АННОТАЦИЯ

JUWISH JUDOPHOBICITY. OR: STRANGERS AMONG THE FELLOWS, BUT NOT THE FELLOWS AMONG THE STRANGERS 

Трудно быть евреем, очень трудно. Тяжело бывает, когда тебя оскорбляют и говорят тебе прямо в лицо: «Убирайся в свой Израиль!». Неуютно становится, когда твои коллеги за твоей спиной говорят всякие гадости про твою нацию и смеются над тобой. Горько и тревожно думать, глядя в глаза экзаменатора или работодателя, а не антисемит ли он? Однако, не спешите отрекаться от своего еврейства. Во-первых, сочувствия от других вы не получите, как не получает его любой другой предатель; во-вторых, примкнуть к любому коренному народу вам не удастся – ассимиляция не произойдет! Европа веками боролась с еврейством, но несмотря на то, что, как говорится, все «козыри» у неё были на руках, одолеть его она так и не смогла. А что значит ассимилировать евреев? Это значит, что Европа должна будет признать свое поражение. А на это Европа никогда не пойдет! 

ABSTRACT 

It is difficult to be a Jew, it is very difficult. It is hard when you are insulted and told you straight in the face: "Get out to your Palestine!". It's not comfortable when your colleagues behind you say all sorts of nasty things about your nation and laugh at you. It's bitter and anxious to think, looking into the eyes of the examiner or the employer, and not whether he is anti-Semitic? However, do not rush to renounce your Jewishness. Firstly, you will not receive sympathy from others, as any other traitor does not receive it; second, you will not be able to join any indigenous people - assimilation will not happen! Europe struggled with Jewry for centuries, but despite the fact that, as they say, all the trump cards were in her hands, she could not overcome it. And what does it mean to assimilate the Jews? This means that Europe will have to admit defeat. And Europe will never go for this! 

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА 

Юдофобия, Антисемитизм, Антисемитизм расовый, Антисемитизм политический, Ассимиляция, Протестантство, Капитализм, Космополитизм, гетто. 

KEY WORDS

Anti-Semitism, Anti-Semitism, Anti-Semitism, Political, Assimilation, Protestantism, Capitalism, Cosmopolitanism, Ghetto.

Как будто нам не хватает ненависти со стороны антисемитов среди неевреев, так ещё в еврейской среде немало  людей, выражающих неприязнь к своей нации. Особенно ярко проявляется это у тех, кто становится известным, знаменитым, чьи имена на слуху. Все их считают евреям по происхождению. Мы, евреи, тоже считаем их евреями, то есть своими. Но вот только они не считают нас своими. Они бегут от нас, евреев, они бегут от себя, от своего еврейства. Они не хотят жить с нами.  Их юдофобство бывает разной и по силе и по форме. Так, например, они могут проявлять полное равнодушие к очень непростой судьбе своего народа. Показательно поведение Бориса Пастернака. «Яков Кумок… пишет, что нашли в себе мужество Эринбург и Гроссман остаться евреями и составить «Черную книгу» (1945-46 г.г.), а вот Пастернак, казалось, и не увидел трагедии, происшедшей с его народом, как и не заметил государственного антисемитизма в СССР».¹

Однако, порой, еврейское юдофобство не ограничивается просто безразличием к своему народу. У некоторых она доходит буквально до ненависти.² Можно рассматривать еврейское юдофобство, как реакцию на общий антисемитизм, который питается различными мифами и ложными инсинуациями, доходящими иногда до глупости, способной вызвать только смех, как, например, «Международный еврейский заговор». Можно было бы посмеяться над этим, только вот антисемиты относятся к этому уж слишком серьезно. Даже такой пресловутый «Кровавый навет», многократно разоблаченный и опровергнутый, нет-нет, да и всплывает снова.

