На глазах ныне живущего поколения происходит очень существенная смена парадигм в науке о нервной системе. В классическом периоде нейрофизиологии (от Рене Декарта до И.П.Павлова) центральными её понятиями были рефлекс и рефлекторная дуга. Из рефлексов, как из отдельных кирпичиков, представлялось построенным сложное поведение высших животных. И.П.Павлов писал: «Огромная часть внешней видимой деятельности нормального высшего животного прежде всего представляется нам как ряд бесчисленных условных рефлексов» (1). С дальнейшем развитием нейрофизиологии стало ясно, что «рефлекс – не элемент действия, а элементарное действие, занимающее то или другое место в ранговом порядке сложности и значимости всех действий организма вообще» (Н.А.Бернштейн, 2). Животное – не реактивная система, лишь отвечающая своими действиями на внешние стимулы, а активная система. «Самым своеобразным и характерным из того, с чем сталкивается физиология при обращении к проблеме активности, является то, что очередная задача действия, сформулированная особью “изнутри” с учётом текущей ситуации, но без механической обусловленности ею, необходимым образом строится как своего рода экстраполяция будущего: целесообразно спрограммировать действие возможно только на основании определённого образа или модели того, к чему это действие должно привести и ради чего оно предпринимается» (Н.А.Бернштейн,3). «Жизнедеятельность каждого организма есть не уравновешивание его со средой и с падающим на него с её стороны потоком стимулирующих воздействий (как думали И.П.Павлов и его последователи), а активное преодоление среды, определяемое […] моделью потребного ему будущего» (Н.А.Бернштейн, 4).

В книге о Н.А.Бернштейне (5) я подробнее остановился на сущности этой смены парадигм. Предметом же рассмотрения настоящей статьи является вопрос о том, как активность заполняет недостаток информации у человека.

Информационные лакуны в восприятии

Хорошо, когда человек получает достаточно полную информацию о том, что происходит вокруг. Тогда он может (при наличии вероятностного прогноза и чётко намеченной цели) осуществить план действий, ведущих к достижению цели. Но в жизни сплошь и рядом возникают ситуации, когда полученная информация неполна, а ответные действия человека не допускают промедления (бездействие – тоже вариант ответа!). Вот тут и возникает настоятельная потребность в компенсации недостатка информации, в заполнении информационных лакун; потребность в мысленном построении целостной картины, несмотря на неполноту информации о ситуации; и даже потребность в надежде на то, что есть где-то добрая сила, которая сможет помочь в особо трудную минуту, с которой можно мысленно посоветоваться, которой можно исповедаться и тем облегчить душу.

Нетрудно заметить, что в обычной жизни речь человека часто недостаточно чётко артикулирована. И рукописный текст недостаточно разборчив (изолированно написанное слово «или» трудно отличить от слов «ими», «шли», «пли»). В связном же тексте – слышимом или читаемом – тем не менее восприятие каждого слова обычно не вызывает затруднений. Недостаточная чёткость, информативность слова заполняется тем, что прошлый опыт и контекст подсказывают слушающему или читающему, что должно быть на этом месте вероятнее всего. И если этот вероятностный прогноз не составляет явного противоречия с тем неясным словом, которое воспринимает глаз или ухо, человек даже не замечает, что информация, которую мозг получил от глаза или уха, была недостаточно чёткой. Читая или слушая текст на недостаточно знакомом языке, вероятностный прогноз, основанный на содержании предшествовавшего текста и его грамматической структуре, не может достаточно хорошо подсказать, какого слова следует ждать дальше; поэтому это слово должно быть произнесено или написано гораздо более чётко, чем это достаточно для читающего или слушающего на родном или хорошо знакомом языке. В работах Н.С.Креленштейн (6,7) показано, как важно вероятностное прогнозирование при обучении чтению на иностранном европейском языке. Ещё актуальнее эта проблема при обучении чтению, например, на иврите, когда гласные звуки вообще не обозначены, и слово, написанное только согласными, может быть по-разному прочитано, если контекст (содержательный и грамматический) не даёт основания для ожидания нужного слова. Роль ожидания, вероятностного прогноза настолько велика, что в чётком по смыслу тексте мы можем правильно воспринять нужное слово, даже не заметив описки, случайно сделанной писавшим.

