Но есть на востоке такая страна,
             Там нефти, увы, не найти ни хрена...

   Н.Болтянская "Песня исхода"

   Телефонный звонок Владимира Штейнгольца оказался совершенно неожиданным, хотя в течение более 2 месяцев я ежедневно с нетерпением и надеждой ожидал его.

   – Иосиф. Все в порядке. Первый объект простреляли и получен фонтанный приток нефти...

   Жена обратила внимание, как я менялся в лице и молча подала две таблетки валерианы.

   Дальнейший диалог мне трудно восстановить в памяти, да и ничего существенного он не мог привнести в первую фразу. Единственная мысль, пронзившая меня и засевшая в голове, было желание срочно разыскать старшего научного сотрудника моей лаборатории доктора Салема и поделиться с ним этой радостью.  

   Впоследствии я неоднократно задавался вопросом, что, собственно говоря, произошло. Более 35 лет получение притока из очередной разведочной скважины в совершенно будничном режиме завершалось, разве что, очередным застольем. Но там я являлся активным действующим лицом, и было не до эмоций. Казалось бы, за это время должен выработаться иммунитет, как у любого практикующего врача-хирурга, завершившего очередную благополучную операцию.

   Но, этот раз был особым. За более чем 20 лет Израиль отлучил меня от узкой профессиональной направленности, которой владел уже на интуитивном уровне.  

   Консультируя процесс заканчивания этой скважины, на изучение истории проводки которой ушло не более 2-2,5 часов, я предложил вариант, выходящий за рамки принятых в стране традиций и не был уверен, что его сумеют реализовать. Предстояло в зону перфорации закачать порцию чистого дизельного топлива и в нем производить прострел. Но хозяин компании Товия Лускин решил упростить задачу и, вместо закачки порции 1-2 м³, предложил не искать проблем и заполнить всю скважину соляркой. Такое решение для меня, испытывавшего невероятные трудности в выбивании каждого очередного кубометра солярки в условиях фондового обеспечения нефтяников горючим, даже в голову не могло прийти.

   И, как следствие, не просто приток, а нефтяной фонтан.  

   Мое отношение к фонтану напоминало нечто совершенно неземное, мистическое и трепетное. Далеко не всем моим коллегам по профессии приходилось хоть раз в жизни сталкиваться с этим разгулом стихии. Открытый фонтан, – это не просто авария, это – катастрофа.

   Впервые я выехал на фонтан в районе города Ахтырка (Полтавская обл.) в конце 60-х годов. Зарево в небе над горизонтом просматривалось по вечерам из гостиницы, а в 10-ти километрах прослушивался необычный рев. Когда подъезжали к фонтану, в машине ощущалось сотрясение земли. Столб нефти и пламени достигал 150 метров. Разговаривать было невозможно. Было ощущение, что одновременно, в режиме форсажа, ревут двигатели десятка реактивных самолетов. Сразу бросилось в глаза, что в 300-400 метрах находится деревня, а между ней и фонтаном бродят куры. Они были индикаторами полного сгорания газа в факеле. На скамейках у домов сидели несколько мужиков. Велись подготовительные работы к растаскиванию остатков упавшей вышки и оборудования.

   Я стоял в одиночестве, охваченный и зачарованный этой всепоглощающей мощью разбушевавшейся стихии.  

   Второй раз фонтан ударил на скважине, где я внедрял свои технологии. На скважине 8 Александровской площади под Гомелем бурение велось на инвертной эмульсии (вода в солярке) с максимальной защитой продуктивного пласта от загрязнения. Каждую буровую бригаду перед вахтой инструктировали о строгом соблюдении режима спуска и подъема инструмента. Предупреждали, что в случае остановки бурения квадрат (последняя четырехугольная труба, через которую осуществляли вращение всей колонны бурильных труб) должен быть извлечен из скважины.