Много чего нелепого, надуманного есть во взглядах антисемитов. Однако, отрицательное отношение к евреям, тем не менее, остается повсеместным. Значит, какая-то причина всё же есть – все ошибаться не могут; и эта причина – в нас. Иначе, как объяснить тот факт, что антисемитизм, не ослабевая, переходит из века в век, от поколения к поколению.  Всё это свидетельствует о том, что в нас что-то есть, но никто толком это «что-то» сформулировать не может - причина ещё не найдена, такая причина, чтобы наверняка, чтобы не было никаких сомнений. Еврейские юдофобы ставят перед собой задачу найти эту причину, которая могла бы объяснить, почему антисемиты нас ненавидят, и которая оправдала бы их собственное  отношение к своему племени. И они ищут. Они упорно ищут и, как говорится в песне «кто ищет, тот всегда найдет», - находят, каждый свое. Это может быть связано и с нашей ментальностью, и с нашим поведением, с нашим характерным выговором и внешним видом, который способен вызывать негативную реакцию. Кстати, о внешности: некоторые наши представители не обладают характерными для евреев чертами (о которых можно узнать по всевозможным карикатурам) настолько, что их трудно даже заподозрить в принадлежности к нашей нации. Соответственно, и относятся к ним, как к «своим». Но достаточно произнести слово «еврей», как отношение сразу меняется, словно объявили, что у них СПИД или тропическая лихорадка. Так что выходит: внешность тут совсем не причем?

Однако есть, что есть, и изменить этого нельзя. Чтобы мы ни делали, чтобы ни предпринимали, факт остается фактом: нас не любят, нас боятся, нас ненавидят. Еврей-юдофоб постоянно чувствует свою ущербность, словно он наделен пороком, тяжелой наследственной болезнью. Аркадий Красильщиков пишет, говоря о Борисе Пастернаке: «Человек неоспоримого мужества, он панически боялся своего еврейства, как призрака, как страшной тени и бежал безуспешно от всего, что напоминало ему о предках».¹ 

Так что нам теперь делать? Пребывать всю жизнь в роли побитой собаки?  И что, мы должны нести ответственность за всех садистов и мерзавцев из нашего племени, появлявшихся в мировой истории и появляющихся сейчас, поскольку в представлении всего мира мы, наша нация (и только наша), выглядит как единый организм, каждая клеточка которого отражает состояние всего тела?  То есть, мы должны отвечать за тех соплеменников, что принимали активное участие, например, в революции и в её защите, всех этих троцких, урицких, свердловых, за еврейских комиссаров и чекистов, которые ради своих убеждений совершали далеко неблаговидные поступки? 

 Или бросить это всё, соскрести с себя всю эту «грязь» нации-изгоя, всё еврейское со всеми его проблемами, уйти в многообразный, богатый внешний мир, оставив свое прошлое, полное забот, даже без выяснения причин, почему мы должны отречься от своих соплеменников? Так поступает большинство евреев-юдофобов. Просто им не нравится жить среди евреев, думать о них, гордиться ими и всё тут. Осип Мандельштам – ещё один юдофоб из наших, который в своей автобиографической книге «Шум времен» пишет: «Хаос иудейский, незнакомый утробный мир, откуда я вышел, которого я боялся, о котором смутно догадывался и бежал, всегда бежал».³ До ненависти к своему народу, может быть, ещё далеко, но они уже не хотели бы иметь ничего общего с еврейством, предпочитая считать своей родиной ту страну, культура которой им близка и понятна, ту среду, в которой проживают. Они желали бы раствориться в ней и быть частью коренного народа. Коренные народы заметили это поползновение и назвали их «ассимилянтами». Александр Гордон дал им другое определение и выставил его в названии в своей книге - «Безродные патриоты».⁴ 

А ведь раньше, вплоть до конца 18 века уход еврея из общины был равнозначен самоубийству: человек оставался один на один с суровой природой без крова, без пищи в окружении злобных обывателей-христиан, которые его и за человека не считали, чтобы смилостивиться и дать несчастному корку хлеба. Изгнание из общины было самым тяжелым наказанием. Надо было быть очень мужественным человеком, чтобы самому решиться на такое, или быть супер–гениальным, чтобы какой-нибудь христианский богатый и влиятельный меценат взял тебя под свою опеку. Далеко не каждый мог пережить разрыв с еврейской общиной: Спиноза смог выжить вне общины, а  Уриэль Акоста – нет.

