То, что в смутные времена повышается восприимчивость людей к псевдонаучным идеям, – известное психологическое явление, механизм которого, однако, не вполне ясен. Конечно, суеверия не возникают из ничего на переломах бытия, они и во вполне спокойные и застойные времена пронизывают быт достаточно частыми стежками. Это не только цепкий, но и довольно агрессивный "пережиток" времен тотального господства первобытной магии. И это несмотря на то, что суеверия отвергаются как естественными материалистическими науками (и избавь нас от идеализма лукавого, и дай материю нам в ощущение), так и всеми монотеистическими мировыми религиями (негоже правоверующему суевериться по мелочам, как несолидно заядлому наркоману шмалять легкую дурь).

Прояснить ситуацию, возможно, удастся с помощью так называемого "пари Паскаля". Блэз Паскаль, великий математик, разработавший основы теории вероятностей и теории игр, крепко ударился об религию (после того, как чуть-чуть не утонул на лодочной прогулке). Основы теории игр очень просты и даже примитивны (когда их уже раскрыл Паскаль!), и учитываются как сознательно, так и подсознательно всеми участниками разных пари и особенно букмекерами тотализаторов. Даже прежде чем вообще принять участие в каком-либо пари, необходимо взвесить свои шансы, и возможные выигрыши и проигрыши по правилам теории игр. Ну, например, если мы с тобой, читатель, играем в простую орлянку обычной монетой, то, в связи с равенством шансов (вероятностей выигрыша и проигрыша), надо, чтобы и рисковали мы одинаковыми суммами-призами. Ну, а если у нас пари на игральной кости, и я ставлю только на шестерку, а ты – против шестерки на все остальное, то было бы справедливо, чтобы ты рисковал суммой впятеро больше моей (т.к. вероятность твоего выигрыша в пять раз больше).

Другими словами, чтобы принимать правильные решения и стратегии в азартных играх (и даже перед их началом), необходимо перед сравниванием возможных результатов всегда перемножать величину "приза" на вероятность риска. Сам же Паскаль и попытался приложить эту свою теорию к богословию. К тому времени было уже ясно, что все "доказательства бытия божья" ничего не доказывают. А вот какую-то реальную цену имеет как раз только вероятностное соображение Паскаля, которое самого бытия, собственно, и не касается.

Пари Паскаля заключается в том, что вера и неверие, как стратегии игры индивидуума рассматриваются в духе теории азартных игр. Сначала честно отмечается, что реальных рациональных оснований для точного и обоснованного выбора стратегии индивидуума в вопросах веры не имеется. А затем, независимо от оценки шансов той или иной альтернативы, оцениваются суммы призов (весовые коэффициенты). Подразумевается, что шансы примерно равны (как и у анекдотической встречи динозавра с современной блондинкой по оценке последней – "либо встречу, либо нет!") или, по крайней мере, конечны. Тогда разумный игрок должен поставить на существование бога. Согласно Паскалю жить в безверии крайне опасно, т.к. в случае существования бога – возможный проигрыш (вечные муки) бесконечно велик. Если же его не существует, то цена "выигрыша" = 0. Жить в лоне веры не опасно (хотя и несколько более затруднительно из-за обрядов и постов, всяческих ограничений и запретов и т.п.), т.к. цена "проигрыша" опять же = 0, зато цена выигрыша (спасения, вечной жизни и блаженства и т.п. ) бесконечна.

Ошибка такого умницы, как Паскаль, до обидного проста и смешна. ПРИДУМАТЬ, без проверки-то, можно ВСЕ, что угодно, и это не обязано иметь хоть какое-то отношение к реальным шансам и призам! Ну, например, можно считать, что каждый раз при угадывании счастливого номера на встречных автомобилях, в следующей жизни будем получать миллион долларов. Причем не тысячу, а миллион, потому что миллион больше! А подсчет нетруден и его можно довести до автоматизма. Хоть это и глупость и паранойя. Но самое интересное в том, что паскалево пари как индивидуальная стратегия – ОБЪЕКТИВНО могучий стимул любой веры и суеверия, и НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО на сознательном уровне принятия решения о выборе этой индивидуальной стратегии. Хотя до конца последовательный подход, вытекающий из пари Паскаля может приводить к любому уровню чуши.

Например, легко показать, что предпочтительна вера в строгого (мелочно мстительного, гневного и т.п.), а не сверхмилосердного бога. То есть ортодоксальный иудаизм предпочтительнее хасидского или реформистского (а тем более христианства!), а старообрядчество предпочтительнее никонианства и т.п. Как? А очень просто. Боясь строгого бога, мы ничем не рискуем даже и перед милосердным. А вот низкий порог боязни и запретов перед милосердным, крайне опасен, если он окажется строгим! Но и любое суеверие легко обосновывается паскалевым принципом. Наиболее выигрышная стратегия для избираемых и "избранных" (и политических депутатов, а не только религиозных деятелей) – обещать, и как можно больше!

Кстати, в свете такой трактовки паскалева пари, упрекать науку и научное мировоззрение в подрыве веры, как это делают некоторые религиозные деятели – просто несерьезно. Они ничуть не подорвали пресловутой неопределенности. Просто углубленное познание Вселенной и успешность его продвижения в самых дотошных подробностях без какой-либо помощи гипотезы о существовании Творца, увеличивает правдоподобность возможности существования Вселенной и без этой гипотезы. Но даже если допустить, что "вероятность" бытия божьего стремится к нулю, а коэффициент правдоподобия обратного допущения, наоборот, к единице, неопределенность все же СОХРАНЯЕТСЯ, т.к. нельзя установить соотношения между произведением весовых и "вероятностных" величин типа 0*∞ и 1* 0. И даже эта неопределенность – как бы "в пользу" гипотезы бытия божья. Что и объясняет ее сверхъестественную живучесть (даже некоторые, так называемые "воинствующие атеисты", зачастую запросто могли сказать, что "бога нет, но что-то есть").

Более того, похоже, что интуитивное, подсознательное ощущение ситуации типа "пари Паскаля" – абсолютно неистребимый корень абсолютно всех суеверий! Достаточно одного крепкого совпадения (даже не реального, а хоть в каком-нибудь языке каламбурного) в "опыте" целой деревни или "мира", чтобы возникли суеверия вроде примет о черных кошках, разбитых зеркалах или числа 13 (у китайцев – числа 4, которое по-китайски произносится так же, как и слово смерть). Проще и выгоднее сплевывать через плечо, стучать по дереву и браться за пуговицу, чем усиливать страх перед грозными и неведомыми "последствиями". Особенно когда в жизни достаточно много реального риска – известно как суеверны моряки, летчики, цирковые артисты, кочевые цыгане и т.п. и т.д.

Эта психологическая трактовка Паскалева пари дает обретение довольно мощного дополнительного инструмента для понимания мира. Ну вот, хоть например, почему НА САМОМ ДЕЛЕ к атеистам в традиционных обществах и на БЫТОВОМ УРОВНЕ всегда было резко отрицательное отношение? И на этот вопрос легко можно ответить с помощью этого инструмента. Для разбойника-душегуба и других столь же отрицательных персонажей, так или иначе "продавших душу дьяволу", паскалево пари меняет знак. Кроме вечных мук такому персонажу хорошего ничего ПОСЛЕ ЖИЗНИ "не светит" (бесконечный отрицательный "приз"), в лучшем случае у него есть только маленький "шанс" на амнистию типа "чистилища", и то при условии немедленного раскаяния, причем для этого надо уже реально расстаться со всем, что награблено и как-нибудь иначе присвоено, и ради приобретения чего уже и пожертвовано бессмертной душой. Таким образом, нашему гипотетическому отрицательному герою нулевой атеистический приз уже видится выигрышем (благополучным уходом от ответственности). То есть ему "выгоднее" поставить на отсутствие наличия бытия божья (как и любого другого воздаяния типа кармы, например). И ведь это даже не на сознательном рациональном уровне!

Но и обыватель – тоже не дурак, соображает, что если данный индивид склонен к атеизму, наверное, злодей, однако. Также понятно, что в обществе, в котором большая или доминирующая часть его прошла революцию, истребительную войну или тюрьмы и лагеря, где волей-неволей приходилось нарушать те или иные нравственные законы, превалирующим становится именно атеистическое мировоззрение. Таким образом, не атеизм и научное мировоззрение приводит к общественным потрясениям, как это часто любят утверждать, а совсем наоборот. А ведь это проливает и некоторый свет на одну из составляющих причин негативного отношения израильских аборигенов к новым русским репатриантам.

А вот еще “парипаскальная” штучка. Если соседа арестовывали, ну, скажем, в 37-м году, да и в любой тоталитарной или великореволюционной стране в любом году, то соседи почему-то искренне решали, что взяли "за дело" и "у НАС зря не берут". В это же так здорово поверить, потому что иначе было бы страшно жить. А жить-выживать – серьезная ценностная установка, еще животно-инстинктивная, понимаете ли. И выживать с большей уверенностью В СЕБЕ и легче в моральном смысле, и более вероятно, что успешно. Хоть в революционной Франции, хоть в совдеповской России, хоть в нацистской Германии. Собственно, механизм ведь давно отлажен и даже накатан. Ну, а если соседа не арестовывали, а, скажем, молния в него попадала? Во все времена тут и "объяснения" сразу всплывали псевдорелигиозные, мистико-мифологические, на скрытых параметрах основанные, ну, типа, страшный грешник был, видать, сосед – божья (зевсова, перунова и т.п.) молонья ЗРЯ ни в кого ни с того, ни с сего не ударит (и я могу быть спокоен)! Или еще изощреннее, если сосед был, по всей видимости, неплохой парень – а он В ПРОШЛОЙ жизни, видать, слишком нагрешил! Правда, не очень понятно, почему выжившие-то соседи так были при этом уверены, что они сами в прошлой жизни не так уж сильно нагрешили, но это не так важно. Такой тонкой рефлексии парипаскальные утешения не подразумевают. Мифология - штука робастная, грубая и примитивная. Даже пошлая. Да и универсальное это дело – всем, кому не повезло (ну там - арест, погром, заложничество, или удар молнии) все равно не поможешь, а осадок может и помешать чувствовать полноту жизни.