   В двенадцатом часу ночи, после просмотра в культ-будке футбольного матча, мы с помощником, заведующим лаборатории буровых растворов Гомельского филиала нашего института Эдуардом Сенкевичем, пошли в свой вагончик спать. Примерно в 2 часа ночи нас разбудили крики. От столовой к буровой сломя голову бежали бурильщик и его помощник. Мы помчались следом, понимая, что, пока бригада обедала, началось проявление (выдавливание бурового раствора из скважины). Когда подбежали к буровой из скважины уже била струя чистой нефти в крон-блок (верхняя часть вышки на высоте 52 метра). Бурильщик стоял под нефтяным водопадом у лебедки, извлекая квадрат из скважины. Помощник бурильщика с Эдуардом стояли под вышкой у задвижки превентора и наблюдали за мной, стоящего с поднятой рукой у мостков, откуда видно было всех, в ожидании отмашки, означавшей, что квадрат извлечен и появилась муфта первой трубы. Когда бурильщик закрепил рукоятку тормоза и я дал отмашку, они закрыли превентор. Фонтан был укрощен. Только после этого все мы ощутили страх. Малейшая искра от столкновения двух металлических деталей могла обернуться воспламенением факела *.  

   Это трепетное отношение к фонтанирующей скважине, как к живому организму, сохранялось всегда, даже если фонтан управляем и упрятан в трубы. Никогда не пропускал случая приложить ухо к напорной линии вблизи штуцера, чтоб услышать и ощутить живое дыхание фонтана.  

   В конце 50-х, начале 60-х годов, над СССР витала угроза нефтяного голода. Старые месторождения Северного Кавказа и Баку, центра и востока страны, истощились. Не смотря интенсивный рост объемов поискового и разведочного бурения, результативность была практически нулевая. Было ясно, что отсутствие промышленных притоков при всех косвенных показателях наличия нефтеносности, связано с проблемами вскрытия пласта бурением и испытания. Первым забил тревогу новый Председатель Госплана Н.К.Байбаков. По его указанию была сформирована Межведомственная Комиссия по проблеме заканчивания и испытания скважин. У компании Halliburton были куплены несколько комплектов испытателей пластов, скопированы, изготовлены их отечественные копии и развернуты работы по обучению этих аппаратов работать. Параллельно, в стране начались работы по созданию углеводородных буровых растворов. В проекты на бурение скважин включили этап "Заканчивание скважин", без согласования которого не открывалось финансирование бурения. Результатом этого стало открытие многих нефтяных месторождений на всей территории страны. 

   К концу 80-ых годов накопленные знания и опыт настолько изменили форму взаимоотношения науки и заказчика, что исчезли всякие сомнения в необходимости научного сопровождения работ упомянутого плана. Не только в нефтяной промышленности, но и в соприкасающихся смежных отраслях (коллоидная химия, физхимия поверхности и поверхностно-активные вещества, и др.). Все стало на свои места и согласованные действия науки и практики напоминали своеобразный конвейер. Иногда я сравнивал свою работу с керлингом, когда тяжелый гранитный снаряд сам скользит по льду, а человеку остается только расчищать и трением подогревать лед на его пути. В начале горбачевской перестройки, параллельно с работой в институте был сформирован независимый "Пироговский центр", работавший на хозрасчетной основе (некоторое подобие ВТК). 

   В начале статьи я упомянул о моем старшем научном сотруднике докторе Салеме (Салем аль Фаяд). Важно понять, кто этот человек, вклинившийся в тот момент в мою память.

   За два с лишним года до упомянутых событий секретарша пригласила меня к директору. Директор попросил взять на работу доктора Салема, обещая добавить в штатное расписание еще одного старшего научного сотрудника.