Был и другой путь – принять христианство, но последствия такого шага удерживало евреев поступать так: формально -  да, еврей становился равным в среде «братьев» по вере, но эти «братья» ему не верили. «Еврей крещенный, что вор прощенный». Такой человек становился изгоем вдвойне: в среде евреев, с которыми и он сам не хотел иметь ничего общего, опасаясь, что его обвинят в скрытой приверженности к иудаизму, но и в среде его «братьев по вере» он не вызывал доверия. Пример тому мараны Испании, которые принимали христианство, опасаясь за свою жизнь. От своих соплеменников они были оторваны, а испанское общество их не принимало. Их так и прозвали «маранами»», т.е. свиньями. Большинство из них потом взошло на костер, чаще по ложному обвинению в том, что они тайно исповедуют иудаизм. Всё это удерживало большинство евреев от принятия христианства, если была возможность выбора и отказ не влёк за собой неминуемую смерть, хотя нельзя исключить и религиозного фанатизма (ведь были же и такие, которые даже перед лицом смерти и смерти своих близких от рук погромщиков оставались преданными своей вере). Именнo фанатизмoм, в основном, объясняли упорное нежелание евреев принимать христианство, менять религию. Оставаясь в своей религией, евреи, хотя бы, были недоступны инквизиции, которая судила только христиан, а от взбесившейся толпы их охраняли крепкие стены гетто. 

Как мы видим, для юдофобства места тогда не находилось: либо ты еврей и живёшь еврейской жизнью, включая иудаизм и прочее, либо ты никто. Так его и не было. А когда она возникло? Только тогда, когда появилась альтернатива - жить другой жизнью. Такая возможность выпала к концу 18 века, когда свершилась Великая Французская революция, провозгласившая свободу совести.  Этот декрет предназначен был в первую очередь для протестантов, чтобы реабилитировать их и тем самым воссоединить нацию. Ну и евреи попали под раздачу. Рухнули стены гетто, евреи, наконец, получили гражданство. И они впервые за всё время диаспоры вышли из своей изоляции. Со стороны это выглядело так, что евреев держали под «замком», а теперь освободили и они, как школьники на перемену, высыпали гурьбой из заточения. Но всё не так просто. Да, евреи не лезли на рожон за свои права, предвидя, что кроме беды это ни к чему не приведет.  Для того, чтобы они смогли жить вне своей общины, требовались определенные условия. Если бы такие постановления, исходящие от правительства, - ликвидация гетто и предоставление гражданства евреям, - вдруг возникли на два, а, может быть, и на одно столетие раньше, ничего бы такого не произошло: евреи снова бы сгруппировались бы в замкнутые сообщества, как это было раньше, до возникновения гетто. То, что евреи вышли во внешний мир из своей добровольной изоляции, в которой пребывали почти две тысячи лет, после свершившейся Великой Французской революции и, особенно после указа Наполеона о предоставлении им гражданства, говорит о том, что удобные для евреев условия возникли. Изменился мир, изменилась среда, в которой евреи уже могли найти свое место. Если препонами оставались какие-то религиозные предрассудки, то евреи ответили на это повальным принятием христианства (прямо какая-то эпидемия была в 19 веке). И ведь ничто такого им не угрожало – ни им, ни их семьям! Только одно было желание -  воспользоваться представившейся возможностью. И куда только девался их «религиозный фанатизм»?

Однако, Европа отнеслась к эмансипации евреев, мягко говоря, негативно. Людей в лапсердаках, с длинными бородами и пейсами, которые красовались раньше только в определенных местах скопления евреев на улицах или кварталах на окраине города, куда добропорядочный буржуа без особой нужды и носа не совал, теперь же можно было встретить идущих навстречу в центре города. Это было удивительно и сильно раздражало.  В дальнейшем неприятие к евреям только нарастало, когда они стали всё чаще и чаще появляться в обществе в роли адвокатов, учителей, врачей.  «Местечковые евреи, надевшие фрак, - пишет Ханох Дашевский, говоря о русских евреях, - вызывали отвращение и отторжение. Финансисты, подрядчики, юркие биржевые маклеры – типичные нувориши – давали повод снова и снова говорить о непреходящей еврейской жажде злата, о том, как опасен еврей на свободе. «Не об эмансипации евреев следует думать, а  об эмансипации русских от евреев» - это мнение, которое разделяли видные представители русской культуры…».⁵ 

