Когда я служил в армии (я имею в виду свою срочную службу, с 1993 по 1996 год), она была совсем другой.

Когда я служил в армии, нам выдавали по 60 шекелей в месяц "на сигареты". Считалось, что срочник находится на полном довольствии и деньги ему не нужны. Кстати, проезд на общественном транспорте тоже не был бесплатным по умолчанию – в шаламие выдавали картисиёты только с учетом твоего адреса и стоимости проезда от базы до дома. И они были разными для разных компаний – по картисие "Эгеда" ты не мог проехаться на автобусе "Дана". И если ты слишком часто приходил менять полностью пробитые абонементы, шалам был недоволен и говорил, что надо меньше ездить домой. 

Сейчас в джобных войсках срочники получают по 1400 шекелей в месяц, "околобоевые" – по 2000, в боевых – по 2700 шекелей. Проезд в общественном транспорте бесплатный где угодно – просто по предъявлении хогера. Мы такого и представить себе не могли.

Когда я служил в армии, твой автомат таки был твоим. Он становился третьей рукой. Он был с тобой всегда – на базе, дома, в поездках по друзьям и на пьянках, с прицепленной на резинке обоймой. Теоретически его надо было запирать дома по правилу "двух замков". На практике было неясно, когда и откуда тебя внезапно могут дернуть на базу, поэтому его обычно брали с собой. Мобильных телефонов тогда не было, и считалось, что до тебя всегда должно быть можно дозвониться – допустим, с базы звонят домой, а дома обязаны знать, где тебя искать в данный момент. И как бы там ни было – ты оставался вооруженным военным всегда на протяжении трех лет.

Потом, уже на сборах, мы с недоумением смотрели, как в армии вводится новый порядок – оружие, даже в боевых войсках, получают когда приезжают на базу и сдают когда с нее уходят. За воротами ты уже не военный, не "комбатант". Исключение делалось только для магавников (которые, собственно, и не военные) и для боевой элиты типа саярот (разведрот) и других элитных частей. Мне все это было в диковинку, и я, отлучаясь с базы в милуиме, не сдавал автомат в нешкию, а тупо бросал его в багажник, чтобы на шин-гимеле не видели. Либо разбирал на две части и засовывал в сумку, если ехал на автобусе. Так было и меньше геморроя с походами в нешкию каждый раз, как уезжаешь с базы и приезжаешь обратно.

Когда я служил в армии, там не было никаких "Шиклитов" с тостами, багетами, свежевыжатыми соками, кофе-машинами. Были минимальные "шекемы" с мелким армейским снаряжением, бутылками с газировкой, сигаретами, шоколадками, бислями.

Сейчас армейские лавки на постоянных базах превратились в настоящие обжираловки – чуть ли не "пищевой этаж" в торговом центре. В них просиживает штаны вся мифкада целыми днями.

Когда я служил в армии, мобильных телефонов, как я уже говорил, не было. Если коах отправлялся на месиму, у него была с собой наплечная рация, через которую можно было связаться с "хамалем" – оперативным штабом своей части или батальона. Там, в свою очередь, связывались с камбацем – офицером-оперативником или дежурным, если тот отсутствовал, а камбац решал вопрос сам или в крайних случаях шел к начальству. Все это занимало довольно много времени, поэтому по пустякам рацию не накручивали, ответственный за выполнение задания обычно решал все на месте. С "хамалем" связывались только если возникали исключительные проблемы.

В милуиме, когда мобильная связь уже прочно проникла в армию, мы с усмешкой смотрели, как кадровые офицеры по любой мелочи начинают с шетаха названивать командованию и большую часть задания вообще проводят с трубой у уха. В мое время младшие офицеры были вполне самостоятельны и брали на себя ответственность. Позже я все чаще замечал, что офицеры, даже боевые, разлюбили принимать решения и по каждому писку стремятся прикрыть зад, заручаясь ишуром от начальства.

В армии я оттрубил три года от звонка до звонка. Мне даже не дали законный хуфшаш (хуфшат-шихрур), потому что людей было мало. Потом срок службы для парней сократили до двух с половиной лет (правда, недавно подняли до 32 месяцев).

Когда я служил в армии, любой военный мог найти пристанище на любой базе. Допустим, поехала группа по какому-нибудь делу с юга на север, и не успевает до ночи вернуться. Вы спокойно могли заехать на любую базу по дороге, попроситься переночевать, и вас кормили на митбахе, давали комнату с койками и матрасы. Максимум – хамаль этой базы удостоверялся у хамаля вашей базы, что вы те, за кого себя выдаете.

Когда я был в милуиме, эти штуки уже не проходили. На шин-гимеле чужой базы тебя встречал какой-нибудь жлоб, который разговаривал в духе "а ты кто такой и кто тебе тут чего должен". Типа это наша поляна и мы ее пашем. А когда ты просил вызвать по рации кацин-торана, приходил такой же жлоб в звании повыше и давал тебе понять, что "тут вам не гостиница" и "свои все дома".

Вообще, армейский дух если не равенства и братства, то какой-то безусловной общности людей в форме, неуклонно испарялся. Его место занимала бюрократизация всего и вся, офицерский карьеризм и всеобщий кастах (кисуй-тахат). Концепция менялась со "всех за одного" на "каждый за себя", и на это было очень неприятно смотреть. Это была уже совсем не та армия.

В боевых войсках еще оставался прежний товарищеский армейский дух – в основном среди младшего состава. Но в целом ходить в милуим год от года становилось все противней. В частности, появилось много каких-то мутных личностей, в основном прапоров, считавших своей обязанностью следить за всеми и в случае чего подставлять по мелочным поводам под суды и штрафы. Несколько раз даже к концу милуима зарекался идти в следующий раз, но через год, как водится, собирался и шел.

И я часто задавался вопросом о том, много ли навоюет эта обуржуазившаяся, забюрократизированная, разоруженная "багетная" армия, если начнется реальная передряга.

Это я не к тому, что срочникам обязательно надо опять платить по 60 шекелей.

А я к тому, что ту армию, большую и общую, а не маленькую и хитро-опую, надо бы вернуть. В ней было непросто, но она не была избалована, она вынослива, решительна, сплоченна. Всегда готова к настоящей войне, а не чужие ракеты сбить и потом с воздуха побомбить. Потому что сейчас, после 20 лет постослиного разложения армии, у нас с ней большие проблемы. И враг это знает.