Недостаток информации, поставляемой органами чувств, восполняется активностью, прошлым опытом, который в совокупности с текущей ситуацией (контекстом) активно подсказывает нам, какого именно сигнала следует сейчас ждать, и позволяет распознать этот сигнал, если даже он поступает недостаточно чётко или замаскирован шумом.

В обычных обстоятельствах активность помогает правильному восприятию, несмотря на то, что получаемые органами чувств сигналы нечётки или зашумлены. Но в необычных условиях активность может и подвести, привести к ошибочному восприятию. Так, например, при напряжённом и эмоционально насыщенном ожидании важного телефонного звонка возникает иллюзия – человек «слышит» звонок телефона на фоне возникшего постороннего шума даже при отсутствии реального звонка. В ситуации сенсорной депривации могут возникать ложные восприятия слышимой речи. Так, у человека в ситуации одиночного заключения и напряжённо ожидающего, как сложится его судьба, могут возникнуть слуховые галлюцинации. Ему кажется, что из-за стены слышатся тихие голоса, обсуждающие его ситуацию, осуждающие его.

В патологии, при заболеваниях нервной системы, активная составляющая восприятия может усиливаться и настолько подавлять сенсорную составляющую (идущую от органов чувств), что возникают галлюцинации – чаще всего слуховые или зрительные.

Таким образом, активность как бы заполняет информационные лакуны в потоке сигналов, идущих от органов чувств. Подробнее этот вопрос рассматривается в статье «Физиология активности в сенсорной сфере (восприятие, иллюзии, галлюцинации)» (8).

Информационные лакуны в памяти

Сигналы от органов чувств являются, однако, не единственными поставщиками нужной информации в сознание. Они доставляют информацию о сиюминутных процессах в окружении организма. Другим очень важным поставщиком нужной информации является память. И здесь опять мы сталкиваемся с огромной ролью активности. Не всё, что происходит перед нашими глазами, откладывается в памяти. Существенная, эмоционально значимая для данного индивида информация запоминается лучше. Неожиданное запоминается лучше ожидаемого. Цепочки стереотипных систематически повторяющихся событий могут вообще не откладываться каждый раз в памяти. И эта особенность памяти – её положительное свойство. Оно разгружает память от «захламления»: уходя из дома, человеку не нужно ясно запоминать, как он выключил свет в квартире, как он запирал дверь. Прошлый опыт ясно говорит ему, что, если он вышел из дома, то и свет потушен, и дверь заперта. Активность – в данном случае вероятностная структура прошлого опыта – заполняет эти лакуны (здесь неуместно сказать «дефекты») памяти. В патологии, когда механизм такого активного заполнения лакун памяти оказывается нарушенным, у человека возникает потребность улучшения собственно памяти. В статьях «Обсессивный синдром»(9) и «Однородна ли группа нарушений, называемых Obsessive Compulsive Disorders (OCD)?»(10) эти особенности памяти и активное заполнение лакун памяти описаны подробнее.

Однако, если у здоровых людей активность позволяет заполнить лакуны памяти и сделать так, что эти лакуны не мешают оценке текущих явлений и планированию действий, то в патологии активность может оказаться искажающей действительность. Так, в некоторых случаях грубого органического поражения памяти (амнезия) могут возникать ложные воспоминания – псевдореминисценции.

Дефицит информации о будущем. Вероятностное прогнозирование.