В Западной Европе было ещё сложнее. Там евреи, в отличие от России, где черту оседлости отменили лишь 1917 году, имели гражданство, а значит, имели права и доступ во все учреждения, и антисемиты ничего не могли с этим поделать, ограниченные законами. Однако была возможность, оградить себя от евреев, чего нельзя было отменить никакими запретами, и это – досуг, который можно назвать «интимной частью» культуры и который столь же важен, как и вся культура. Однако, ни одно законодательство не в состоянии указывать человеку, чем ему заниматься на досуге, если это не угрожает государству и общественному порядку.  Это отмечал в своем дневнике Г.-Х. Андерсен после того, как побывал в 1886 году на симфоническом концерте в Амстердаме: «Там была элегантная публика, но я с грустью заметил, что не вижу тут сыновей народа, давшего нам Мендельсона, Ха-Леви, Мейербера, чьи блестящие музыкальные сочинения мы слушали сегодня. Я не встретил ни одного еврея. Когда же я высказал свое недоумение по этому поводу, то, к своему стыду – о, если бы мои уши обманули меня! – услышал в ответ, что для евреев вход сюда воспрещен...». Можно согласиться, что первые евреи, вышедшие из гетто в начале 19-го века, могли производить впечатления нуворишей, которые всегда и во все времена вызывали насмешливо-презрительное отношение и даже раздражение. Но к концу века, то есть через два-три поколения, трудно предположить, что евреи к этому времени не усвоили всех тонкостей этикета. И это притом, что в других областях культуры и науки уже во втором поколении они составляли конкуренцию коренному населению. Евреи понимали, что в этом новом мире, оставившем в прошлом средневековье, им не только удобно жить, но и то, что они востребованы, как талантливые художники, музыканты, ученые, врачи. Казалось бы, всего немного, всего один шаг отделяет их от того, чтобы влиться в общую семью народов Европы, наконец-то, «стать как все». Но этого так и не произошло, и евреи не могли понять — почему? Почему их бурную вдохновенную  активность Европа встретила в штыки, откуда такой яростный антисемитизм, касающейся не только религиозных евреев, что можно было как-то понять, но и евреев атеистов и даже тех, кто принял добровольно христианство? Здесь  могло быть только одно объяснение (иррациональное, но повсеместное) — принадлежность к еврейской нации. Этот новый антисемитизм назвали «расовым», потому что он касался всех евреев, даже тех, кто только что родился. Вот тогда-то и появились евреи-юдофобы, для которых их национальность стала тем балластом, что мешает «всплыть», на поверхность, тяжелым камнем, который тянет на дно. А. Гордон пишет в своей книге «Безродные патриоты»:  «Психологическая дуальность, порожденная желанием быть «нормальными», как все, в то же время оставаясь евреями, а иногда и полный разрыв с еврейством ради «более высоких идеалов», стали национальной экзистенцией».⁴ А. Гордон также приводит слова Леона Полякова из его книги «История Антисемитизма»: « Отсюда проистекает трагедия эмансипированного еврея, который отныне стремиться оценивать себя самого по меркам преобладающего христианского общества, смотреть на себя чужими глазами. Иногда он себя переоценивает, но чаще осуждает, и два подхода легко уживаются друг с другом», и при этом добавляет: «Два подхода, упомянутые Поляковым, не всегда «легко уживались». И с этим трудно не согласиться: для большинства это была трагедия, особенно для тех, кто и впрямь считал, что «антисемитизм – это закон природы».

Однако, давайте проанализируем, разберемся – откуда мог взяться этот новый «расистский» антисемитизм? Чем так встревожен был европейский обыватель, что привело к появлению такой ненависти? Еврейская экспансия! В том, что она идет, не было никаких сомнений. Для этого достаточно было взглянуть на самодовольные лица преуспевающих евреев. Об этом говорило всё: и улучшение положение евреев, и предоставление им гражданства, и успехи их во всех областях культуры и науки. Коренные жители Европы увидели, как хорошо стало евреям, как вдруг их стало везде много, и все они казались очень успешными. А это неправильно, несправедливо! Eвропейский обыватель, впитавший с молоком матери презрение к евреям, теперь должен был называть чуть ли не каждого еврея господином: господин профессор, господин студент, господин доктор, господин артист... Пришло время евреев! Тут же возникла идея, что это евреи создали удобную для себя обстановку. И Капитализм придумали они. Как, каким образом им удалось овладеть умами миллионов людей? Хитростью, подлостью, подкупом, а, может быть, какой-нибудь ворожбой?  