Или вот наглая реклама – как и все суеверия, она тоже не проходит мимо использования пари Паскаля. А вот купи магнитный браслет или гербалайф или цирконий - и будет тебе блаженство избавления от страшных болезней, и вообще непредставимое щастье! И деньги не такие уж великие, а вдруг - правда!? И долбят об этом каждый день (повышают "правдоподобие"). И обещают все, что пожелаешь (повышают величину "приза"). Как только достаточному количеству индивидуев ПОКАЖЕТСЯ, что приз достаточно велик, а шансы не так уж малы – реклама окупится с лихвой.

Да и в науке, к сожалению, часто действуют пари типа паскалевых. Теоретическая картина, мозаика, которую так нелегко было сложить, тоже становится внутренней ЦЕННОСТЬЮ. И парадоксальным образом входит коэффициентом не только в правдоподобие, но и в "приз". Особенно, если там есть и личный вклад носителя. Потому и в науке новые парадигмы побеждают лишь по мере вымирания старых носителей прежней парадигмы. Отсюда и "драмы идей". То есть в этом наука подобна всем другим отраслям деятельности, включая ремесленные. Но отличие именно науки - в конечном старшинстве ранга фактов, как решающего критерия.

Самое замечательное, что практические психологи такую трактовку пари Паскаля не только подтверждают, но они уже довольно давно до нее независимо, хотя и чисто эмпирически, доползли. Только называют по-другому – "парадокс бревна"! И весьма подробно подтверждают его роль в психической жизни человека.

Читатель, заинтересовавшийся тем, насколько мощным инструментом психологического познания является "парадокс бревна", может легко это выяснить из работ известного психолога Владимира Леви. Однако конкретные прикидки и оценки с помощью пари Паскаля дают еще более мощный и ясный инструмент анализа в значительно более широкой области применения. Просто потому, что психологическая гуманитарная интуиция неполна, и местами весьма туманна. Хотя психолог явно оперирует с НУЖНЫМИ понятиями психологической сверхценности и сверхзначимости, но чисто гуманитарно избегает бесконечных числовых значений. Часто пугают гуманитария уже сами обозначения бесконечности, хотя это удобнейший математический инструмент анализа и моделирования (зачастую намного более удобный, чем конечные значения и выражения – просто потому, что устремляя какой-то параметр к нулю или бесконечности, легко получить более простую и прозрачную модель, которая, однако, остается качественно адекватной).

"Нам нужны Сверхценности - Хозяева наших желаний. А когда мы находим их, непременно вступает в силу Закон Бревна" – совершенно справедливо замечает и правильно формулирует В. Леви. А вот в дальнейших подробностях и конкретностях он, к сожалению, путается.

Парадокс бревна, по его мнению, заключается в том, что "когда бревно лежит на земле или висит достаточно низко, чтобы при спрыгивании с него я не рисковал жизнью или здоровьем, для меня значима только толщина бревна - только то положительное его свойство, от которого зависит возможность пройти - и я легко прохожу. Высота, на которой бревно находится, не имеет значения до тех пор, покуда не достигает уровня риска - для большинства этот уровень начинается с высоты примерно в две трети собственного роста".

"Когда уровень риска достигается, игнорируется уже толщина бревна, а значимым делается отрицательное (уже отрицательное!) свойство - высота нахождения. Я уже словно загипнотизирован высотой, и, хоть и могу пройти - уже не могу! - могу, но не могу! Парадокс! Одна очевидность перешибает другую... Но почему?! Разве не я сам решаю, на что обращать внимание, чему придавать значение, а что игнорировать?.. Наша Природа древнее нас - и похоже, не очень-то нам доверяет. Сложность разума легко забивается простой животной надежностью. Жизнь и Смерть, Ненависть и Любовь, Страх и Вера прячутся от рассудка...

Вот далеко не полный список жизненных положений и состояний, где все происходит по тому же образчику - когда человек не может, что может (или не-может-не -то, что может-не):

Бессонница, 
Заикание, 
Застенчивость-скованность общая или избирательная - при общении с лично-особо-значимыми людьми, 
неврозы соревнований - с "перегоранием" и снижением результатов в сравнении с тренировочными; злокачественное волнение, мешающее выступать (у артистов - невроз сцены), 
невроз ответственного исполнителя, ответственного руководителя и прочие неврозы ответственности, несть им числа, 
неврозы страха, разнообразные фобии, где "бревном" становятся собственная жизнь, здоровье и самочувствие, 
всевозможные навязчивые состояния,
неврозы отношений со временем - хрононеврозы - чрезмерное напряжение при ожидании, судорожная спешка, когда можно и не спешить, и наоборот, затягивание решений и действий, когда спешить нужно, 
неврозы воли, неврозы "надо", долженствования - заклинивания, торможения в делании именно того, что необходимо, и в их числе творческие запоры 
импотенция у мужчин и фригидность у женщин, 
очень многие случаи плохой обучаемости у детей, 
все родительские неврозы в отношении к детям, особенно к единственному ребенку, 
трудности освобождения от всевозможных зависимостей - алкогольной, табачной, лекарственной, пищевой, любовной и многих иных (может-не, но не может...), 
ревность без достаточных оснований, 
множество случаев осложнения и разрушения отношений в семьях между супругами, между родителями и детьми, когда планка - "бревно" - взаимных ожиданий-претензий завышена, 
очень многие депрессии... 
Все это - парадоксальные состояния."

Однако в правильном свете пари Паскаля "парадок бревна" выглядит не совсем так, а совсем не так. Настойчивей овладевайте наукой, господа гуманитарии, и она раздвинет перед вами свои горизонты! Высота и ширина бревна, отнюдь не те параметры, которыми следует оперировать. На самом деле, когда толстое бревно лежит на полу и падать не опасно (Коэффициент риска К ~ 0.00), да и соскользнуть с него маловероятно (вероятность неудачи Р ~ 0.00), каждый легко и свободно (К*Р ~ 0.000000) по нему ходит туда и сюда, как по Бродвею. А вот когда это же бревно расположено высоко-высоко, и падать ну совсем никак нельзя (К= - ∞), вероятность оскользнуться уже не кажется подсознанию низкой, уж очень велик отрицательный приз. И бревно кажется не таким уж толстым, и вообще сучковатым, и начинают приниматься в расчет исключительно маловероятные события типа землетрясений и неожиданных ураганных порывов ветра и пр.

Правда, психоаналитики делают из этого совершенно непонятный и ложный вывод о том, что подсознание работает совершенно ИНАЧЕ, чем сознание, ну типа того, что сознание думает "этого не случится, потому что этого не должно быть", а подсознание – "этого не должно быть, значит это МОЖЕТ случиться". Это, конечно, совершенная гуманитарная путаница, так как и сознание и подсознание совершенно ОДИНАКОВО оценивают величину произведения К*Р. Просто их обманывают и манипулируют ими совершенно по-разному. Сознание можно поймать на софизм, то есть сделать ему чисто логическую подножку или еще как-нибудь замутить совершенно ясную даже подсознанию ситуацию. Это и называется оторвать от "здравого смысла". А подсознание так просто не собьешь с его миллионо-опытных личных или даже триллионо-опытных видовых врожденных стереотипов.

С подсознанием работают постепенно, поэтапно и покомпонентно. Например, будущих циркачей сначала очень низко (и до совершенства и автоматизма) учат ходить не только по бревну, но и веревочке. Высоту повышают очень постепенно и с лонжами и сетками, чтобы пока риск снижен, интуиция набрала огромный опыт "безопасности". Это даже не тренировка, а именно дрессировка. Можно дрессировкой и глупого зверя поставить в такую ситуацию, что по досточке-то он, скорее всего, пройдет, а вот если не пойдет, то получит очень серьезные и опасные побои, например. И ему уже легче будет выбрать, как и людям, выбирающимся по таким досточкам и веревочкам из дома, охваченного огнем или захваченного террористами (призы уравновешиваются, что и облегчает подсознанию выбор).

По крайней мере, психологи поняли главное, что все неврозы имеют одну и ту же природу, и примерно так же из них пытаются пациентов выводить. И заику, который заикается лишь потому, что не хочет и стесняется заикаться, и импотента, который терпит фиаско лишь потому, что страстно мечтает быть на высоте (но не бревна!) и т.п. То есть тогда, когда отрицательный приз включается в круг сверхценностей. Да и сам-то Блэз Паскаль уверовал в свое пари именно в момент нахождения "на бревне", то есть в тонущей лодке, хотя и Сена под нее была подложена.

Рассмотрим в качестве упражнения, сквозь парипаскальную призму бревенчатого парадокса феномен "гусарской рулетки". Безусловно, "гусарская рулетка" является одновременно частным случаем дуэли по сути (а дуэль далеко не всегда задается именно лишением жизни противника, как ЦЕЛЬЮ), формально будучи несколько ослабленным самоубийством по форме и направленности НА СЕБЯ (но не со стопроцентной, а значительно меньшей вероятностью, да и лишение себя жизни также не обязательно являлось ЦЕЛЬЮ). В пределе, если произвести достаточно много попыток, "рулетка" превращается почти в стопроцентное самоубийство. Но это в пределе. За самоубийство в здравом рассудке положены вечные муки "на том свете". Но поскольку вероятность наступления смерти лишь одна шестая в каждой попытке, а "все в руках божиих", то у верующего по отношению к демиургу имеет место лишь слабенький "шантаж" типа "докажи, что Ты есть и любишь меня". То есть устраивается "всего лишь" средневековый "божий суд".