Очень существенной частью поведения человека или животного является планирование предстоящих действий, направленных на достижение определённой цели. А готовиться к этим действиям надо заранее – защиту от нападающего надо готовить раньше, чем хищник схватит жертву. Планирование таких действий не может быть реализовано без информации о предстоящем будущем – и о том, как будут развиваться внешние события, и о том, какая ситуация является желательной для данного индивида. Откуда же может появиться такая информация? О поступлении информации из будущего, естественно, не может быть и речи. Но информация о наиболее вероятном будущем в условиях вероятностно организованной среды может быть извлечена из памяти о прошлом (11,12). Информация о вероятностной структуре прошлого позволяет предвидеть наиболее вероятное будущее (вероятностное прогнозирование) и осуществлять преднастройку, подготовку тех систем, действие которых понадобится для достижения того, что Бернштейном было названо «моделью потребного будущего». При этом необходимо принимать однозначные, вполне определённое решение о действиях, несмотря на то, что прогноз последствий действия является лишь вероятностным.

Вероятностное прогнозирование, основой которого является информация о вероятностно организованном прошлом (хранимая в памяти), восполняет недостаточность знаний о предстоящем будущем, создавая информационную модель будущего. Дальнейший ход событий может подтвердить эту модель, или внести в неё коррективы, или опровергнуть её. Существенно же здесь подчеркнуть, что при недостатке информации о будущем человек активно строит модель этого будущего (13).

. Активность, восполняющая информационные лакуны, недостаток информации, интенсивно работает тогда, когда у человека возникает стремление понять единство и связь вещей и явлений, их причинно-следственные взаимоотношения, законы Природы.

Как мы видели выше, это проявляется в ситуации, когда человек имеет недостаточно информации – вследствие ли нечёткости источника информации, или вследствие того, что несущие информацию сигналы зашумлены, или вследствие того, что человек лишён возможности получать несущие информацию сигналы. В этих случаях недостаток информации восполняется активностью достаточно хорошо, адекватно – недостаток информации компенсируется.

Однако в ряде случаев это оказывается невозможным: прошлый опыт человека оказывается недостаточным, чтобы уверенно построить модель общей картины. И тогда активный человек создаёт в своём сознании некоторую конструкцию, которая достаточно полно охватывает наблюдаемые человеком явления, связывая эти явления в единую картину.

Эта целостная конструкция может быть двух типов.
Один тип такой конструкции охватывает знакомые человеку явления и предсказывает какие-то явления, которые не входят в число тех, на основе которых эта конструкция была построена. Такая концепция – научная гипотеза – может быть проверена, подтверждена или опровергнута вновь обнаруженными фактами. При этом подтверждения и опровержения неодинаковы по своей силе.

Представим себе, что экспериментально обнаружено, что явления А1 ведёт к возникновению явления В1 (А1 – В1), а А2 неизбежно приводит к В2 (А2 – В2). Отсюда возникает гипотеза, что каждое явление из класса А приводит к соответствующему явлению из класса В (Аi – Вi). Гипотеза требует проверки. Для контрольного эксперимента можно проверить, ведёт ли явление А3 к ситуации В3. Если окажется, что А3 ведёт к В3, то это увеличивает вероятность того, что гипотеза верна. Если окажется, что А4 ведёт к В4, то эта вероятность ещё больше, и так далее. Но всегда остаётся некоторая вероятность, что какое-то Ак не ведёт к Вк. Обнаружение же хотя бы одного Ак, которое не ведёт к Вк, достаточно, чтобы считать гипотезу Аi – Вi неверной, т.е. требующей замены или хотя бы уточнения, дальнейшего развития гипотезы.

Создание научной гипотезы обязательно требует указания путей, которыми она может быть подтверждена (лишь вероятностно!) или опровергнута.

Однако конструкция, активно заполняющая недостаток знаний, может быть другой. Она может не носить предсказательного характера, а лишь постулировать существование каких-то сил, управляющих наблюдаемыми человеком явлениями. Эта ментальная конструкция не может быть проверена в эксперименте – не может быть ни доказана, ни опровергнута экспериментом. Этим она существенно отличается от научной гипотезы. Создание такой конструкции – это мифотворчество.

Если научная гипотеза, подтверждённая с высокой вероятностью для достаточно широкого круга явлений, является предметом нашего знания, то миф – предмет нашей веры. Наличие научной гипотезы ведёт к дальнейшему поиску – и дальше к уточнению гипотезы или её замене. Гипотеза, подтверждённая на достаточно широком круге явлений, становится теорией. Миф же не требует проверки и уточнения – точнее, не может быть проверен и уточнён. Он допускает лишь веру и – иногда – эстетическое восхищение его красотой.

