Однако что есть государство? 
Как его пощупать? Государство – 
это государственные структуры 
и органы, другими словами – 
представители народа, или, короче, 
бюрократия. 
В. Суворов

Его убивали за то, что он не 
отказался от чувства реальности. 
М. Аврутин

По мнению Иммануила Канта (характерному, впрочем, для его места и времени) исторический процесс представляет собой движение от дикости к цивилизации. Примерно как у Киплинга в сказке о «Кошке, которая гуляла сама по себе»: был сперва человек дикий-дикий, а потом его начала воспитывать женщина… только в роли женщины у Канта выступает государство. С Киплинга-то, конечно, взятки гладки – сказка, она сказка и есть – а вот с Кантом в этом вопросе мы позволим себе не согласиться. Не знаю, откуда черпал он свои представления о «дикарях», но к образу жизни и привычкам людей родоплеменного общества никакого отношения эти представления не имеют. 
На самом деле «беззаконной свободы» у «дикаря» куда меньше, чем у было у почтенного кёнигсбергского профессора. Ибо закон (пусть и неписанный, за отсутствием письменности как таковой) первобытного общества куда строже регламентирует поведение каждого, в зависимости от пола, возраста и положения на иерархической лестнице, чем законы, по которым живем сегодня мы. Возможно, Кант (или, скорее, его информаторы) за неконтролируемый взрыв эмоций принимали кровную месть (на самом деле она не право, а обязанность!), или отношение к любому иноплеменнику как к врагу – это отношение с образованием государства действительно усложняется, что, впрочем, не устраняет в международных отношениях все то же право силы. 
Короче, вы будете смеяться, но по части индивидуальной свободы историческое развитие идет не просто не туда – оно идет обратно. Уже в соседской общине благосостояние отдельного человека гораздо сильнее, чем в родовом сообществе, где мамонта убьют, подымут вой, начнут добычу поровну делить, зависит от собственных усилий и личных качеств: что потопаешь – то полопаешь. Уже средневековое городское вече делает самостоятельность политических суждений правом и обязанностью каждого гражданина. Что и говорить о культуре современного мегаполиса… Если бы какой-нибудь самородок из племени мумбо-юмбо позволил себе об уважаемом родовом идоле высказаться в тоне, в каком Дани Кон-Бендит в достопамятном 1968-м о государственных символах Франции и Германии высказывался, – зуб даю – до вечера бы не дожил! 
Наблюдаемый факт: по мере своего развития государство не ограничивает, а расширяет свободу индивида, а следовательно… переразвитое государство должно приводить к той самой, не зря осуждаемой Кантом «беззаконной свободе», по-современному скажем – анархии. Проверим эту гипотезу. 
– Как это? – рассуждал он (Дерсу) вслух. – Царь есть, много всяких капитанов есть, и хунхузы есть. У китайцев тоже так: царь есть, и хунхузы есть. Как наша живи? Царя нету, капитанов нету и хунхузов нету. (В.К. Арсеньев «По Уссурийскому краю»).
http://lib.ru/PROZA/ARSENTIEW/ussuri1.txt 
Дерсу, первобытный человек, смотрит в корень. В его, родовом, обществе, профессиональных преступников быть не может: за преступлением неотвратимо следует наказание, если преступление серьезно или повторно, виновный уничтожается или изгоняется, а поскольку любой иноплеменник всем, по определению, враг – в одиночку долго не просуществуешь. 
С возникновением государства у асоциального элемента, провалившегося в зазор между общинами, впервые появляется шанс не быть убитым первым встречным, но встретить себе подобных и сбиться в шайку. Однако серьезной угрозы для общества поначалу они не представляют. 
Государство относится к ним, прямо скажем, без особого гуманизма, к тому же люди, оказавшиеся за бортом родной общины, не правило, а исключение. Община – в те времена уже не родовая, а соседская – живет и процветает, а государство удачно дополняет ее. Возникает неплохо функционирующая система сдержек и противовесов, которая держится несколько веков, но, как все под луной, она, увы, не вечна. Не будем углубляться в очень долгий вопрос о причинах постепенного вырождения и распада общин, ограничимся констатацией факта: Вместо деревни, местечка или городского квартала, где люди бок о бок живут поколениями, вместе учатся, молятся, женятся друг на друге и примерно тем же самым зарабатывают на жизнь, возникает мегаполис с его спальными районами и одиночеством в толпе. 
Вот тут-то и выясняется, что взять на себя функции общины, при всем желании, государство не может: Никакая полиция не заменит контроль соседей, с детства знающих тебя как облупленного, никакие социальные службы не отмерят всякому именно такую помощь, в какой нуждается только он один, не отличат безошибочно лодыря и пьяницу от того, кто реально попал в беду. Не спешите упрекать чиновника за бездушие, я лично, несколько лет проработав в сфере обслуживания, свидетельствую: когда на тебя сплошным потоком обрушиваются абсолютно чужие физиономии, единственный способ не сойти с ума – перестать воспринимать их как лица. Вежливость – дело тренировки, а вот реальное внимание к каждому, увы, – технически неосуществимо. 
Но с другой стороны... кроме государства-то ведь и некому! И вот зарождаются в обществе мечты об идеальном государстве, которое – сможет и воздаст каждому по делам его. Утопия Платона появляется именно в тот момент, когда цивилизация древнего мира становится городской. Утопии Европы из того же корня растут, все – от Сен-Симона до Маркса – стремятся такую власть изобрести, чтоб точно знала, «как надо», и каждого умела заставить делать так, и только так. Но все эти километры полок и тонны томов легко опровергаются одной-единственной гениальной фразой Ицхока-Лейбуша Переца: «К КАЖДОЙ КРОВАТИ ГОРОДОВОГО НЕ ПРИСТАВИШЬ».