   Салем, беженец от иракского режима Саддама Хусейна, работал уже несколько лет в соседних лабораториях: бурения, долот и, наконец, в лаборатории проектирования скважин. Нигде он долго не задерживался, так как толку от него было мало. Окончив нефтяной институт в Баку, и защитив там диссертацию, Салем большую часть жизни работал чиновником по контактам с Францией в Министерстве нефтяной промышленности Ирака. Когда Хусейн начал уничтожать всех бывших советских студентов, он бежал в Киев, где жили родители жены украинки. Как истинный чиновник, систематически работать он не умел и не желал.** С удовольствием занимался работой, которая для научного сотрудника является неизбежным балластом: налаживание контактов, приобретение оборудования, сопровождение деловых поездок младшего научного и инженерного персонала. Не считал для себя зазорным на своей машине возить молоденьких сотрудниц из отдаленного Академгородка в местные командировки, мотался по загранице, руководя своими банковскими вкладами и, к общему удовольствию, снабжал наших сотрудников и членов семей зарубежными сувенирами.

   Когда в моем кабинете собирались на междусобойчик друзья – руководители соседних лабораторий (как правило, евреи), Салем приходил, чтоб развлечь гостей воспоминаниями об Ираке. Он был прямым свидетелем, и с восторгом рассказывал о бомбардировке атомного реактора израильскими ВВС. 

   Мое сообщение о желании репатриироваться обрушилось на доктора Салема, как гром с ясного неба. Он счел своим долгом, если не сорвать отъезд, то, по крайней мере, перенаправить меня за океан. Ездил в Баку к академику Азаду Мирзаджанзале, чтоб заручится его содействием и помощью в перекрытии мне дороги. Моих институтских друзей (Кима Гильмана, Лену Василевскую, Михаила Эссельсона и др.) это очень потешало, и они подливали масло в огонь, убеждая его, что с моим приездом Израиль станет нефтяным конкурентом Ираку. Все мы великолепно понимали, что предстоит менять профессию, но относились к этому с юмором..

   К этому добавлю, что мои представления о будущей стране проживания были до такой степени архаичны, что в качестве сувениров для новых знакомых "безлесной" страны, на всякий случай, приобрел несколько комплектов подарочных коробок со спичками.  

   Ни для кого не является секретом, что приезд в Израиль 56-летнего советского ученого, в совершенстве владевшего единственным "великим и могучим", не вызвал ажиотаж в рядах заинтересованных в его знаниях и возможностях. Первым разочаровавшимся в своих надеждах хорошо заработать, был известный израильский адвокат, разыскавший меня на "необъятных" израильских просторах по заказу владельца одного из цюриских филиалов компании Shevron Corporation. Прямой телефонный разговор с заказчиком так и не состоялся из-за незнания заказчиком русского языка.

   Безвыходных ситуаций не бывает. Среди миллионной алии были весьма авторитетные специалисты по нефтепромысловой тематике, которые разыскали меня в Акко и привлекли к совместной работе на юге страны. Среди них были: доктор Вадим Гольдштейн, заведующий лабораторией ремонта призабойной зоны скважин НПО "Бурение" из Краснодара, старший научный сотрудник лаборатории буровых растворов того же НПО доктор Борис Егоренко, гидрогеолог доктор Леонид Красильщиков из Баку, доктор Леонид Кауфман – специализировался в наклонном и горизонтальном бурении в Бакинском нефтяном институте; доктор Михаил Вайсман с супругой Юлией – специализировались в химическом воздействии на призабойную зону пласта в Казанском ВНИИХИМ; многие крупные специалисты из смежных профессий, полимерщики из Ленинграда (д-ра Рина Гольдштейн и Михаил Копылов); физик д-р Виталий Краков из института физической химии в Москве, и др. Потенциал этого института прикладных исследований был воистину огромен. Но, все попытки навязать свои знания нефтяникам Израиля, завершались нулевым результатом. С завидным упорством все нефтяные компании открещивались от навязываемой помощи.

   В конце концов, когда стало понятно, что почти все компании вполне удовлетворены перманентным состоянием в поиске нефти, что никто не желает осложнять себе жизнь новыми технологиями, мы оставили их в покое. Каждый из нас нашел свою нишу, финансирование за рубежом, создал свои компании, оставив в покое незаинтересованных в собственной нефти израильтян.  