С развитием науки человек всё больше узнаёт о природе, о мире, в котором он живёт, о самом себе. Наука отвечает на многие вопросы, ответы на которые до того отсутствовали или оказались неверными или неточными. И, казалось бы, по мере развития науки у человечества остаётся всё меньше вопросов, ответы на которые ещё не получены. Казалось бы, с ростом знания человечества о мире всё меньше становится область неизведанного, того, чего человечество ещё не знает, не познанной человеком части мира (в пределах принципиально возможного в рамках науки). Порой даже современная система школьного образования может сформировать у молодого человека такое представление, будто современная наука знает о мире почти всё и вызвать даже некоторую досаду, что на долю его поколения остаётся лишь выяснить некоторые ещё не решенные детали, устранить отдельные неточности; великие же открытия уже сделаны. Современная «научная картина мира» начинает казаться почти тождественной реальному объективно существующему Миру.

Мне кажется, что дело обстоит совсем не так. С ростом наших знаний о мире число вопросов, на которые у человечества ещё нет ответов, не убывает. Напротив, таких вопросов становится всё больше. Постараюсь пояснить это следующим наглядным образом.

«Костёр науки»

Развивающуюся науку можно представить себе в виде всё сильнее и сильнее разгорающегося костра на огромном тёмном ледяном плато, уходящем вдаль во всех направлениях на необозримое расстояние.

Вокруг костра лёд растаял. И по мере разгорания «огня науки» круг оттаявшего льда расширяется. Область растопленного льда -- это та часть мира, которая освоена наукой. Назовём её ЗОНОЙ ЗНАНИЯ. Это достаточно хорошо познанная человеком часть мира. В ней человек получил ответы на интересующие его вопросы и может активно и целенаправленно использовать свои знания.

Но по мере разгорания костра науки и расширения «зоны знания» увеличивается и освещённая область вокруг "оттаявшей” зоны. Это -- зона, освещённая светом костра, но ещё не согретая его теплом. Лёд на ней ещё не тает, но глаз человека уже различает, что в этой зоне есть что-то ещё не познанное, контуры которого ещё не чётки. И у человека, сидящего у костра, возникают различные предположения о том, что делается в этой зоне, возникают вопросы, на которые хочется получить ответы. Человек ищет ответы на возникшие вопросы. Назовём эту зону ЗОНОЙ ПОИСКА. И эта зона поиска -- на которой уже возникли вопросы, но ещё не получены ответы на эти вопросы -- увеличивается быстрее, чем зона знания. Так что число вопросов, на которые у науки ещё нет ответов, не только не убывает с развитием науки, но возрастает. И возрастает быстрее, чем возрастает число ответов на прежде возникшие вопросы.

Каждое открытие в науке, давая ответ на какой-то вопрос, порождает ряд новых вопросов, ранее не возникавших. Так, например, открытие генетического кода в биологии порождает много новых вопросов, связанных с возникновением жизни. Открытие "чёрных дыр" в астрономии порождает новые вопросы, связанные с развитием Вселенной. Именно об этой стороне развития науки сказано в полушуточном стихотворении С.Я.Маршака:

Был этот мир глубокой тьмой окутан.
"Да будет свет!" -- и вот явился Ньютон.
Но сатана недолго ждал реванша:
Пришёл Эйнштейн -- и стало всё как раньше.

Конечно, не в том смысле "как раньше", что наука пошла вспять, а в том смысле, что появилось много новых вопросов, на которые ещё нет ответов. Человечество узнало, сколь многого оно ещё не знает; поняло, сколь многого оно не понимает. Осознание своего незнания -- это уже продвижение вперёд. Именно это звучит в знаменитом сократовском: "я знаю, что я ничего не знаю".