Не может государство, но... очень хочет. Во-первых, потому что кроме него действительно некому, а во-вторых, какой же дурак когда отдавал власть, которая сама плывет в руки? И начинается театр абсурда, лучше всего описанный, пожалуй, в знаменитой антиутопии Айн Рэнд «Атлант расправил плечи». Идеал бюрократии – выдать предписания на все случаи жизни, независимо от того, способствуют ли они выживанию человека и общества, ибо выживанию каждого конкретного бюрократа способствует только и исключительно благоволение бюрократа вышестоящего, а там – хоть трава не расти! 
И там, где бюрократ становится полным хозяином, она, таки да, не растет: заводы гонят брак, колхозы вымирают с голоду, в науке господствуют лысенко, а культурой распоряжаются ждановы. Не растет у бюрократа трава, а кушать каждый день хочется и самому бюрократу, и день ото дня растущей своре образцовых граждан, которые производительно работать либо не могут, исполняя бюрократические предписания, фокстрот танцевать левой ноздрей через правое ухо, либо не хотят, ибо поколениями живут на пособия, т. е. за счет перераспределения. Такие у бюрократов вообще любимое дитятко, ибо процесс перераспределения позволяет на вполне законном основании бесконечно создавать новые должности и в свой карман оттягивать перераспределяемые средства. Потому и к хулиганству их, и к мелким грабежам, и к торговле наркотиками начальство подходит с пониманием, наказывает все больше символически. Вот так, на страх мирному гражданину, беззаконная свобода ДОПУСКАЕТСЯ. 
Но сверх того, она еще и НАСАЖДАЕТСЯ. Поскольку, с одной стороны, испытывает бюрократ сильнейшее стремление всех и вся своей власти подчинить и зарегулировать по самое не могу, С другой – в случае удачи зубы на полку класть придется. И бюрократ находит выход: Вся сколь-нибудь осмысленная, целесообразная деятельность, позволяющая обществу и его бюрократическому балласту оставаться на плаву, выводится из-под власти закона, становится нелегальной, но, как правило, всерьез не преследуется, покуда действующие лица делают вид, будто исполняют идиотские предписания, а еще лучше – делятся с бюрократом прибылью (коррупция – неотъемлемый атрибут бюрократизма). 
Такая игра дает бюрократам не только возможность выжить вопреки собственной деятельности, но и огромную дополнительную власть, поскольку закон нарушают очень многие, а кого из них преследовать – решает только бюрократ, как захочется его левой пятке. Примеры в изобилии наберет каждый, что в книжке Айн Рэнд, что в опыте собственного советского прошлого. Именно за нарушение правил этой игры сидит Ходорковский, именно поэтому страшнее всего для бюрократа не разоблачения в духе «викиликс», а произнесение вслух того, что давным-давно всем известно.