Но в действительности евреи были ни в чем не виноваты. Они никогда не влияли на общественное мнение: ни тогда, когда их в массовом порядке убивали, жгли на кострах, сажали на кол, начиная со Средних веков и вплоть до нашего времени, -  от Крестовых походов до «Холокоста», ни тогда, когда Европа вступила в новую эпоху - эпоху Капитализма. Не влияли, потому что не могли.  Ханна Арендт отмечает, что «… у евреев не имелось национальных политических амбиций…. Евреи как группа, как община, не сыграли серьезной роли в классовых битвах эпохи».⁷ Европа сама, без посторонней помощи пришла к тому состоянию, в котором оказалась в 19 веке, и сама создала те условия, в которых евреи почувствовали себя комфортно. Евреи лишь воспользовались представившейся возможностью.

К концу 18 века, наигравшись в рыцарей и мушкетеров, Европа решила остепениться. После наполеоновских войн она заметно повзрослела. Вопросы чести и достоинства оставались ещё приоритетными в глазах общества, но к ним уже не было того трепетного отношения как раньше. Всё больше умами завладевали такие понятия как прагматизм, конструктивность мышления, прогресс, возникшей за два столетия до Французской революции. 

 Реформация, прежде всего, изменила отношение к труду, физическому труду, который раньше воспринимался до неё презрительно, чуть ли не как унижение, как удел самых нижних слоев населения. Мартин Лютер вознес труд на такую высоту, что он стал равен любому другому благодеянию угодному Богу. Макс Вебер пишет: «… профессия каждого человека становится для него (Лютера) непосредственным выражением божественной воли, заветом Господним выполнять свой долг именно в этом конкретном положении, которое человек занимает по воле проведения».⁶  Всё это никак не противоречит еврейскому национальному характеру. В чем только нас ни обвиняли, каких только ярлыков на нас ни навешивали, но в лени нас никто не мог упрекнуть. Евреи – не ленивая нация. На фоне такого отношения к труду вырабатывалась и протестантская этика, включающая в себя  так называемый протестантский аскетизм. «Summum bonum - высшее благо этой этики -  прежде всего в наживе, во все большей наживе при полном отказе от наслаждения, даруемого деньгами от всех эвдемонистических (стремлений к счастью) и гедонистических моментов: эта нажива в такой степени мыслится как самоцель, что становится чем-то трансцендентным и даже просто иррациональным по отношению к «счастью» или «пользе»

отдельного человека».⁶ Да, такой образ жизни, предлагаемый протестантами, вполне мог удовлетворить евреев, в основной своей массе не сторонников кутежей и азартных игр.

Как вы поняли, труд, начиная с Реформации, несет высокую моральную ценность, но ещё большей ценностью обладает профессионализм. «Профессиональная деятельность является задачей, поставленной перед человеком Богом, притом главной задачей».⁶ Но для хорошего профессионала необходимы знания. Тяга к знаниям и в настоящее время является наиважнейшим критерием процветающего государства.  А тяга к знанием, можно сказать, у евреев  в крови. Поэтому такое движение как Хаскала (еврейское просвещение), возникшее среди евреев Европы во второй половине 18-го века, имела такой размах. Здесь, помимо врожденной тяги к образованию, маячила перспектива интегрироваться в европейское сообщество. 

Как мы видим, сходство между еврейским менталитетом и протестантской этикой необычайное. Поэтому не мудрено было европейскому обывателю их спутать – кажущуюся еврейскую экспансию, которая так напугала Европу, с набирающей популярность протестантской этикой.  