"Зона поиска" -- это та зона, где уже возникли научно поставленные вопросы, где внимание науки направлено на поиски ответов на эти вопросы. Вопросы здесь сформулированы так, что ясно, каким именно экспериментом или наблюдением можно задать этот вопрос Природе и какой из возможных результатов эксперимента (или наблюдения) подтвердит исходную гипотезу исследователя, а какой – отвергнет её.

Границы между зонами не резкие, зоны постепенно переходят одна в другую. И костёр науки горит неравномерно. В какие-то периоды он даёт не слишком яркое пламя, но много тепла. В эти периоды люди получают много ответов на ранее возникшие вопросы. В эти периоды у некоторых людей возникает иллюзия: "современная наука знает о мире почти всё самое существенное". В другие периоды пламя костра выбрасывает вверх высокий яркий язык (как при брошенной в костёр большой сосновой ветке). В эти периоды ярко освещается окрестность костра -- "зона поиска" в нашем образе. Возникает ощущение "Боже, сколь многого мы не знаем!" Сократовское ощущение. И хочется подбросить в костёр толстые поленья -- чтобы и тепло костра дошло до тех мест, недостаточно ясные контуры которых уже различил глаз.

А вокруг этой освещённой "зоны поиска" -- зона темноты, где даже грубые контуры не просматриваются глазом. Как далеко распространяется эта зона -- человек не видит. Может быть даже, что она безгранична. В этой зоне нет даже опоры для постановки человеком различных вопросов, на которые хотелось бы получить ответы с помощью науки. Но человеку всё же хочется знать -- что там. А разумно, научно поставленных вопросов нет. И тогда возникают мифы, построения, которые человек не может проверить, которые он не может ни доказать, ни опровергнуть. Это ЗОНА МИФОВ или ЗОНА ВЕРЫ. К науке она отношения не имеет, она лежит за пределами науки. Уменьшается ли "зона веры" по мере разгорания костра науки и расширения "зоны знания" и "зоны поиска"? Я бы затруднился дать на этот вопрос чётко положительный ответ. Ведь если эта зона безгранична или даже просто необозримо велика, то невозможно всерьёз говорить об её уменьшении, если какая-то её небольшая часть переходит в "оттаявшую" и "освещённую" зоны. Зачерпнув в море ведро воды бессмысленно говорить, что воды в море стало меньше.

Чем же различаются возникающие у человека вопросы в "зоне поиска" и вопросы в "зоне мифов и веры"? Первые из них -- это научные вопросы, вторые -- лежат вне науки.

Научные вопросы -- это такие вопросы, которые можно задать Природе. Планирование естественнонаучного исследования начинается с того, чтобы чётко сформулировать вопрос, который естествоиспытатель хочет задать Природе. (Слово "естествоиспытатель" здесь точнее, чем слово "учёный"). Затем следует продумывание того "языка", на котором можно задать этот вопрос Природе, чтобы она поняла вопрос и ответила на языке, понятном исследователю. Это и есть планирование эксперимента. А Природа -- капризная собеседница. Не на каждый вопрос она готова отвечать. На нечётко поставленный вопрос она может дать столь же нечёткий ответ, допускающий различные толкования. Очень не любит она отвечать на вопросы -- как происходит то или иное явление и почему происходит нечто. Природа в своих ответах предпочитает обходиться лаконичным "да" или "нет". Поэтому вопросы, задаваемые Природе, лучше всего задавать в форме: "А не происходит ли это таким-то образом?" или "А не потому ли это происходит, что...?" Иначе говоря, естествоиспытатель, желающий задать Природе вопрос, должен иметь исходную рабочую гипотезу о возможных (с его точки зрения) ответах. Он должен заранее предвидеть возможные результаты задуманного им эксперимента – те результаты, которые подтвердят правильность исходной гипотезы, и те результаты, которые опровергнут Б.шЮправильность гипотезы. Если же быть более точным, то надо было бы сказать не "подтвердят", а "сделают высоко вероятным". Для увеличения уверенности в правильности (или неправильности) исходной гипотезы нужны дальнейшие эксперименты.

Именно такие вопросы, научно поставленные вопросы, возникают в "зоне поиска" -- в зоне, где видно уже достаточно, чтобы строить гипотезы и искать пути их проверки.