Но какое все это имеет отношение к нашей теме? Представьте себе – имеет, самое непосредственное. 
Дело в том, что в двадцатом веке мечта Канта сбылась – появились организации, вполне успешно подвизающиеся в роли международной бюрократии и претендующие на титул «Мирового Правительства». Функционирует она по тем же правилам, что любая другая: увековечивает проблемы, вместо того, чтобы их решать, холит и лелеет всяческих тунеядцев и нормирует количество СО2 в коровьей лепешке. Как всякая бюрократия, стремится к максимальному расширению своей власти, а поскольку у бюрократии всемирной контролирующей инстанцией может быть разве что Господь Бог, каковой, как известно, долготерпелив и многомилостив, то и закидоны она обнаруживает – мирового масштаба. 
Встречается еще, правда, сопротивление отдельных нетипичных независимых государств. Не обязательно даже национальных, как Иран, имперский Китай не менее проблематичен. Дело в том, что интересы выживания государства как сообщества требуют принятия решений, адекватных конкретной ситуации, а интересы бюрократии требуют действий, адекватных только и исключительно параграфам изобретенных ею инструкций. 
Как индивидов в отдельно взятой стране, так и государства на мировой арене по модели взаимодействия с бюрократией можно, грубо и приблизительно, поделить на три группы: 
1. Управляемые. Те, кто либо действительно верит, либо под давлением среды притворяется, что верит в необходимость бюрократического регулирования. Они платят налоги, производят множество бессмысленных и прямо контрпродуктивных действий, а действия осмысленные все больше вытесняются в «черную» или «серую» зону, либо вообще не совершаются. К этой группе относится, прежде всего, т. н. «Золотой миллиард». Идеологически это оформляется как призыв к сознательности в борьбе за прекрасную утопию 
2. Опекаемые. Те, кто живет за счет перераспределения, давая бюрократам повод для создания новых рабочих мест и запускания пальчиков в казенную кассу. Это, прежде всего, Африка, мелочевка типа Гаити, ну и, конечно, очень дорогие всему ООНу палестинцы. Идеологическая упаковка – гуманизм, помощь страждущим братьям. 
3. Ублажаемые. Те, кто живет общинами, и потому бюрократическому диктату не поддаются. Даже будучи покоренными и включенными в состав империй, они продолжают действовать сообразно собственной логике. Вспомните, как отступало советское начальство перед традиционным укладом тех же мусульман Кавказа или Средней Азии, довольствуясь лишь внешними, формальными признаками подчинения. Притом что не было у него недостатка ни в солдатах, ни в оружии, ни в прочих средствах – от подкупа до террора включительно. С такими бюрократ ищет компромисс – откупается и т. п. Идеологическое оправдание – они еще не доразвились до понимания нашей великой цели. 
Таким образом, возможно, даже сама того не желая, бюрократия обеспечивает огромную фору третьей группе в ее борьбе против первой на всех фронтах, начиная с театра военных действий. Слабое место «золотого миллиарда», при всем его несомненном техническом превосходстве, есть вот именно подчинение бюрократическим инструкциям, превращающим войну в подобие известного аттракциона «бег в мешках». Помните «Понедельник начинается в субботу»: Саваоф Баалович был всемогущ. Он мог все. И он ничего не мог. Потому что граничным условием уравнения Совершенства оказалось требование, чтобы чудо не причиняло никому вреда. Никакому разумному существу. Ни на Земле, ни в иной части Вселенной. А такого чуда никто, даже сам Саваоф Баалович, представить себе не мог. http://lib.ru/STRUGACKIE/ponedelx.txt В результате из всех войн за последние полвека «Золотой миллиард» выиграл только одну – с Аргентиной за Фолклендские острова, да и ту ценою громогласного международного «Фэ!» в адрес невоспитанной Маргарет Тэтчер.

Вторая группа тоже не остается обделенной, ее защищает непробиваемая броня «политкорректности». Известно, что за громогласным утверждением «все равны» вскоре непременно последует довесок «но некоторые равнее других». Так вот, равнее всех оказались, как и следовало ожидать, те, с кого бюрократия чего-нибудь поимеет. Как вы думаете, почему международных начальничков, так близко к сердцу принимавших неравноправность черных в ЮАР или албанцев в Косово, ничуть не трогает, скажем, в Латвии дискриминация русских? 
А потому, что за спиной албанцев стоит Саудия, с которой лучше отношений не портить, а на коленовставательную Россию всем наплевать с высокой стройки коммунизма, да и не слишком она о соплеменниках своих беспокоится. Потому что для опекания черных в Африке уйму фондов натворить можно. Да в каждом по начальнику, а у начальника да по три заместителя, да у каждого заместителя по секретарше, не говоря уже о старшем и младшем бухгалтере, да в год, как минимум, раз – конгресс на курорте с громогласными речами по утрам и культурной программой вечером… 
Кстати, по той же самой причине (а не только из-за традиционного антисемитизма) мертвых евреев Европа любит больше, чем живых. Посчитайте-ка, сколько можно диссертаций на кафедрах по изучению Холокоста защитить, сколько синекур по соответствующим музеям открыть, мероприятий – вовсе немеряно! С живых же евреев фиг чего дождешься, кроме претензий.