Идиотизмы солипсизма или фатализма я тут просто во внимание не принимаю, как очевидные формы недомыслия. Однако, если экспериментатор настойчив – самоубийства он добьется, рано или поздно. И тогда его уже надо судить по всей страшности "строгого суда". Интересно получается, если бог попустил свершиться роковому выстрелу, "игреца" надо приговорить, а если нет – нет! Но этот парадокс лишь одна (теологическая) сторона дела. Другая сторона полностью совпадает с обычным парипаскальным анализом нормальной дуэли. Гусарка лишь более удобный случай дуэли с известными вероятностями исходов. В настоящей дуэли вероятности менее определенны. Более поздние дуэли нового, цивилизованного времени происходили с уравниванием шансов примерно по пятьдесят процентов на участника или много меньше, но поровну.

А вот в мушкетерскую или рыцарскую эпохи у завзятых дуэлянтов шансы могли быть весьма неравны, и, как правило, с очень высокой вероятностью побеждал или намного более умелый и ловкий фехтовальщик, или существенно более меткий или быстрый стрелок. Потому он и был таким уж "отважным" бретером, что особенно и не рисковал. Но у дуэли были и достаточно веские причины, то есть, как правило, была на кон брошена "честь", штука для принадлежащего к дворянской или иной элите по идее не менее сингулярная, чем "жизнь". Ибо "честь" это и был такой "членский билет" принадлежности к элите. Неоспоримость наследственных прав и привилегий сама по себе нуждалась в адекватной поверке таким дульно-дуэльным спором-пари (не права, а именно их всеэлитная глобальная НЕОСПОРИМОСТЬ – как достоинство есть возможность обидеться ДО того, как получил обиду). Убогая жизнь вне элиты для ее членов представлялась крайне нежелательной (тяжелейшие последствия возможны были бы и для потомства отказавшегося от дуэльной защиты чести), что и понуждало рискнуть собственно и самой жизнью (призы "уравновешивались" хотя бы психологически).

“Гусарка” чаще была этакой несерьезной дуэлью типа буршеской, студенческой, УЧЕНИЧЕСКОЙ, то есть скорее спортивным, хотя и очень опасным, состязанием в храбрости. Ну, типа охоты на кабана, льва или медведя, или турнирной забавы тупым оружием. Все эти занятия вполне в традициях дворянской или рыцарской элиты, в идеологию которой как раз входила "заповедь" не особенно размножаться, чтобы сохранять привилегированное положение. Смерть в бою или на дуэли тем более входила в идеологию военного дворянства. Заскучавшие гусары просто строили ее имитационную модель. Вероятность-то гибели была ведь не более, чем в серьезном бою. Этакая тренировка храбрости в условиях,имитирующих и приближенных к желательной и не такой скучной реальности, уклониться от которой, было бы признано трусостью (то есть бесчестьем) остальными товарищами, уже успевшими принять участие. Во всех случаях дуэли, в том числе и гусарской рулетки, на кон ставятся одинаково сингулярные "призы", а вероятность нежелательного исхода не чрезмерно велика. Потому такие состязания и приобретали порой характер естественной эпидемии.

Феномен же террористов-смертников в отличие от этого явления естественным быть не может. Однако гипнотической или иной психообработкой парадокс бревна-паскаля снимается относительно просто, хоть и искусственно. Сознание обрабатывается софизмом типа гибели один к ста ("врагов"), а подсознанию создаются сингулярности высшего и перевешивающего характера (например – якобы жизнь рода и народа против всего лишь личной, или неимоверными "призами" загробия при почти стопроцентной убежденности в его и их существовании, каковую с помощью наркоты и наемных девок легко внушал своим асасинам Горный Старец). Психолог, обученный давить именно на сверхценные идеи и "призы", хорошо знает, что когда пахнет сверхценностным (тем, что бесконечно значимо, и неважно с каким знаком + или – ), мудрец превращается в идиота, эрудит в невежду, и ими чрезвычайно легко манипулировать, взломать их защиту, проникнуть за интерфейс, внушить любую галлюцинацию и т.п.

Действительно, когда приз стремится к бесконечности, знающий "перестает ЗНАТЬ", и начинает в своем знании страшно сомневаться. Так же как на высоте эйфелевой башни бревно начинает казаться тонкой и хрупкой соломинкой. Причина элементарна – при бесконечности сверхценностного "приза", начинают приниматься во внимание такие малые вероятности "отказов", что правилу "трех сигм" и не снилось. И наоборот, люди начинают верить в такие микровозможности спасения, которые в нормальном состоянии даже не прикидывались. Кстати, по закону больших чисел, кого-то это может и спасти. Кто-то же все время выигрывает в лотереях... Да, а ведь весьма паскале-бревенчатый критерий – "пошел бы ты с неким приятелем в разведку?"! То есть можешь ты вообще о вроде проверенном и достаточно приличном знакомом, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО достаточно надежно что-либо ЗНАТЬ? Не при 2-х–3-х процентах допустимой ошибки, а когда идет игра с действительно большим "призом" и малейшие отказы недопустимы.

Пари – вообще интересная штука. Похоже, что оно обостряется только при зримой и очевидной ситуации. Легким и привычным насилием над психикой оно устраняется достаточно просто. Например, всякие тренировки храбрости в мальчишестве. Типа ныряния с крыши в сугроб или висения на трамвайных колбасах. Стадное чувство чести легко пересиливает страх (если, конечно, вероятность неприятности не чрезмерно велика, да еще, если кто-нибудь это наглядным личным примером показал). К переходам улицы в неположенном месте, машинам и трамваям тоже привыкают легко и охотно, как и к плаванию по морям на утлых парусниках, и полетам на малонадежных самолетах. "Плавать по морю необходимо, жить не так уж необходимо." Ну, разве что уровень суеверности индивидов несколько повышается. От привычных удобств и иных преимуществ, связанных с незначительным и привычным риском, мало кто отказывается. Тот же автомобилизм может быть даже невыгоден обществу в целом, но его ячейки, привыкшие к удобствам, от него ни при каком раскладе уже не откажутся.

Есть один любопытный, хотя и не очень эффективный прием влияния общества на индивида. Переходя улицу в неположенном месте и вообще, нарушая правила дорожного движения, субъект рискует потерей жизни и еще даже чем похуже (стать убийцей своих ближних, полностью потерять подвижность или способность мыслить и т.п.). Это его не останавливает, если выработалась такая ухарская привычка (особливо, ежели она общестадная). Тогда общество начинает пугать субъекта незначительным денежным ШТРАФОМ, или легкими административными санкциями. Казалось бы, смерть и что похуже клиента не пугает, а копеечный штраф его должен испугать! Но фактически штраф пугает БОЛЬШЕ, поскольку вероятность такого события значительно больше, и такие события случаются с клиентом ЧАЩЕ, даже почти неизбежно. То есть, важна опять не сама по себе величина, стоимость риска, а произведение величины неприятности на вероятность ее наступления. Поэтому парадокса тут вовсе нет.

Кстати говоря, нарушения дуэльных или карточных кодексов всегда карались очень и очень жестко. Дело в том, что нарушитель каких-либо пунктов карточной конвенции становится заурядным вором, как и нарушитель дуэльных правил, из человека чести становится заурядным убийцей. Даже одних подозрений в подобных нарушениях "честной игры" достаточно, чтобы начала громко звенеть паскальная сигнализация...

Сделаем еще одно упражнение на еврейском вопросе, уж очень ладный инструментарий в руки попался.

Шаткость евреев, да и других нацменов в патриотических имперских мифах, в чем их часто упрекали (или наоборот хвалили за проницательность) это опять же чистое пари Паскаля! В свое нацпревосходительство верить сладко, а не в свое – в лом! Кроме гипнозного нужения "правдоподобия" еще ж умножается на внутренний такой совершенно мнимый призик, того или иного знака. То есть для первичного усумнения не требуется ни особо выдающегося ума, ни какого-то особо коварно-предательского склада его же. Правда есть еще такая тема развития на дальнейшее, если в части народных или государственных мифов некто сомневается, рано или поздно, он начнет по аналогии сомневаться и в некоторых других мифах. Ведь единожды соврамши ж. Чем и опасно даже такое малюсенькое диссидентство.

Но есть и более капитальное и печальное обстоятельство. Представим, что в уголовной среде только прошел слух, что некто каким-то образом выделен или отмечен "кумом" или "хозяином". Причем не важно, правда это или нет... Его все равно будут пытаться прирезать, опустить, предать остракизму и т.п. В общем – ненавидеть, даже если "кума" боятся, а "хозяина" так и просто всем сердцем уважают. То есть это размышления не по поводу понятия еврейской избранности как таковой, а по поводу реакции на существование самого этого понятия. Причем реакции именно тех народов, которые в той или иной форме приняли еврейские писания, и обязаны в еврейскую избранность верить. А вот природа этой ненависти "по подозрению" совершенно и безупречно, на мой взгляд, справедлива. Причем объяснение страхом "закладывания" или завистью совершенно на поверхности и поэтому поверхностно и неверно. Это совершенно не объясняет всех оттенков эмоций "неизбранных". Закладывают в уголовном мире вообще все и всех. Дело только в цене и в случае. И все они об этом знают, хотя и отрицают. Тем не менее, в этой среде любые подозрения в сотрудничестве с высшей властью (теперь с маленькой буквы) всегда смертельно опасны. Дело тут совсем не в стукачестве, а опять в пари Паскаля. Собственно так же, как и в дуэльном или карточном кодексах. И воровской закон суров, но совершенно справедлив. Потому и были так щепетильны джентльмены в вопросах дуэли и карточной игры. Сплутовавший в карточной игре (изменивший шансы в свою пользу) автоматически из нормального партнера становится обыкновенным вором и уже не достоин руки джентльмена, а только канделябра. Ну а проделавший нечто подобное в дуэльной игре столь же автоматически превращается в заурядного и подлого убийцу.