Но человек -- существо зело любознательное, и ему хочется знать, что делается и в третьей, не освещённой костром науки зоне. И он пытается сказать себе что-то о том, что же там такое. Но эти высказывания не являются научными гипотезами и не могут послужить основой для плодотворного диалога Человека с Природой. Эти высказывания не являются научными гипотезами, так как на их основании не может быть поставлен эксперимент, который либо подтвердит, либо опровергнет их. Это не научные гипотезы, а мифы. Они относятся не к области знания, а к области веры. Именно в этом смысле к области веры, а не знания, относится идея о наличии разумного верховного существа, управляющего миром. Невозможно представить себе такой эксперимент, результат которого опроверг бы эту идею: любой результат может быть истолкован так -- "значит, это существо хочет, чтобы было именно так". А принципиальная (априорная) невозможность опровергнуть некоторое утверждение означает и принципиальную невозможность подтвердить его.

Динамичность научной гипотезы, понимание её незаконченности, поиск путей её проверки и уточнения – отличают научную гипотезу от мифа, характеризующегося статичностью, уверенностью в его правильности и отсутствием поиска путей проверки.

Итак, в зоне, не освещённой светом науки, не возникает научных гипотез и поиска ответов, какая из гипотез верна. Это -- зона мифов, зона веры. Зона, лежащая вне науки. И возникающие у человека идеи о том, что творится в этой зоне, -- лежат вне науки: они не могут быть ни подтверждены, ни опровергнуты научным экспериментом. Они могут удовлетворять желание любознательного человека поразмыслить и пофантазировать о том, что делается в зоне, лежащей за пределами освещённой наукой части мира. Но всё это – за пределами науки.

Oрганы чувств человека почти не доставляют ему информацию из зоны мифов. И человек активно заполняет эту тёмную зону. Когда молчит «рецепторная составляющая» сенсорных систем, работает их «активная составляющая» (8). ВИдение сменяется видЕниями, зрение – призраками. Как в сумерках. У некоторых людей эти неясные контуры вызывают только эмоциональные (а не конкретно-содержательные) переживания. Как небо над Толедо в известной картине Эль-Греко. У других эти неясные эмоционально окрашенные контуры вызывают более содержательные переживания, как на картинах Чюрлёниса. Работа активной составляющей сенсорных систем формируется культурой, в которой живёт человек, его личной судьбой, его воспоминаниями и ожиданиями, прогнозами, идеалами и опасениями, надеждами и страхами. Они могут иметь очень личный, специфический для данной личности характер. Иногда у душевнобольного человека они принимают характер бреда, галлюцинаций. Но и в этом случае они порождаются окружающей данного человека культурной средой. Недаром содержание бреда различно в разные эпохи, а в одну и ту же эпоху – у людей, принадлежащих к разным культурным слоям. Так, например, сейчас практически не встречается бред одержимостью «нечистой силой». И соответственно, чаще встречается бред влияния с помощью излучения, бред «вытягивания мыслей» больного с помощью каких-то хитрых электронных приборов.

В случае, если сформированные человеком образы, заполняющие зону мифов, таковы, что оказываются созвучными другим людям той же культуры, соответствуют их готовности принять эти образы, они, эти образы, распространяются и становятся образами широкого круга людей этой культуры. В этом случае эти образы – продукты определённой культуры – уже сами становятся существенной частью этой культуры, активно влияющими на жизнь людей, формирующими взгляды следующих поколений, иногда направляющими их жизнь, влияющими на судьбы этих людей, а порой и целых народов. Большую роль они играют в формировании этических и эстетических ценностей культуры. По мере того, как удаётся сделать тот или иной вопрос из зоны веры и мифов объектом научного исследования, он переходит в зону поиска: зона поиска расширяется за счёт зоны веры и мифов.