А что же наши юдофобы? Они, как и большинство евреев, благодаря сложившимся условиям, о которых я упоминал выше, ринулись в общественную жизнь, но получили отпор – европейское общество их не приняло, оставив им практическую деятельность, в «прихожей». Не помогла и Хаскала. Однако, некоторых она всё же приняла. И кто же это был? Те, кто мог оказаться полезным обществу, – ученые, инженеры, врачи, промышленники, торговцы - «полезные евреи». А ещё те, кто мог развлечь европейского обывателя – художники, артисты, писатели, музыканты, как это описано у Г.-Х. Андерсена. Это обстоятельство вызвало повышенную амбициозность в еврейской среде: чуть ли не каждая мать мечтала, чтобы её сын стал не просто успешным в своем деле, а великим, непревзойденным мастером (тому яркий пример биография З. Фрейда). Не помог и брошенный лозунг: «Еврей дома, немец на улице». «Крещенный публицист Л. Берне, сатирик, описал в памфлете «еврея везде и нигде», с его жаждой образования – волшебной палочкой, открывающей путь к признанию. Но образованный еврей оставался выскочкой и плебеем в глазах элиты Пруссии».⁷ «Еврей интеллектуал продолжал оставаться «парией» - отверженным в обществе; вокруг него складывалась двусмысленная ситуация, которую Арендт назвала – «между парией и парвеню (то есть – между отверженным и выскочкой)».¹⁰ 

 И ещё: «Терпимость ко всему необычному с привычками,  порожденными веком Просвещения, сменилась в 19-м веке нездоровой тягой к экзотическому и ненормальному. Евреи казались не только «забавой» для высших кругов – они попали в центр важнейших политических вопросов. И комбинация политики с «общественным пороком» по мнению Арендт, психологически подготовила будущую Катастрофу».¹⁰ 

Надо сказать, что далеко не все в Европе относились к евреям с физическим, расистским отвращением. Были и такие, которые симпатизировали евреям и хотели помочь им войти в цивилизованное общество. ««Добрая воля» гуманистов оказала разрушительное влияние на «вестернизированных», «эмансипированных» евреев. Негласно им предлагалось отделиться от собственного народа, «пребывающего во тьме предрассудков» (такое предложение не могло не развращать честных людей)».¹⁰ Нечего и говорить, как это «предложение» повлияло на рост «юдофобов» в еврейской среде. Но самое прискорбное, что вопреки ожидаемому согласию с европейским обществом, такая позиция лишь усилила неприязнь к евреям, вплоть до ненависти. И это можно понять: когда еврей называет себя евреем, то он, тем самым, как бы говорит, что видит границу, которая отделяет его от собеседника, порог «прихожей» от «внутренних покоев», и что он эту границу не намерен нарушать и этот порог переступать. Когда же еврей называет себя немцем, французом или русским, то есть не тем, кем  является,  он этой границы не видит или не хочет видеть, порог переступает и тем самым становится «непрошеным гостем», агрессором. Спрашивается, зачем ему это надо, для чего он хочет быть кем-то, но не евреем? А  если он это делает, значит с каким-то тайным намерением, с непременно злым умыслом, учитывая агрессивную тактику этих «новых европейцев». Например, - внедриться в сердцевину нации и навести там свои порядки, разрушить моральные устои народа, который его приютил, погубить его душу. Логика подсказывает, что от такого поползновения надо защищаться всеми силами. «Евреи в Германии (как и в остальном мире), - рисует картину Ханна Арендт с точки зрения обывателя, - вмешивались паразитами в жизнь коренной нации, в германское хозяйство, политику, культуру, растлевали национальный творческий гений чужим ядовитым влиянием. Нацисты, как положено природному белку в организме, отторгали инородный фермент – дабы свой народ не погиб. Вот и пришлось биться с еврейством насмерть».⁷ Так рассуждает не только простой европейский обыватель, но и такой маститый писатель, как А.И. Солженицын, который тепло отзывался о евреях-сионистах. И это при том, что в его произведениях отчетливо звучат антисемитские нотки по отношению к евреям России, особенно к чиновникам. Так и основатель «Союза русского народа» («черная сотня») А.И. Дубровин, который предлагал евреям уезжать, и призывал своих сторонников помогать им в этом, в том числе и материально, который осуждал еврейские погромы, но при этом мог произнести такую фразу: «Истребление бунтовщиков – святое русское дело. Вы знаете, кто они и где их искать…. Смерть бунтовщикам и евреям!». Ханна Арендт в своей книге «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме» пишет об Эйхмане: «Что ужаснее всего, он совершенно, очевидно, не испытывал безумной ненависти к евреям, как не был фанатичным антисемитом или приверженцем какой-либо доктрины. Он «лично никогда ничего против евреев не имел». Он говорил об этом, но никто ему не поверил…». Более того, Ханна Арендт пишет, что он был «…  очарован «еврейским вопросом», а книга Тедора Герцеля «Еврейское государство» мгновенно превратила Эйхмана в убежденного сиониста».¹¹ «В качестве причины, - пишет далее Ханна Арендт, - почему он был очарован «еврейским вопросом», он выдвигал собственный «идеализм»: эти евреи, в отличие от «ассимиляционистов», которых он всегда презирал, также были идеалистами. По Эйхману – идеалист – это тот, кто живет ради своей идеи и потому не может быть дельцом, и готов пожертвовать ради идеи всем…».¹¹