Вспомним знаменитую войну воров и сук, красочное описание которой оставили Шаламов, Жигулин и другие сидельцы, кроме, почему-то Солженицына. Суки это были те бывшие воры, кто, возможно, под влиянием лучших патриотических чувств нарушили воровской закон, и одели погоны и взяли в руки казенное ружье. Только для защиты Отечества, между прочим, и только в страшные штрафные батальоны, где смерть от пули или со стороны неприятеля, или со стороны заградотрядов была почти неминучей. Понятно, что после войны у ссученных воров их привычные наклонности взяли свое, а их взяли на цугундер. Но блатная среда ни под каким видом не принимала их обратно, и стремилась обязательно и непременно зарезать. Ни о каком закладывании и речи быть не могло! Причем когда началась взаимная резня, воры могли спастись, приняв сучий закон, а обратного – ни-ни. Сукам спасения не было! Понятно, что эта война была затянута по желанию властей искоренить елико возможно преступность, но механизм-то был "самодвижущийся". Суки расширялись воровскими кадрами. Хотя в долгосрочной перспективе победить не могли принципиально.

Но почему воры не принимали сук?! Вот представим шайку или иное содружество. Они вместе или порознь ходят на дела. Чего-то добывают, иногда их ловят. О чем будет думать вор, глядя на "избранного" суку? "Мы же рискуем НЕОДИНАКОВО! Его-то власть может и простить или амнистировать там, где меня расстреляют. Он и удачливей ПОЭТОМУ! Меньше боится рисковать. Совершенно не важно, действительно ли все это возможно, или это заблуждение (что для хорошо знающих тогдашнюю власть наиболее вероятно)! НО ИГРА-ТО НЕЧЕСТНАЯ! Режь гадов! Руби сук, с которыми сидишь!

А о чем мечтает сука в лагере? Чтоб его хотя бы не выдали на расправу ворам. Он не в силах понять за что воры-законники его так ненавидят и непременно хотят убить, не говоря уже об принять в свою среду обратно. Он помечен несмываемым клеймом высшей (для него) власти. И ничего с этим поделать не может. Но он и знает, что лично сам ни в чем не виноват. Так получилось, что заработал необоримый всеобще-объективный психологический механизм. Воры не виноваты, что обязаны ненавидеть сук. Но тогда и суки не виноваты, что вынуждены идти на сотрудничество с администрацией в создании сучьих (советскообразных и оттого наиболее отвратительных) зон, которые еще хуже воровских.

Это может помочь понять, почему достаточно многие евреи кинулись в социализм. Не за властью самой по себе, не за имуществом. Капитализм давал значительно больше возможностей для власти и материального процветания, но евреи от него стали отказываться в пользу конкурента именно потому, что замаячила возможность спасения в социализме. Вот почему и наивные промышленники давали коммунистам деньги на революцию и на всеобщее равенство и братство. Они были не сионскими мудрецами, а сионскими глупцами, поверив в такую возможность спасения, даже не ценой парипаскального пожертвования частью своих богатств, а и ценой будущей потери всех своих капиталов. Но, конечно, прокололись, как и всегда.

Евреи в реальной (а не мифологической) истории вообще всегда выглядят последними идиотами и ослами. Они НАМНОГО ЧАЩЕ обманывались, у них было намного больше лжепророков и лжемессий. И это при их "природной" недоверчивости и осторожности. Но дело в том, что их "парипаскальное бревно" было поднято значительно выше, чем у нормальных народов. И им было все время НАМНОГО СТРАШНЕЕ.

С этой точки зрения, воро-сучьи отношения к евреям должны естественно возникать в среде ТОЛЬКО тех народов, что признают или признавали особую избранность евреев, или хотя бы их прошлую богоприближенность (демоны, же понятно, все родом из ангелов или богов – правда непонятно, почему именно явно травоядным чертям (на что без промаха указывают их рога и копыта), приписывается пакостность и кровожадность. Никаких проблем у евреев не возникает среди буддистов или индуистов и т.п., которые в таковую избранность не верят.

Единственное исключение – не вполне рационально объяснимый, сверхвысокий накал нетерпимости к евреям со стороны древних греков и римлян, каковые были все же язычниками, ни в какой мере не признающими еврейских Писаний. Но об этом как-нибудь в другой раз.

Конечное и бесконечное, интересное и прекрасное.

Психологическая трактовка пари Паскаля (или, что то же самое, парадокс бревна) наводит на мысль о сингулярном строении человеческой психики. То есть малость вероятности события, которого личность боится (или на которое надеется), не имеет самостоятельного значения, если значимость события для индивида сверхценна или бесконечна. Просто в силу неопределенности значения выражения 0*∞.

Структурно пари Паскаля в некотором смысле эквивалентно обобщенной математической функции Дирака. Эта функция везде равна нулю и только в одной (особой или сингулярной) точке она равна не нулю, а бесконечности, но, тем не менее, эта функция ограничивает на плоскости конечную площадь (то есть ее интеграл равен единице или еще упрощеннее 0*∞=1).

Конечно же, приведенные мной в предыдущей статье понятия о психических бесконечностях по Паскалю, являются чисто модельными, упрощенными представлениями. Простой пример практической "бесконечности" – резонанс. Он же – "положительная обратная связь". Бесконечность абстрактная и актуальная лишь образ чего-то физически конечного, но большого настолько, что для нас обозримых границ не имеет. Например, если берег любого водоема отодвинут дальше всего лишь восьми километров, то для человека среднего роста в условиях шаровидности Земли, водоем воспринимается как "море-окиян", то есть физически бесконечный. Но так же обстоит дело и с любой психической безграничностью, подменяемой бесконечностью. Образ АКТУАЛЬНОЙ бесконечности асимптотически прост и математически удобен. Но для понимания сути достаточно и резонанса, этой ПОТЕНЦИАЛЬНОЙ бесконечности в линейной (колебательной) системе. Или просто ОЧЕНЬ больших значений в реально всегда НЕЛИНЕЙНОЙ системе. Ну, например, приводит творение человеческое (или наркотик, или влюбленность, или увлеченность игрой) нас в восторженное состояние, значит - наше общение или созерцание имеет положительную обратную связь. Если она слабенькая, а творение (или иной объект или субъект) привлекает и отнимает мало нашего времени, внимания или симпатии, резонансный пик будет невелик, а вот если оно интересно настолько, что привлекает внимание надолго, или положительная обратная связь сильная, резонанс будет выглядеть для нас практической бесконечностью. Со всеми вытекающими пари Паскаля. Однако бесконечности не должны никого ПУГАТЬ, они наоборот весьма и весьма упрощают (причем упрощают, как правило, ДОПУСТИМЫМ образом) модели сложных явлений, и значительно ОБЛЕГЧАЮТ их анализ.

Тех читателей, кто бесконечностей не убоялся (а бояться там совершенно нечего), я приглашаю продолжить углубление аналогий. Возможна еще и вот какая алгебраическая аналогия. Известная лемма Гаусса к его основной теореме алгебры гласит, что если у аналитической функции комплексного переменного нигде на комплексной плоскости нет точек, где она достигает бесконечности (мнимой или действительной), то эта функция тривиально равна константе. Ну и наоборот, если функция имеет конечные изменения, она хоть где-то, хоть в мнимой области, да должна достигать бесконечности (может быть и мнимой). Эти сингулярности чуть сложнее устроены, чем обобщенная функция Дирака, но интересны тем, что именно они и ОПРЕДЕЛЯЮТ все конечные, наблюдаемые изменения. Однако, главный интерес не в этом, а в том, что все это не только о функциях, но, похоже, и о нас самих! Да и о наших творениях тоже...

Эту гипотезу о том, что человек подобен аналитической функции, я когда-то измыслил, будучи поставлен втупик очевидной серостью некоторых знакомых шахматистов и ученых в других, непрофессиональных для них областях. Ну, вот гений – это же всего лишь тот, кто чисто случайно имеет сингулярности прямо на вещественной, "реальной" оси. Или совсем рядом с ней. У таланта – чуть далее. Ну и т.п. Но даже у самой тривиальной серости сингулярности, можно считать, что есть, просто они сдвинуты далеко в мнимую область. Или имеют мнимое значение на видимой вещественной оси (это уже "чудаки"?). Таким образом – талант или гений – есть наибольшая адекватность грубой и ВЕЩЕСТВЕННОЙ РЕАЛЬНОСТИ!

Как у эволюции - красиво то, что приспособилось к миру. В принципе сверхразум, который может окидывать взором всю комплексную плоскость и пространство над (и под) ней, может, конечно, иметь совсем другие критерии оценки личности. Но, почему-то "прыгать надо именно ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС"!

Обучение с образованием, видимо, сближает точку сингулярности с плоскостью реальности. Или расщепляет так, что хоть что-то попадает на реальность. Или научает брать бесконечные мнимости "по вещественному модулю" (это уже для гениев из бывших чудиков?). А возможно, идеалистам будет ближе та точка зрения, что сама плоскость реальности "прогибается" к очень уж чудовищным сингулярностям? Ну, как черная дыра искривляет пространство-время-деньги-товар-деньги "штрих"...

Особые точки, сингулярности – это обоснование, казалось бы, надуманного подхода, когда конечным спектром или счетным набором характеристик пытаются исчерпывающим образом охарактеризовать такие континуальные явления с бесконечным числом степеней свободы как аналитические функции комплексного переменного, конкретная личность или, там, народный характер, художественное произведение и т.п. Но, по крайней мере, аналитические функции именно так и устроены! А может быть и личности, у которых есть и бездонные глубины, и бесконечные высоты, и сверхценно значимые привязанности (пусть даже и мнимые), само число этих бездн может быть конечно. А пари Паскаля вкупе с парадоксом бревна – просто необходимая для моделирования личности конкретика.