В результате «беззаконной свободой» вовсю пользуются любые террористы типа албанцев в Косово и побирушки типа Гаити, зато сурово преследуется любая самозащита от агрессии, ибо, зачем нужен бюрократ тому, кто может защитить себя сам, тем более, от нападения кого-то, кому оный бюрократ покровительствует? Разумеется, международная бюрократия должна периодически надувать щеки и поддерживать иллюзию, будто отстаивает закон и порядок, но делать это надобно умеючи. В советской торговле практиковались, как помните, периодические посадки, но не тех брали, кто больше брал, а тех, чей арест меньше ущерба наносил мафии и не сокращал поступления от взяток. 
Вот тут-то оно и есть, еврейское наше счастье! Сами, вне всякого сомнения, к «золотому миллиарду» принадлежим, в рядах которого «Всемирное Правительство» даже за Америкой не признает права на самозащиту. Враги же наши, с одной стороны – «недоразвившиеся», с которыми лучше не связываться, хотя взятку, при случае, слупить с них не грех. С другой, – никто, кажется, на всем белом свете для ООНовских чиновников синекур столько не создает, сколько родные «палестинцы».

Употребляя термин «национальное государство», Йорам Хазони определенно имеет в виду не этническую однородность (иначе не причислил бы к ним Америку), но, главным образом, то, с чем оно традиционно ассоциировалось в представлениях европейцев: К концу XIX века эта идея национальной свободы широко распространилась и стала ведущим принципом не только для Европы, но и для мира в целом. Такие прогрессивные мыслители и политики как Джон Стюарт Милль или Вудро Вильсон, отстаивали право суверенного национального государства, защищать свою форму правления, религию и язык от имперской тирании и видели в нем краеугольный камень нового политического порядка, предназначавшегося в будущем для всего человечества. – Так вот, ныне отношение к нему изменилось именно по этой причине. 
Во времена Вильсона или Милля под свободой однозначно понимали взятие на себя ответственности за собственную жизнь, тогда как сегодня наиболее желанна западному человеку свобода от всякой ответственности. На смену идеалу государства как союза свободных людей, вместе распоряжающихся своей судьбой, пришел утопический идеал "государства-провидения", что с гражданином обращается как нянька с дитятей. Для Израиля это, разумеется, плохо, но еще хуже для самого Запада. 
Примечания 
Сравн. Yoram Hazony, On the National State, Part 1. Empire and Anarchy. In: Azure, Winter 2002. 
Сравн. Jurgen Habermas, Der europaische Nationalstaat. В: Die Einbeziehung des Anderen. Frankfurt: Suhrkamp 1999; напротив Adrian Hastings, The Construction of Nationhood.Cambridge: Cambridge University Press 1997. 
Сравн. Yoram Hazony, On the National State, Part 2. The Guardian of the Jews. In: Azure, Summer 2003. 
Сравн. Tony Judt, Israel: The Alternative. In: New York Review of Books, 23. October 2003; dagegen Leon Wieseltier, Israel, Palestine, and the Return of the Bi-National Fantasy. In:The New Republic, 27. October 2003. 
Сторонники новой концепции, которые хоть немного разбираются в истории идей, знают и то, что евреи были первым из народов, добровольно отказавшимся от национального государства. Франц Розенцвейг, Мартин Бубер, Гершом Шолем, Альберт Эйнштейн, Ханна Арендт и многие другие немецкие евреи следовали Канту, и взгляды их были аналогичными. Известные европейские евреи вполне свободно высказывали свои возражения против создания еврейского государства, что подтверждает идею более высокой ступени нравственной зрелости, которой достигли евреи, чтобы впоследствии отречься от нее. 
Herfried Munkler, Imperien. Die Logik der Weltherrschaft – vom alten Rom bis zu den Vereinigten Staaten. Berlin: Rowohlt 2005.

Перепечатано 16 марта 2011 г. для обсуждения на семинаре 
с сайта «Заметки по еврейской истории» №3 (138) за март 2011 г. 
http://www.berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer3/Grajfer1.php