Какой вывод можно сделать из всего сказанного? Даже те, кто в Европе не относился к евреям враждебно, как к народу, к нации, тем не менее, не хотели проникновения их во внутреннюю жизнь страны. Главное – не допускать евреев к политике (большевики в борьбе за власть допустили и – выиграли!). Такой антисемитизм Ханна Арендт назвала «Политическим антисемитизмом». То есть, говоря другими словами, этот антисемитизм направлен как раз против тех, кого в народе называли «ассимилянтами», кого прозвали «безродными патриотами», против еврейских юдофобов, тех, кто любой ценой хотел проникнуть в европейское общество.

Как мы видим, «юдофобы» наши, стремящиеся раствориться в европейском обществе, просчитались – ассимиляции не произошло, и, как мы предположили выше, она и не могла произойти. «Было ли успешным бегство Пастернака от своего еврейства? Нет, конечно. Трагическая история народа еврейского доказывает полную бессмысленность ассимиляторских потуг. В 1958 году официоз травил Пастернака, как еврея. Быков пишет: «Срочно нарисовали плакат: «Иуда, вон из СССР», - изобразили Пастернака в виде Иуды, подчеркнув в его облике иудейские черты; рядом намалевали кривой мешок с долларами, к которому Иуда жадно тянулся». Все «низости» ухода от еврейства пошли прахом. Все попытки примкнуть к коренному народу оказались тщетными... Он хотел стать Христом русской поэзии, а был превращен в Иуду. Бедный Пастернак принадлежал к народу, не способному укрыться спрятаться в дебрях ассимиляции».¹ И чем больше такие евреи старались выказать свою преданность, чем больше пытались убедить европейцев в своей лояльности, тем больше возрастала ненависть к ним даже у тех, кто к евреям никакого отвращения не имел. 

 Можно с уважением относиться к другой культуре, религии, к нравам и обычаям, интересоваться ими, и при этом оставаться евреями. Для этого совсем не обязательно отрекаться от своего еврейства и тем самым провоцировать возникновение такого общественного явления, как «политический антисемитизм», который уже однажды привел нашу нацию к катастрофе – треть всего нашего народа сгорела в огне Холокоста, 

Наши ортодоксы зря волнуются о судьбе нации в связи с распространившейся практикой смешанных браков. Если у тебя только бабушка еврейка, или даже прабабушка -  ты еврей… в глазах антисемитов. Пока существует антисемитизм мы никуда не исчезнем.

 В принципе, теоретически, ассимилироваться можно, но при определенных условиях: чтобы внешность твоя была соответствующая (не еврейская, конечно) и чтобы вел ты себя, как Штирлиц в тылу врага, чтобы ни один Мюллер не заподозрил в тебе еврея.

Библиография

1.     А.Красильщиков, « «Еврейский вопрос» Бориса Пастернака». На полях книги Д.Быкова «Борис Пастернак»

2.    К.Маркс, «К еврейскому вопросу»

3.    О.Мандельштам, «Шум времен»

4.    А.Я. Гордон, «Безродные патриоты»

5.    «Еврейский камертон», сентябрь 2017 года, «Иудаизм и национальное самосознание российских евреев»

6.    М.Вебер, « Протестантская этика и дух капитализма»

7.    Х.Арендт, «Истоки тоталитаризма»

8.    Л.Харрисон, «Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурима»

9.    К.Маркс, «К еврейскому вопросу»

10.         М.Хейфец, «Ханна Аредт судит 20-й век»

11.         Х.Арендт, «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме»

Tel: +972-545498978

aptjacob.46@mail.ru