То есть, хотя психика (как выясняется из пари Паскаля и парадокса бревна) имеет сингулярное строение, вряд ли сингулярные пики совершенно изолированы от регулярной (обычной, конечной) составляющей как какая-нибудь функция Дирака. Психика штука целостная, она как-то "натягивается" на все свои внутренние сингулярные пики. Эта сингулярность оказывает иногда влияние на весьма далекие области психики. В конечных терминах - резонансный пик имеет не только очень большую высоту (которая и воспринимается как практическая бесконечность), но и не вырождается в нуль на достаточно больших расстояниях от резонансного пика, а оказывает существенное влияние на обычные, конечные, регулярные составляющие психики. Например, как у национально или социально или религиозно ориентированных мыслителей. Тогда более адекватный аналог или образ такой сингулярно устроенной психики - не что иное, как аналитическая комплексная функция, которая как раз устроена так, что ее бесконечности в особых точках полностью детерминируют и ВСЮ функцию вместе с ее конечными изменениями. Об этом и говорит лемма Гаусса.

В принципе личность может буквально СОСТОЯТЬ из определенного набора своих сингулярностей-бесконечностей.

Вот родился потенциально разумный субъект. С категорической установкой выжить (первая сингулярность), а выжить без родительницы он не может (сингулярная привязанность №2). Со временем он идентифицирует себя как особь муж. (жен.) полу, особь того или иного вида, рода, племени, клана и т.п. То есть устанавливаются (или актуализируются врожденные, инстинктивные) "новые" бесконечно значимые и НАДЛИЧНЫЕ "священные" сверхценности (например – индивидуалистическая "священная собственность" у мушкетеров, или коллективистский "священный долг перед родиной" у самураев).

Когда просыпается инстинкт продолжения рода-племени возникает новый набор мощнейших сингулярностей (которые ЗАВЕДОМО сильнее личных, потому и ЛЮБОВЬ сильнее СМЕРТИ!). Субъект влюбился и "стал дураком". Попросту прежде вполне надежные цепочки умозаключений уже не кажутся ему такими надежными (именно в свете пари Паскаля). Потом субъект родил еще более бесконечно значимых для него субъектов... Ну и т.п. Все это расцвечивается огромным количеством "мелких" сингулярностей профессинальных и конфессиональных любовей и отвращений, разных азартных занятий, бытовых наркотиков типа музычки и сигарет, фобий, суеверий и проч. всплывших и внушенных сверхценностей. Личность, в конце концов, “испеклась”. Хотя и меняется со временем. Либо деградирует, либо усложняется в ходе работы над собой, смены приоритетных сингулярностей.

Наука только приступает к такому сингулярному описанию психики, но подлинное высокое искусство всегда главным образом этим и занималось. Художественная литература изначально и представляла такие "страсти в клочья" - Гамлетовские, Макбетовские, Джульеттовские, Отелловские, Медеевские, Любовь-Яровинские, латиноамериканско-сериальные и т.п. Если личность описывается своими сингулярностями, то наиболее информативны те опыты душевных движений, которые относятся к сшибке и сравнительному анализу двух или нескольких сингулярных характеристик. То есть нам интересно, когда сшибка типа любовь-кровь, а не любовь-морковь. Это прямое исследование "в лоб". В связи с ограниченным количеством действительно важных сингулярных характеристик такая литература и мифология быстро исчерпалась (но не в смысле горячей востребованности массами такого простого и понятного и наглядного анализа). Классический ОПИСАТЕЛЬНЫЙ роман представляет собой попытку описания все тех же сингулярностей, но через ОКОЛЬНЫЙ, хотя и очень подробный и дотошный путь описания всего вокруг этой сингулярности. В теории аналитических функций этому соответствует оценка сингулярностей через вычисление вычетов по контурным интегралам. То есть двигаются вокруг подозрительной точки и все регулярные, конечные "мелочи" суммируют, пока не замкнется круг. А потом (и совершенно точно!) выясняется, существует ли внутри круга сингулярность или она полностью отсутствует.

Казалось бы, все эти сингулярности относятся к СТРАСТЯМ, а не к способностям души. НО! Человек быстро и полно овладевает только теми знаниями и навыками, к которым испытывает СТРАСТЬ. И к шахматам, и к математике, и к любой научной или художественной деятельности это относится. Поэтому и к выдающимся способностям все эти "резонансные" соображения относятся в той же полной мере. Как сказал поэт: "Я - поэт, тем и интересен!" У профессионала-мастера профессиональный отпечаток лежит на всем его существе. То есть вполне перекидывается логический мостик и к творцам, и к творениям.

Правда встречается как высокое искусство, так и подлое художество неизмеримо более низкого уровня. А обобщенные названия зачастую формально совпадают. И Пушкин – литератор, и Тредьяковский – литератор. А ведь были, были достаточно четкие критерии их различения!

Так, по Шопенгауэру, Художник должен заниматься преимущественно ПРЕКРАСНЫМ и, лишь иногда, и во вспомогательных второстепенных задачах – ИНТЕРЕСНЫМ. У него ПРЕКРАСНОЕ - это как раз то ослепительное впечатление от бесконечного, которое постигается интуитивно, как озарение и ПРЕДСТАВЛЕНИЕ (и именно на этом якобы исключительно специализируется Художник). Но иногда, и только как средство, (тогда философ мог сослаться только на современного ему Вальтера Скотта да народные баллады) Художник может использовать и ИНТЕРЕСНОЕ. То есть то, что приковывает внимание и ВОЛЮ зрителя-читателя. То есть чувственное желание со-переживания, со-чувствия, со-проживания. В его коротенькой статье «Об интересном» само собой подразумевается, что ПРЕКРАСНОЕ – абсолют, и для всех - прекрасно (что спорно). А ИНТЕРЕСНОЕ, хоть и не абсолютное, и для всех - относительно разное, но это именно то, что помогает бороться со скукой и за существование. Понятие ИНТЕРЕСНОГО является у Шопенгауэра достаточно четкой конкретизацией КОНЕЧНОГО, а понятие ПРЕКРАСНОГО – содержательной конкретизацией БЕСКОНЕЧНОГО. Более тривиальное привычное разбиение на ФОРМУ и СОДЕРЖАНИЕ помогает значительно меньше, если помогает вообще.

Шопенгауэр подразумевал, что ИНТЕРЕСНОЕ в Искусстве бывает только для вербальных его видов (откуда ему было тогда знать о таких жанрах, как «групповые портреты эпохи» а ля Глазунов?). Применительно к филологии, интересное может быть и захватывающей фабулой, и привлекательным образом героя, и описанием вкусных обедов и дуэлей и т.п., а ПРЕКРАСНЫМ – стиль, игра слов и идей, то, что составляет ВПЕЧАТЛЕНИЕ и послевкусие. В масскультуре прекрасным, естественно, не пахнет, а интересным – пахнет очень сильно, но для всех весьма по-разному. Тем не менее, детективы и сериалы интересны для широчайших кругов потребителей. Вот с этими извращениями еще не был знаком счастливый друг и наперсник Гете. Его статью в филологии надо было бы почаще использовать для определения художественной литературы, и отделения ее от беллетристики, гражданской, партийной и прочих подобных литератур. Хотя бы для гамбургского счета.

Ну, например, если сравнивать сюжетно очень похожие романы Булгакова и Дюма через призму этих взглядов, становится особенно прозрачно интуитивно и так ясное различие – "Мастер" ПРЕКРАСЕН и ИНТЕРЕСЕН, а "Монте-Кристо" только ИНТЕРЕСЕН. Что относит первое к подлинному художеству, а второе всего лишь к беллетристике. Кстати, проза зачастую может позволить себе быть просто интересной, а поэзия просто обязана быть прекрасной (или она уже не будет являться поэзией как таковой).

Если еще чуть подальше пройти от шопенгауэровской мысли об интересном, что отвлекает нас от подлой жизни, и прекрасном, что все-таки сообщает ей вкус и видимость цели, то ближайшая литературе аналогия – другая распространенная форма бегства от действительности, пьянство! В молодости, когда опыта и вкуса еще нет, читаешь и пьешь все подряд, лишь бы с ног валило. Постепенно понимаешь, что кроме градусов и общего количества, важен и вкус и послевкусие и наличие или отсутствие похмелья, качество состояния опьянения и т.п. и т.д. Довольно глубокая аналогия, чем больше вдумываешься, тем меньше отличий! Понятно, что древнее или кустарное виноделие и наивное виршеплетство не может конкурировать с трехсотлетними культурными традициями того и сего. Но не менее понятно, что даже изысканный вкус безалкогольных вин и пив (а уж тем более водок и настоек), хоть и тонкая, но обманка, если там совсем нет градусов. Но и бормотуху пить – здоровья и выдержки не хватит, лучше уж выдержанное бренди. Хотя вкусовые и градусосодержательные предпочтения у всех разные.

На самом деле, понятно, что искусством называют лишь мастерство ремесла (не всех, но некоторых не очень подлых ремесел). Забавно, что мастерство может только расти (оно накапливается с опытом, причем и с коллективным историческим опытом тоже). А вот искусства, как и сами базовые ремесла, могут при этом умирать и отмирать. В силу совсем посторонних причин (например – просто исчезает соответствующая общественная ниша, как с живописью при появлении фотографии). ИНТЕРЕСНО ремесло, а ПРЕКРАСНО мастерство, которое и есть, собственно, художество. То есть прекрасное не может не быть интересным (а наоборот – сколько угодно). Во всяком случае, между прекрасным и интересным нет непроходимой пропасти.