Эрудит – это человек, в поле внимания которого лежит в основном зона знания. Исследователь, естествоиспытатель – это человек, в центре внимания которого лежат вопросы, на которые он не знает ответа. Но вопросы эти – научные, то есть такие, которые можно задать Природе и получить ответ. Это и делает исследователь. Область его деятельности – зона поиска. Исследователи расширяют наши знания за счёт зоны поиска. А те немногие, которым удаётся преобразовать вопросы из зоны веры и мифов в научно поставленные вопросы – это научные гении. Они расширяют зону поиска за счёт зоны веры и мифов, они ставят научные вопросы там, где такие вопросы прежде невозможно было поставить.

Расширение зон – необходимая для науки вещь. А насколько такое расширение окажется возможным зависит от познавательных возможностей человека и от времени, которое «отпущено» человечеству, способному к познанию.

Но обратимся снова к зоне веры и мифов. Возможны различные варианты веры.

1. Вера в то, что за пределами освоенных наукой зон стоит некоторая разумная сила, в чём-то подобная разуму человека, но безгранично более могущественная. Это – религия.

2. Вера в то, что за пределами зон знания и поиска вообще ничего нет (например, что до Большого Взрыва вообще ничего не было – ни времени, ни пространства, ни событий, что история Вселенной начинается с Большого Взрыва).

3. Bера в то, что в области, ещё не освоенной наукой, действуют те и только те законы, которые работают в освоенных наукой областях. Это – материализм. В этом смысле философский атеизм (как и пантеизм Спинозы) – тоже одна из возможных вер. И, как и любая другая вера, лежит за пределами науки.

4.Вера в то, что лежащее за пределами зон знания и поиска в принципе непознаваемо. При таком убеждении человек и не попытается проникнуть в зону, в которой пока ещё невозможны научная постановка вопроса и поиск истинного знания, и поэтому лежащее в ней останется непознанным даже в том случае, если это убеждение ошибочно.

5. Вера в то, что в зоне, лежащей за пределами сегодняшнего научного знания и поиска, имеются (в принципе могут быть обнаружены и исследованы) некие новые силы и закономерности, не известные в зоне, уже освоенной наукой к этому времени. Такая вера является стимулом для человечества попытаться проникнуть в эту зону и исследовать её.

Образ с костром для большей наглядности представлен здесь нарочито уплощенно с возможностью удаления от «центра» только по плоскости, в двух измерениях. Реальная ситуация, естественно, многомерна. В ней, по меньшей мере, необходимо принимать в расчёт четыре измерения – трёхмерное пространство и время (с удалением от «центра» в двух направлениях – в прошлое и в будущее).

Зона знания и зона поиска у разных людей и в разные эпохи имеют различные размеры. Они составляют сферу актуальной среды данного человека или данной группы людей. Под актуальной средой человека мы понимаем здесь те области и свойства среды, о которых человек получает информацию и которую активно использует в своей деятельности.

Для человечества по мере развития науки сфера актуальной среды расширяется.

У людей «близоруких» она меньше. И порой они не видят почти ничего дальше зоны знания – зоны уже добытых знаний. Им кажется, что всё в мире ясно и освоено наукой, что наука в основном завершена, что современная им научная картина мира почти полностью соответствует истинной и полной объективной картине мира.

Более «дальнозоркие» люди видят и зону поиска, видят множество ещё не решённых вопросов.

Очень «дальнозорким» людям удаётся рассмотреть и что-то в самой «удалённой» части мира. Этим счастливцам удаётся даже в неясных контурах, воспринимаемых органами чувств, разглядеть умственным взором то, что потом (!) оказывается реальностью. Так, Лобачевский «разглядел» неэвклидову геометрию. Многим казалось, что это плод фантазии, может быть, даже больной фантазии. Но по мере расширения зоны знания и зоны поиска стало ясно, что неэвклидова геометрия описывает реальность. Ту реальность, которая прежде оставалась в тёмной, невидимой человеку зоне.

Наука ещё не подошла к своему концу. Ей предстоит ещё много открытий – в том числе и фундаментальных.