   Сегодня, возвращаясь к начальному периоду своей работы, я наблюдаю буквальное повторение советских событий 50-60 годов в Израиле. За 60 лет пробурено огромное количество скважин. Во многих прослеживаются следы нефти, но ни одна из них не только не дала притока, но и не дала вразумительного ответа, почему не удалось получить приток. Известный израильский геолог Хаим Соколин, анализируя причины безуспешного поиска нефти в течение 60-ти лет, приводит интервью  Президента американской компании Geotek Energy Corporation (Texas) Джерри Таненбаума газете  "Джеруcалем Пост" (5.10.1989) о причинах неудач при поиске нефти: "На основании того, что мне известно о прошлой разведке в Израиле, можно сделать только один вывод – здесь просто считают, что для получения нефтяного фонтана достаточно сделать дырку в земле". С тех пор минуло 23 года, а мнение американского специалиста сохраняет свою актуальность.  

   Шли годы. Периодически в прессе мелькали сообщения, что при бурении в том, или ином, регионе найдены следы нефти и даже получен непромышленный приток. Такие статьи горько было читать. Геологи обосновывали и определяли место, где и куда следует пробурить скважину. Буровики делали ту самую "дырку в земле", как по этому поводу выразился Джерри Таненбаум, и, в который уже раз, разрывали гидродинамическую связь пласта со скважиной. Спустя почти 50 лет после осознания причин безрезультатного бурения учеными бывшего СССР, на те же грабли наступали израильтяне.

   Когда, в очередной раз, появилась в прессе информация о скором завершении бурения многообещающей скважины Мегед 4 (примерно 2005 год), я принял решение отреагировать. Подробно, доступным языком изложил текущие проблемы заключительного этапа строительства скважин. Подробно изложил, как в процессе бурения обводняют огромную зону вокруг скважины, оттесняя водой нефть в капиллярах пласта и закупоривая пласт на всех последующих этапах строительства. Разместил богато иллюстрированный доклад в Интернете и разослал его адрес по электронным адресам всем израильским компаниям, прямо или косвенно причастным к бурению и поиску на нефть и газ, а также всем членам израильского геологического общества. Своеобразной Интернет конференцией было охвачено более 750 адресов. Откликнулось примерно 12 специалистов-геологов с разных регионов страны. Их мнения были приведены в разделе "Комментарии". 

   Спустя примерно пол года мне позвонили с компании Givot Olam Oil. Сообщили, что скважина Мегед 4 пробурена, найдены следы нефти и пригласили приехать. Но, после того, как подробно рассказали о всех этапах бурения, стало понятно, что мой приезд уже бесполезен. Было ясно, что восстановить коллектор и получить промышленный приток не удастся. И все же, было ясно, что нефть есть и, если не сегодня, то завтра она обязательно заявит о себе.

   В 2009 году меня пригласили на американский канал RTN на презентацию моей "Еврейской энциклопедии". Но, зная о моей основной специализации, ведущий Борис Тенцер начал интервью с вопроса о причинах отсутствия нефти и газа в Израиле. Мой ответ был коротким и однозначным: "Не сомневаюсь, что в Израиле есть и нефть, и газ, и вода. Недостает лишь понимания того, что работы в этой области ведутся по устаревшим сложившимся технологиям, опасаясь внедрять новые неординарные технологии".  

Генеральный совладелец компании Givot Olam Oil Товия Лускин.  

   Регулярно наблюдая за сайтом компании Givot Olam, я знал, что ведется бурение очередной скважины Мегед 5. Появлялась расплывчатая информация и в русскоязычной прессе. В декабре 2010 года мне вновь позвонили и пригласили проконсультировать заключительный этап заканчивания скважины. Так я впервые познакомился с небольшим коллективом геологов, который возглавлял выпускник МГУ, Генеральный совладелец компании Givot Olam Oil, Товия Лускин. Он прибыл в Израиль в 1990 году после нескольких лет работы в Канаде, Индонезии и в Австралии. В 1992 году он сформировал коллектив геологов, в 1993 году создал компанию, а в 1998 году были обнаружены первые следы нефти на площади Мегед вблизи Рош hАйн.