Романтизм, это тоже такой алгебраически мнимо-комплексный подход. Тут всегда два плана – реальные деяния и мнимые (в смысле примышленные) значения духа в мнимых же пространствах. Романтизм относится к мифологии как неврастения к шизофрении. Неврастеник, как известно, строит воздушные замки, а шизофреник в них живет.

Греки, они же буквально жили со своими наядами и дриадами (причем даже иногда плотски). По крайней мере, они их ВИДЕЛИ, с ними имели долгие бикамерные разговоры, и даже прислушивались к их советам! Это и есть мифология, оно же язычество, а кумиротворство – технология его? Романтизм – это более сложная смесь язычества с другими идеями и ощущениями при неполном, но осознании вещественной реальности. Придворные Людовиков хоть и ходили послушать хорошую латинскую мессу, все же реальные вещественные свои делишки творили как абсолютно бессовестные атеисты, но зато на балах ИГРАЛИСЬ в панов, нимф и дриад с аполлонами (примерно как современные "толкнутые" играют в эльфов и хоббитов). Но игрались самозабвенно, то есть на основании игры и по аналогии с ней принимались реальные жизненные решения и поступки! Так зарождалась теоретическая идеология или романтика. Ее художественные образы весьма разноплановы, и даже помещаются в непересекающихся пространствах (как не могут пересечься Аксинья или Наташа Ростова с Джульеттой Капулетти или Девушкой-и-Смерть, которая штучка всех их "посильнее" абстрактнее и "круче", и даже простудиться не может). Но все эти образы напитываются (как вурдалаки кровью) с помощью подсознательных пари Паскаля – мнимая и вещественная реальности перемножаются и берутся по модулю как некое мнимо-комплексное число. Так эта виртуальность обретает реальность. Ведь даже самый простодушный зритель знает, что Шварцнеггер и Сталлоне - просто неважные актеры, но он столько раз видел, как эти терминаторы спасали мир, что как бы и верит, хотя и мнимо-условно! И даже выбирает терминатора в губернаторы как оруженосца романтического дона Кихота. Да и сам дон Кихот, несмотря на все старания автора, так и не сумел стать пародией на рыцарские романы, и печальным образом остался символом этого же самого пародируемого романтизма (а как же – доспехи, отсутствие страха, упрека, какого-либо ума, борьба с мельницей, мученические принятия побоев и т.п.?). Уже Вальтер Скотт рыцарские романы легко возродил. А уж как Дюма-отец тут накуролесил! Он же на пари (не Паскаля!) взял широко известный тогда во Франции образ Д'Артаньяна, и коренным образом его романтически на глазах у всех переделал. Этот капитан полугосударственно-полубандитского формирования мушкетеров был известен как бандит, насильник, убийца, рэкетир и просто мерзкая шкура. Хуже того - как тривиально комический персонаж (что поначалу было честно отражено в сцене его побивания кочергами и ухватами!). И это во Франции-то все отлично знали! И вот Дюма, нарядив его доном Кихотом и посадив на соответствующего Росинанта, отправил в Париж, постепенно приписывая ему романтическую историю и столь же романтическую дружбу с задолго до него умершими другими такими же мерзавцами и бандитами. Все тут же забыли из какого сорта материала слеплен персонаж – кумир, он и во Франции кумир!

Конечно, и правда у творцов литературы непроизвольно вылезает в силу их таланта и достоверности изображения жизни в их художественных произведениях, причем часто против воли авторов. Так у Дюма все время вылезает подловатая меркантильность мушкетеров, так у Гоголя вылезает истинное лицо грабящих трупы "защитников веры козацкой национальности". Кто умеет читать, чувствовать и мыслить, и без Пастернаковского "Живаго" все уже вычитал в Фадеевском "Разгроме", против идейной установки самого Фадеева. Лично мне даже на школьных уроках Мечик (=окарикатуренный Живаго) был неизмеримо симпатичнее совершенно одиозных Метелиц и Левинсонов. Когда я впервые прочитал Пастернака, то вообще не понял, зачем "этому небожителю" было опускаться со своих небес до полемики с Фадеевым, когда и так все было ясно.

Но, если внимательно приглядеться к популярным сейчас национально-патриотическим "учениям" об истине и правде в свете тех же идей идеалиста Шопенгауэра, открывается такая непривычная картинка. Правда относительна (в сильнейшей степени зависит от точки зрения и наблюдателя), а истина абсолютна (хоть и как недостижимый предел). Правда актуальна (сиречь сиюминутна!), а истина вечна. Правда ИНТЕРЕСНА и каждому необходима как воздух, а истина ПРЕКРАСНА и для всех излишня в своей изящной неочевидности и ненужности, как какой-нибудь абстрактный кислород. Правда всегда банальна, неприхотлива и пророчески немудрена, а истина весьма притязательна и непредсказуемо парадоксальна. Правду можно любить, и к правде стремятся все. К истине мало кто стремится и, тем более, ее любит, разве что в каком-либо смысле "родители". Ну кто может "полюбить" какую-нибудь там теорему!? Разве что тот, кто ее "родил", т.е. доказал, или "от нее родил", т.е. доказал с ее помощью какие-то свои важные для лично себя дочерние теоремки. Однако, несмотря на ее женственность и прекрасность, народы и человечество в целом никогда не будут СРАЖАТЬСЯ за ИСТИНУ, а только за ПРАВДУ (потому как они по-разному ее понимают) они будут массово умирать и убивать! Считанные исключения типа Бруно будут делать это за какую-то там истину (ну убивать-то могут и вообще просто за так, а вот умирать – шалишь!).

Но, вообще говоря, литература социально-пророческая, а не художническая, бьющаяся за правду, но не истину, по идее относится не к прекрасному, а всего лишь к интересному.

Все-таки, Шопенгауэр с его гипотезой о ВОЛЕ и ПРЕДСТАВЛЕНИИ – отличный материал для Фрейда и всей теплой компании психоаналитиков, но, конечно, не для космологии, физики и прочей натурфилософии. Бедный, наивный Шопенгауэр, не первый и не последний, задавался вопросом, почему высокие умы (в т.ч., несомненно, и он сам) так мучительно одиноки. Это одиночество, кстати, неизбежно и наложило мизантропический отпечаток на его собственную пессимистическую философию. Его собственная догадка – блестящая, эффектная и верная по сути, конечно сильно отличается в конструктивную сторону от простой поэтической констатации Гете о пошляках («...много их, и хорошо им вместе...»). Однако, его догадка – «Пошлость – клей для посредственностей» на самом деле неполна, а, значит, в общем случае неверна.

