- А евреи Берлин штурмовали? В штурме они участвовали? – Надав сел на любимого конька.

- Конечно! Как все в армии. Тут ни подсортировки, ни подбора, я думаю, специально не делали. Даже здесь в этих списках еврейские фамилии видны.

- Где? Какие? Покажи?

- Тут погибшие расписаны по родам войск. И по фамилиям, это, конечно, не совсем точно получится, но вот связист, гвардии сержант Сандлерман – тут мы вряд ли ошибемся. Танкисты – гвардии рядовой Мороз, гвардии рядовой Винник, гвардии ефрейтор Дудник. А вон там – пехота. Гвардии рядовой Мандрул.

- По звучанию это из Румынии или Молдавии фамилия. Но корневые звуки – еврейские. У Норы моей подруга есть с похожей фамилией

- Похоже? Конечно – похоже.

- А сколько всего евреев в армии у русских было.

- Где-то видел я такие цифры, что евреев воевало в ту войну более полумиллиона. Даже вот недавно кто-то подсчитал, что генералов-евреев в Красной Армии более 200 было. Вплоть до того, что на самых высоких должностях. Правда, не знаю, как там их еврейство определялось, вряд ли по Галахе, но и то, что пишут, очень внушительно выглядит, если на душу населения пересчитать. Тут ведь, если глубже копнуть, то стОит, мне кажется, ещё и старших офицеров на генеральских должностях в расчет принять.

- А сколько их погибло?

- Генералов-евреев? Четверть примерно.

- Тоже немало. Но я спрашивал про евреев-всего?

- Около 190 тысяч. Правда, это речь только о военнослужащих. Гражданское население – там другие уже учёты идут.

   Надав зажмурился и встряхнул головой. - Какие-то непостижимые цифры! Неужели такое возможно было.

- Самые современные данные по потерям Красной Армии в той войне – одинн адцать миллионов убитых.

- Одиннадцать? Миллионов?

- Да, но это официоз, а оппозиция в исторической науке утверждает, что больше. И всё это на 170 миллионов населения.

- Невероятно! И как страна такое выдержала? - разведя руки, Надав вопросительно смотрел на меня.

- А так и выдержала, что в конце концов надорвалась и развалилась.

- Неудивительно! Ведь это же целое поколение молодых мужчин!

- Да. Призывной состав, подлежавший мобилизации, был возрастом от 18 до 35. Ты видишь какие здесь на досках года рождения написаны. - я повернулся в сторону монумента.

- Вижу. В основном с 1900-го по 1926-ой.

- Но несколько солдат аж 1893 года рождения попадаются.

- Ну, это нетипично. - Надав, долго вглядывался в восьмиметровую фигуру на самом верху постамента и прищуривал глаза, пытаясь читать надписи на стенах.

Мы прошлись несколько раз слева направо и обратно, ступая по верхней ступени монумента. На подходе было 22 июня, день начала Великой Отечественной Войны. У памятников во множестве виднелись венки и цветы.

- Это какой же ущерб русские понесли в количестве населения? - лицо Надава аж сморщилось от этой мысли.

- Ущерб? Сумасшедший! Например, мужчин 1922 года рождения осталось 3%. А если при подсчете этого количества учитывать и гражданское население, то тогда уже цифры за тридцать миллионов выскакивают.

- Это ужасно! А шесть миллионов евреев. Они тоже в этих тридцати.

- Только половина из них, жившая на территории Советского Союза. Другая половина – она из Польши и остальных Европейских стран. Их там учитывают, где они жили.

- Где бы они не жили, но, все одно, смерть их – на совести наци. Да и сами германцы, чтобы они сейчас не говорили и не делали – все они в крови нашей перепачканы. По горло! Все до одного. Во всех поколениях...

- К сожалению, не только они.

                                                            *          *          *

В Москве наше пребывание было намного более спокойным.