Эта книга содержит не только подробное и живое описание и точный анализ историко-психологического феномена, названного ведовством, это еще и интересная попытка вскрыть универсальные механизмы поведения больших групп на определенных этапах исторических переломов.

Автор обращает внимание на то, что это массовое помешательство – охота на ведьм – началось не в глухую эпоху раннего средневековья, когда жизнь была со всех сторон закупорена, стереотипна и лишена динамизма, когда все, от быта до мышления, было подчинено жестким догматам, а как раз тогда, когда появились первые признаки расширения представлений о мире и о людях и стали пробиваться проблески нового взгляда на мир – на мир материальный и на мир духовный. Это выглядит парадоксом – первые лучи света восходящего солнца совпадают с устрашающим углублением тьмы. 
Но я предполагаю (и похоже, что автор книги думает так же), что именно этот прорыв, осуществляемый интеллектуальной элитой, создал предпосылки для подспудного и постепенного проникновения в мироощущение людей – многих людей, а не только этой элиты – нового видения сложности и многозначности мира. А это означало распад устоявшихся представлений, позволявших жить по инерции, утрату привычных опор, и связанные с этим страх и неуверенность и стремление обратиться к магическим формулам, упрощающим реальность. Все массовые бедствия, вроде пожаров, наводнений и эпидемий, были и раньше, знахари, гадалки и мистики существовали всегда и пользовались уважением, ибо помогали дать какое-то – пусть условное – объяснение происходящему и еще осуществляли примитивную психотерапию. Но в эпоху раннего и неколебимого средневековья общие представления о мире были простыми и устойчивыми и не нуждались в защите – а значит и не нуждались в козлах отпущения, когда защита перестает быть надежной.

Любое серьезное изменение концептов, общих представлений о мире и себе порождает растерянность, неуверенность, поиск определенности. Ложные объяснения как правило имеют преимущества простоты и однозначности. Нужен конкретный враг и ясный метод борьбы с ним. Вера в невероятное – отражение страха перед чем-то неопределенным и непостижимым. Скептики в этих условиях – самые страшные враги, они призывают искать сложные, т.е. адекватные реальности способы решения проблемы. 
Культ дьявола позволил резко упростить угрожающе нарастающее представление о сложности мира, однозначно определить виновных и сформулировать четкие представления о необходимых и доступных формах защитного поведения. Неважно, что эти представления носят абсурдный характер и не соответствуют реальности – зато они защищают человека – на виртуальном, а не на реальном уровне – от ее непостижимости. 
Автор совершенно точно подмечает, что «стремление представить ведовскую концепцию как единственно правильную и логически обоснованную систему взглядов уживается с многочисленными допущениями произвольного толка», лишь бы сохранить защитную, успокаивающую и «упорядочивающую» концепцию. (Заметим в скобках, почти как современную «левую» концепцию « мира сейчас»). И точно так же для сторонников этой концепции не важна ее полная оторванность от реальности. Зато она позволяет от этой реальности временно отгородиться и построить якобы спасительную систему поведения.

Автор пишет: « В то время как математики, мореходы и астрономы открывали мир удивительного порядка и строгой рациональности, великое создание Творца...влияние новой демонологии на человеческие умы крепло и расширялось.» Думаю, что в этом противопоставлении есть некоторая недоговоренность. Ученые и мореходы открывали мир сложного порядка, и рациональность была только частью этого открывающегося сложного и многозначного мира. И чтобы принять эту новую картину нужно обладать способностью к интеграции этой сложности, нередко проявляющейся в виде формальных логических противоречий. Нужно высокое развитие особых структур мозга, правополушарного мышления. Или нужно хотя бы, чтобы абсурдность искусственной системы вроде демонологии или левого либерализма, проявилась не на уровне интеллектуального анализа, а как реальная опасность для большой массы людей, включая самих отцов этой идеологической системы.

Когда автор обсуждает вопрос, почему же признавались «ведьмы», ни в чем не виновные и знающие, чем им это признание грозит, и почему это признание порой носило даже искренний характер, он правильно выделяет механизм солидарности с объективно враждебными им целями суда (что-то вроде идентификации с агрессором в условиях стресса и беспомощности), но не останавливается на таком психологическом феномене, как «зависимость от поля». В большом сообществе, разделяющем простые убеждения и уверенно настаивающем на них, люди , зависимые от поля (а их много, это люди с доминированием формально-логического, левополушарного мышления) легко индуцируются этими убеждениями. Рациональный анализ не помогает – человек с его помощью ищет не опровержения ложных убеждений сообщества, а их подтверждения. 
Только нарастание реальной опасности от этих убеждений для всех, в том числе и для тех, кто инициировал эти убеждения, и для тех, кто считал себя защищенным этой «правильной» идеологией, создает в конечном итоге климат, в котором люди начинают прислушиваться к видящим реальность адекватно, во всей ее сложности и неоднозначности.

Но при этом важно, чтобы по каким-то причинам, например в связи с внезапным испугом тех, кто был исходно заинтересован в успехе очередной демонологии, эти идеи перестали широко поддерживаться и обсуждаться, и таким образом зависимые от поля освобождаются – не от своей зависимости (это их личностное свойство), а от самого поля, ибо оно разрушается и перестает существовать. Автор хорошо это продемонстрировал на примере ведовства на его излете. Мы в Израиле понемногу тоже движемся в этом направлении, если даже Шимон Перес заговорил о некоторых ошибочных надеждах « мирного процесса».