Попробуем ответить с нынешних высот термитников физики и др. современных наук, с их механизмоискательством, которых господин Шопенгауэр весьма презирал (правда, вместе с религией). Сегодня из физики известно, что самый фундаментальный и универсальный клей, это – обмен фотонами, мезонами, глюонами (glue – по-аглицки и есть клей). Тогда не выглядит неправдоподобной догадка, что притяжение между интеллектами есть не что иное, как обмен информацией, интересной для обоих. Так вот, люди, не обязательно низкого интеллекта (скажем лучше – низменных интересов), действительно имеют достаточно близкие круги интересов (тоже разнообразных, но тех, что попадают под определение пошлого, банального, ВУЛЬГАРНОГО, ОБЫКНОВЕННОГО). И у двух (и более) взятых наугад представителей этого «низкоинформационного» уровня весьма велика вероятность совпадения каких-то интересов и взаимного получения на вопросы достаточно любопытной информации. Возникает обмен (ну, хотя бы по поводу проблемы лечения собственного ревматизма, как между героями Плятта и Никулина в фильме по мотивам рассказа О'Генри), притяжение, сближение, симпатия и общение. Как говорится – "будь проще, и люди к тебе потян Попробуем ответить с нынешних высот термитников физики и др. современных наук, с их механизмоискательством, которых господин Шопенгауэр весьма презирал (правда, вместе с религией). Сегодня из физики известно, что самый фундаментальный и универсальный клей, это – обмен фотонами, мезонами, глюонами (glue – по-аглицки и есть клей). Тогда не выглядит неправдоподобной догадка, что притяжение между интеллектами есть не что иное, как обмен информацией, интересной для обоих. Так вот, люди, не обязательно низкого интеллекта (скажем лучше – низменных интересов), действительно имеют достаточно близкие круги интересов (тоже разнообразных, но тех, что попадают под определение пошлого, банального, ВУЛЬГАРНОГО, ОБЫКНОВЕННОГО). И у двух (и более) взятых наугад представителей этого «низкоинформационного» уровня весьма велика вероятность совпадения каких-то интересов и взаимного получения на вопросы достаточно любопытной информации. Возникает обмен (ну, хотя бы по поводу проблемы лечения собственного ревматизма, как между героями Плятта и Никулина в фильме по мотивам рассказа О'Генри), притяжение, сближение, симпатия и общение. Как говорится – "будь проще, и люди к тебе потянутся" (или наоборот, как в популярной шутке – "будь сложнее, и люди от тебя оттянутся"). Остальное совсем элементарно. Высоких интеллектов вообще немного (и тем меньше вероятность доверительного контакта). Высокие интеллекты далеко углубились каждый в своем направлении многомерного информационного пространства (что еще дополнительно и очень сильно уменьшает вероятность взаимной интересности информационных сообщений). И даже к одним и тем же проблемам они, в силу оригинальности мышления, скорее всего, подходят с разных сторон и в разных плоскостях и масштабах, а естественная высокая (а иногда и сверхвысокая – и именно парипаскальная!) самооценка своих идей и себя, любимого, искажает нетерпимостью всякий иной подход, и представляет его глупостью. Этот общий психологический механизм на все непонятное до конца, на высокие интеллекты с высокой самооценкой своих сил действует с еще большей силой, чем на пошлые. Т.е. чем личность умней, тем успешнее себя дурачит. Ну и что с того, что коэффициент интеллекта чуть повыше среднего (ну в два, ну от силы пусть даже в три раза!), если в чувствах – СИНГУЛЯРНОСТЬ?! Однако, ремесло – не "подлое художество" (как полагали европейские и дальневосточные аристократы), а ПОДЛИННАЯ ОСНОВА любого художества, науки да и общества в целом, вместе с его культурой и цивилизацией. Ведь ремесленная эволюция не хуже живой эволюции рождает свои вершины и шедевры от скрипок Страдивари до "обычного" топорища. Методом проб и ошибок. Вся штука в том, СКОЛЬКО проб! И совершенно не важно, сколько ошибок, а важно, сколько и каких находок, безотносительно к КПД. В ремесле есть и память и обучение как фиксация и закрепление полезных редких "мутаций" и находок, есть и настойчивые и множественные пробы, причем как жизненная НЕОБХОДИМОСТЬ. Впрочем есть и попытки осмысления, хоть и неглубокие и фрагментарные как всякая такая мифология. Когда искусство совсем отрывается от ремесла, оно срывается ТОЛЬКО и только в заумь. Когда это делает естественная наука – она становится фундаментальной. Если же наука не естественная, то она или становится лженаукой, или религией и мифологией. Ремесло живо, пока оно удовлетворяет насущные потребности потребителей и при этом кормит достаточно большую ПОТОМСТВЕННУЮ (или хотя бы просто преемственную) армию удовлетворителей этих потребностей. Искусством оно становится, когда достигает редкой для среднего исполнителя высоты (но отнюдь не отрываясь при этом от общего тела и дела), то есть именно в своих вершинах (а не при отрыве от корней). Другими словами, акты искусства – просто редкие и высокоэнергичные акты ремесла, когда интересное становится еще и прекрасным (то что они становятся широко тиражируемыми и даже банальными и привычными артефактами как то же топорище или бумеранг, вовсе не делает редкие факты частыми). Но и прекрасное просто НЕ МОЖЕТ НЕ БЫТЬ интересным. Что такое была, например, живопись? Конечно же, ремесло! МАССОВОЕ ремесло! Как еще можно было запечатлеть облик дорогих и близких? Хотя бы для массы дворян и купцов? А сколько нужно было богомазов или кумиролепов, чтобы удовлетворить религиозное чувство вообще всех сословий? И сколько маляров, рисующих брэнды и вывески на харчевни для неграмотной массы едоков и выпивох? И что удивительного, если там складываются свои каноны и традиции, как рецептура и мифология? Ведь эволюционировало не только учение о перспективе, но и сложнейшая технология подмалевок холстов. То есть технология и легенды-притчи как форма осмысления-освоения и обучения-передачи... Ничего статистически удивительного и в появлении таких гениев как Леонардо или Тициана, Рублева или Врубеля. Но так было ДО появления фотографии аналоговой и цифровой. Впоследствии появились ДРУГИЕ ремесла, успешнее удовлетворяющие все ТЕ ЖЕ нужды... Ну, а чего стоит искусство импрессионистов по сравнению с фото- или видеокамерой? В своем массовом, ремесленном эквиваленте, конечно. Стоит ли удивляться заформализованности и зауми современной, с позволения сказать, живописи? Хорошо о зауми сказал какой-то бард в том смысле, что, мол, вот, мы собрались послушать, как художник нам расскажет интересную (или прекрасную или поучительную) историю о своей или нашей жизни, а он вместо этого пытается нам показать какой он оригинальный и неповторимый, и как выламывается... из наших рядов. То есть вместо сочувствия и сопереживания, он предлагает нам только восхититься некой почти инопланетной якобы красотой его творений, а еще лучше им самим, таким якобы на нас непохожим и неповторимым. Оптимист, однако! Обыватель совершенно прав и в том, что не может быть искусством рисование квадратиков, это любой обыватель и сам, без Малевича, прекрасно умеет. Более достоин уважения даже просто ремесленник, но МАСТЕР своего дела. Каким бы прикладным оно ни было, ведь именно мастерство – высшая форма умелости. А современный человек, гордо именующий себя разумным, все еще остается по большей части всего лишь человеком умелым (а некоторые так и остались прямоходящими). Когда обыватель сам ТАК не может, тогда и вынужден раскошеливаться. Так же и в любом искусстве. Что такое эта "высочайшая вершина" классической музыки – опера? Да просто достаточно массовое (и высочайше оплачиваемое!) ремесло прошлых веков. С отточенной школой вокала и инструментовки. Но не всякому Моцарту и Баху, при всем их профессиональном мастерстве и гениальности удавалось перейти в этот значительно более доходный цех (не уступающий по высокооплачиваемости теперешним роковым группам) - Гендели и Сальери держали свою оборону весьма и весьма круто. Либретто же абсолютно любой оперы по примитивизму, предсказуемой стереотипности, пошлости и глупости не уступает ни народным сказкам, ни голливудским фильмам. Однако даже после жесточайшего начального отбора ученика, ему надо долго и упорно учиться даже самому пению, хотя "просто петь" умеют вообще все. Что все и делают как на бардовских душевных слетах, так и на бездушной эстраде. Не имея не только какой-либо школы голоса, но и самого голоса и даже слуха. Но ведь и литература – такое же ремесло в своей основе. Все эти детективщики и подобные изготовители дамских и недамских рОманов (и ведь и классических канонических романов тоже, если уж положа руку на сердце) совершенно ничем не отличаются от народных сказителей или тюремных "романистов". Просто ДО появления массовых средств копирования и распространения людям НАМНОГО ЧАЩЕ приходилось развлекать друг друга. В богатых и праздных классах сложились целые любительские "ремесла" взаимного развлечения. Всем господам и госпожам надо было уметь играть на всяких музыкальных и немузыкальных инструментах типа фортепьян, бильярдов и шахмат. Нанимали и профессионалов, конечно, певцов и журналистов, поэтов и живописцев, балерин и шулеров. Появление армии неприкаянных и "лишних" профессионалов-ремесленников связано не с "бездуховностью" новых информационных носителей (лазерно-дисковых и электронно-магнитных) взамен носителей гомерово-бояновых, глиняно-табличных и пергаментно-свитковых с бумажно-печатными, а как раз с ПОДНЯТИЕМ планки мастерства! При массовой мгновенной передаче все доступны всем, и НЕТ никаких пространственных и временны'х барьеров. Вот и становятся вполне приличные художники и крепкие ремесленники никому не нужны (память отдельного индивида не может ничего вместить, кроме пары десятков имен и характеров). Я еще помню, как в КАЖДЫЙ уездный город КАЖДЫЙ год приезжал цирк. И были полные сборы! Телевизоры были тогда еще нечасты. Ходили и на укротителей со зверями (ах какие тропические сны снились под львиный и тигриный рев – цирк-шапито раскидывался прямо напротив окон многоэтажек!) и на цирковые "борцовские" псевдотурниры, что через год сменяли друг друга неизменно во втором отделении представления. Во времена Никулина считалось, что и посредственный клоун, показывающий только классические репризы со спадающими штанами, все-равно всем нужен, как и простой прокопченный чайник, "из которого все же можно напиться чаю". Ныне искусство клоунады практически уже сошло на-нет. Просто потому, что нет уже такого МАССОВОГО РЕМЕСЛА. Ибо не бывает вершины пирамиды БЕЗ ее ОСНОВАНИЯ. Ну, а невостребованное мастерство в глазах у всех превращается в такую же заумь (все, что за пределами требования разумности), как и любая другая глупость и ненужность. Поэтому любой авангардист плевать хотел на любого там Леонардо или Микеланджело. Правда, этому в глазах большинства препятствует эффект “исторического микроскопа”, наведенного на золотую крупинку прошлого, которая при этом кажется ГЛЫБОЙ (типа "Пушкин – наше ВСЕ"?!). “Эффект исторического микроскопа” это вот что…. Любое ЖИВОЕ ремесло со временем может только совершенствоваться. Булгаков пишет ЛУЧШЕ Дюма, который в свою очередь писал ЛУЧШЕ Рабле или там Сервантеса, это обязательная и совершенно понятная общая тенденция. Развиваются и обогащаются выразительные приемы, углубляется мысль, и расширяются ее горизонты. Но любое ремесло – пирамида во всех смыслах, в том числе и в смысле азартной игры. Культурное пространство расширяется от одного истока. Непрерывные и неизбежные