Из сказанного выше, думается, вытекают и некоторые педагогические соображения. Образование не должно разрушать у молодого человека чувства окружённости ещё не познанным, окружённости загадками, разгадки которых так увлекательны и так нужны людям. И часть этих разгадок предстоит сделать ему и его сверстникам. Не разрушать готовность (присущую детям) к встрече с неожиданным, с «чудом», не укладывающимся в «современный научный образ Мира». Ведь если человек психологически не будет готов к встрече с неожиданным, он может пройти мимо, не заметив этого неожиданного; и человечество упустит важное открытие. Пусть образование сохранит лирика в будущем физике и физика в будущем лирике. От этого все останутся в выигрыше.

Заключение

Подведём краткий итог сказанного выше. Активность заполняет информационный дефицит в сенсорном восприятии, в памяти, в моделировании будущего, в мышлении. Обычно это заполнение играет положительную роль, помогает человеку. Но в необычных условиях (в частности, в патологии), активное заполнение информационного дефицита оказывается не помощью, а помехой, искажающей реальность.

На уровне сенсорного восприятия активность помогает адекватному восприятию, заполняя недостаточно чёткие или зашумлённые сигналы. В необычных условиях активность может мешать адекватному восприятию – возникают иллюзии, галлюцинации.

На уровне памяти активность помогает человеку, позволяя разгрузить память путём заполнения образовавшейся лакуны, опираясь на вероятностную структуру прошлого опыта. В необычных условиях активность может мешать, особенно в патологии, когда при потере памяти возникают псевдореминисценции.

На уровне построения модели будущего при планировании адекватных действий активность помогает, опираясь на вероятностное прогнозирование. При невозможности построения вероятностного прогноза активность может мешать, приводя к мифотворчеству, а в патологии – к бредообразованию.

На уровне мышления активность помогает создавать научные гипотезы, предсказывающие ранее не известные явления; правильность научной гипотезы может быть в дальнейшем подтверждена или опровергнута. При невозможности построения научной гипотезы активность может мешать познанию, ведя к созданию мифа; миф не может быть ни опровергнут, ни подтверждён. В патологии активность может приводить к бредообразованию.

Литература

1. Павлов И.П. Двадцатилетний опыт. 1928, стр.106 
2. Бернштейн Н.А. Физиология движений и активность. Изд. «Наука», серия «Классики науки», М.,1990, стр.433 
3. Бернштейн Н.А. Новые линии развития в современной физиологии.// В кн.: И.М.Фейгенберг. Николай Бернштейн. М., 2004 
4. Бернштейн Н.А. Физиология движений и активность, стр.456
5. Фейгенберг И.М. Николай Бернштейн: от рефлекса к модели будущего. Изд. «Смысл», М., 2004. 
6. Креленштейн Н.С. Вероятностное прогнозирование речи и обучение чтению на иностранном языке.// В сб.: Лингво-методические основы преподавания иностранных языков. Изд. «Наука», М., 1979, стр.3-25. 
7. Krelenstein N. Probabilistic Prognosis (PP) in Teaching and Mastering Foreign Language. // In: 10th European Conference for Research on Learning and Instruction, Padova, 2003, p.141
8. Фейгенберг И.М. Физиология активности в сенсорной сфере (восприятие, иллюзии, галлюцинации). // «Независимый психиатрический журнал», 1997, IV, стр.27-31 
9. Фейгенберг И.М., Вайнберг И. Обсессивный синдром. // «Независимый психиатрический журнал», 2000, IV, стр.31-34
10. Фейгенберг И.М. Однородна ли группа нарушений, называемых Obsessive-compulsive disorders (OCD)? // “Независимый психиатрический журнал”, 2002, I стр.13-15 
11. Фейгенберг И.М. Мозг, психика, здоровье. Изд. «Наука», М., 1972
12. Фейгенберг И.М., Лаврик В.В. Вероятностное прогнозирование и память в учебной деятельности. // «Мир психологии», 2001, № 1, стр. 174-182 
13. Фейгенберг И.М., Ровинский Р.Е. Информационная модель будущего как программа развития. // «Вопросы философии», 2000, № 5, стр.76-87. 

Статья поступила в редакцию 4.05.2005 г.