отсылки, намеки и аллюзии позднейших авторов на произведения более ранних приводят к гигантскому нарастанию "культурных процентов" у более ранних вкладчиков. Переводы, постановки, критические исследования истоков светят сегодня ОТРАЖАЕМЫМ светом, хотя и вторичным, как планеты в лучах звезды. Но свет любой, не очень даже яркой духовной или физической свечи, можно тысяче- и миллионократно усилить если обставить ее отражающими зеркалами. А всякая литература нелинейна, она ВСЕГДА немножко "литература о литературе", не говоря уж о критике. Великие гении прошлого большей частью приумножены сотворчеством потомков. Без благородной патины веков они не казались бы столь великими. Как перл получается обволакиванием любой случайной песчинки матерью перла (перламутром). Школярское искусствоведение любит удивляться, что "современники были слепы". Черта с два современники были слепы! Они просто еще не смотрели через этот "оптический" прибор. Вообще-то ЛЮБАЯ (как научная, так и художественная) рефлексия и должна гиперболизировать – преувеличивать какие-то стороны реальности, чтобы сделать ее более понятной, суметь разглядеть в ней что-то новое, ранее еще не видимое. Плоская "зеркальная" рефлексия типа соцреализма вообще познавательного смысла не имеет. Как и уничижительная "преуменьшающая" рефлексия типа пародии (сама по себе, как самоцель). Подобно микроскопу или телескопу в художественном восприятии должен быть и объектив и окуляр (близкий к глазу созерцающего субъекта, можно было бы его назвать – "субъективом"). В конечном счете, важна отнюдь не всякая комбинация этих преувеличивающей и преуменьшающей компонент, пропорции которых выбирает исследователь, например художник. И уж конечно, "разрешающая сила" художника, по аналогии с разрешающей силой оптического прибора, отнюдь не характеризуется тем, чего в нем больше – объективности или субъективности, а тем, что нового он сумел разглядеть в реальности. Но главное, чтобы при гиперболизации не искажались пропорции. Поэтому нет смысла фетишизировать ни объективный, ни субъективный подходы сами по себе. И уж совсем не паразитные искажения реальности вроде аберрации, порождаемые прибором наблюдения. Произвольные искажения, может быть, и дают любопытные калейдоскопные картинки пресыщенному взгляду элитарного декадента, но не приближают художника к пониманию задач искусства, как способу познания мира. Искусство, и ремесло, и наука (да и религия с магией) связаны теснее, чем можно было бы предположить. Вспоминается мысль раввина А. Штейнзальца о том, что оторванная от общего контекста каббала превращается не только в секту, но и в магию". Поскольку магия в своей основе куда ближе к науке, чем к религии. Упрощенно, наука говорит, что если при определенных условиях сделать то-то, то получим всегда то-то; независимо от намерений экспериментатора, его порядочности и морали, исход определен объективными условиями и законами. То же утверждает и магия: произнеси некую формулу, смешай золу очага с пеплом вороны и соком вишни – и на выходе получишь искомый результат. В этом контексте несущественно то различие между ними, что наука дает воспроизводимую и адекватную картину, а магия торгует иллюзиями, и ее методики результата не дают. В религии все иначе: результат процесса зависит не только от манипуляций и обрядов, но и от того, что я из себя представляю и от моих отношений с Всевышним. И если в религии Его пытаются "заставить" действовать по нашей воле – религия превращается в магию." Однако, религия (скорей политеизм, хотя годится и любой монотеизм со служебными или отпадшими ангелами, эгрегорами и демонами – а куды без них?) и любая другая мифология ИЗНАЧАЛЬНО, да и в дальнейшем служила лишь теоретическим, хоть и ненаучным, но популярно-рекламным ОБЪЯСНЕНИЕМ, почему магические обряды и рецепты якобы могут быть эффективными. А еще неизмеримо ВАЖНЕЙШАЯ профессиональная функция – возможность объяснения, почему результат получился именно НЕУСПЕШНЫМ. Именно потому, что магия (как и любые религиозные обряды) воспроизводимого результата как раз ВОСПРОИЗВОДИМО НЕ ДАЕТ! Это некая страховка шамана-ремесленника. Вряд ли и каббалисты и сектанты любого направления от нее откажутся. А по виду – теоретическая "наука", которая дает объясняющий механизм, почему должно получиться как надо, а потом дает основанные на скрытых параметрах (а заказчик обряда, например, думал о краснозадой белой обезьяне, что было строго не рекомендовано!) почему из обряда ничего не вышло (если уж так вышло, то вот оно и пожалуйста, а бить мага совсем не обязательно!). А похожа магия и наука по самой простейшей причине – они обе непосредственные дочери ремесла, которое на технологической ВОСПРОИЗВОДИМОЙ рецептуре и стоит: возьми три фунта глины и два фунта песка, замеси и обожги определенным образом и получишь кирпич, а из ста тысяч кирпичей построишь храм. Правда, если он рухнет (или там борщ у хозяйки не удастся), пеняй на себя... вряд ли скрытые параметры помогут оправдаться! Вообще, маги и шаманы – явные ремесленники весьма массового и всем в древности необходимого ремесла-магии. Они и пророки-предсказатели и следователи-дознаватели (куда пропал олешек и кто его украл), и целители, тело- и душе-спасители. Маг, он и художник-артист и танцор-певец-историк-мифолог-сказитель-познаватель раскрывающий природу видимого и невидимых миров. Он – и бюро погоды, и управитель племени, и еще много чего. Но его мастерство ограничено, и у шаманов может возникать специализация. Одни специализируются на целительстве, другие на вызове дождя, третьи на пророчествах, четвертые на управленческих функциях. У них тоже возникают специализированные навыки, атрибуты и приспособления, технологии и ноу-хау. Ну, там карты Таро или магические кристаллы, настойки из мухоморов и кактусов, или нужные частоты бубнения бубном и т.п. Теоретическая база даже подводится в виде понятной мифологической схемы, а то и системы. Все - как и у других людей и ремесел. А вот в чем-либо ВЕЛИКИЙ шаман, ну там целитель или пророк, это просто выдающийся по мастерству в данной области. Об нем-то и будут слагать легенды сказители-исказители. Про ученых и говорить смешно. Как бы талантлив ни был ученый, пока не подаст своего "шедевра", то есть не выметает бисера или диссера, он должен считаться смиренным подмастерьем, почитающим своего (может быть, вовсе и непочтенного) учителя. А уж профан со стороны, если даже он не делает ошибок в сакральном "ученом" диалекте (который именно с этой охранительной целью и был разработан), и вовсе не суйся. (Не надо только брать исключения типа Эйнштейна, только подтверждающие само существование общих правил!) Поистине жаль, что оборотной стороной технологического прогресса является то, что страдают даже те ремесла, которые давно успели стать высокими искусствами. Поначалу появление редких и дорогих дагерротипов породили только импрессионистское подражание в попытке "остановить мгновение", но развитие и удешевление фотографий достаточно хорошего качества вышибло саму почву из под ног живописи, как ремесла. Оно и возвратилось к современным полудетским играм. Но это - как согнутая ребенком веточка с веревочкой на концах по сравнению с мощным боевым луком, по сложности конструкции сравнимым разве что со скрипкой. Еще одна беда в том, что живопись - древнейшее и наиболее развитое из искусств, и оно всегда было для более молодых, а тем более прикладных искусств, образцом для подражания. Ну, как фундаментальная наука для прикладных. И до сих пор все веяния живописи тут же отражаются, например, на архитектуре. Хотя существованию этого ремесла вроде ничего не угрожает. Прикладные же искусства, и масс-культура в частности, вообще всегда были паразитарны по отношению к высокому искусству (то есть они оттуда черпают, но практически ничего не возвращают). Масс-культура по отношению к честному (даже и простому) ремеслу - как дешевое фабричное производство. Как, например, голливудский кинематограф. Любому массовому производству свойственно использование максимально дешевых и взаимозаменяемых, т.е. безликих деталек и штампов. Для автомобилестроения это нормально, для искусства же это немыслимо вообще, да и в добром старом ремесле отнюдь не приветствовалось. Поэтому никакой сериал, например, просто НЕ МОЖЕТ НЕ БЫТЬ идиотизмом и пошлостью в чистом виде. Но массовое производство, хоть и неприемлемо эстетически, зато на порядок дешевле и сильнее экономически, что ведет к мировому монополизму. Лучшие сюжеты перекупаются, и из них делаются римейки (еще одна голливудская особенность, аналогичная вторичной переработке утильсырья, конвейер же не может простаивать!). Монополия опасна уже тем, что можно произвольно "воспитывать" вкус к любым помоям. Если экономическая категория - ведущая, то проще воспитать вкус к самому примитиву. А этого достаточно легко добиться многократными повторениями. В мире становится все больше интересного и все меньше прекрасного. Дело даже не в том, что потеряны различающие их критерии. Конечно, любой эволюционный ремесленный (да и биологический) процесс рождает прекрасные шедевры из первоначально просто интересных объектов. Если имеет достаточно времени для эволюции и совершенствования. Но в целом, в демократическом обществе становится все интереснее, а прекрасного остается все меньше. Да и оно все больше концентрируется в технических объектах типа автомобиля. Известно, что пожелание "чтоб вы жили в интересное время" – почти проклятие. Зато в прекрасные времена жить не очень интересно. Удел большинства – всегда интересное. А демократический оплачиваемый спрос рождает безграничное предложение, которому нет насыщения. Да никакое массовое творчество и не может не быть ремесленным, как любая такая инженерия. Все интересное на любой вкус предлагают все средства массовой информации. А прекрасного нет даже для элиты. Старая феодальная элита слабо интересовалась интересным. Ее главные интересы были решены раз и навсегда, и для прадедов и для правнуков. Принципиально нового интересного практически не появлялось. Общество при этом было достаточно стационарно. Отсюда и стремление к совершенству предметов искусства и быта как европейской так и дальневосточной аристократии. Из этого стремления или спроса на совершенное и рождается прекрасное. То есть совершенствование уже известного и, вообще-то, давно принципиально неинтересного. Китайскому мандарину была давно известна идея веера, и он знал, что никакого другого средства от жары его ремесленники ему не предложат - ни вентилятора, ни кондиционера, ни глобального управления климатом. Тогда его целью стало - получить еще более совершенный и прекрасный веер. Ремесленники, которые смогли поразить его воображение, его чувство прекрасного, они и стали художниками. Русский барин мог от большой скуки развлечься народной сказкой или цыганским хором. Но он стремился на балет и оперу. И готов был дарить балеринам и сопранам бриллианты. Элитарный вектор всегда был направлен в сторону прекрасного и редкого. Однако, хоть прекрасное было уделом немногих, зато исторически унаследовано всеми. Но сейчас в искусствах все решают массы, основная масса денег у них, и они – работодатели. Поэтому нехитрые критерии, отделяющие искусство от ремесла "вдруг оказались" потеряны практически всеми. Пока побеждает вектор интересного. Поэтому мои попытки возродить интерес к критериям прекрасного, конечно, неактуальны. Но "гамбургерский" счет, тем не менее, существует.

Статья поступила в редакцию 22.04.2005 г.