   Во время бурения продуктивной толщи скважиной Мегед 5 наблюдались нефтепроявления, но после завершения бурения Товия Лускин, понимая, что предстоят сложнейшие работы, способные перекрыть доступ пластовой нефти в скважину, решил перестраховаться и выслушать мое мнение.

   Впервые за 20 лет я окунулся в родную стихию. Ознакомившись с технической документацией, обещавшей огромные перспективы, я понимал, что появился тут поздновато. На завершающей стадии бурения никаких мероприятий по защите пласта не предпринимались. Значит, предстояло сконцентрировать максимальные усилия на этапе цементирования эксплуатационной колонны и вторичном вскрытии пласта перфорацией.*** Из предложенного мной перечня мероприятий Лускин выбрал одно: отказаться от перфорации в воде и заменить ее дизельным топливом (солярка), которая, по природе смачивания, однородна с нефтью.****

   Спустя несколько недель, после перфорации первого, из восьми выделенных объектов и был получен тот фонтанный приток нефти, о котором я рассказал в начале статьи. Это был первый за всю историю Израиля фонтанный промышленный приток нефти. Волею судьбы я оказался в какой-то степени сопричастным к этому историческому событию, вложив кроху своих знаний. Тогда, впервые за многие годы, вспомнил и доктора Салема и шутливые розыгрыши моих коллег.

   Впереди предстояла огромная работа по испытанию вышележащих объектов, но было совершенно ясно, что лед тронулся.

   Спустя год с лишним, в мае 2012 года, когда меня вновь пригласили на консультацию, подводились итоги огромной работы коллектива компании и обсуждались дальнейшие мероприятия по этой скважине и планы на бурение новых скважин, ни у кого уже не было никаких сомнений в огромных перспективах наступающего нефтяного бума. Скважина более года работала фонтаном и поставляла продукцию на Ашдодский нефтеперерабатывающий завод, лишь незначительно понизив дебит за этот период.

Укрощенный фонтан на скважине Мегед 5

Отгрузка первой израильской нефти на Ашдодский НПЗ

   В заключение, хотелось бы отметить, что пришло время израильским университетам готовить специалистов к надвигающемуся энергетическому буму. Стране необходимы не просто специалисты в области коллоидной химии для контроля параметров буровых растворов, специалистов в области физхимии поверхности для работ в области заканчивания скважин и работ в области интенсификации притоков, в области подземной гидравлики для разработки нефтяных залежей. Требуются специалисты высокого профиля, доктора наук, для подготовки кадрового состава, для создания консультационных компаний, способных взять на себя ответственность за огромный комплекс работ, никогда ранее не отягощавших нашу промышленность. Сегодня их просто нет. Ни единого. Если Израиль не позаботится сегодня о подготовке кадров, завтра мы окажемся зависимыми от зарубежных компаний и специалистов.

   ---------------------------------------------------

   * Не всем известно, что в нефти всегда растворен газ, который, по мере подъема по стволу скважины и снижения давления, выделяется и легко воспламеняется.

   ** Уже в Израиле, мой коллега по работе, а затем и по ассоциации "Ученые Юга", репатриант из Баку, доктор Леонид Кауфман, рассказал и показал фотографию молодого аспиранта Салема аль Фаяда, которому регулярно помогал работать и писать диссертацию.

   *** После завершения бурения скважины, в нее спускается и цементируется металлическая обсадная колонна. Затем спускают ленту кумулятивных зарядов и осуществляют прострел обсадной колонны (15-20 отверстий на погонный метр).

   ****Капиллярные явления в пласте затрудняют преодоление пластовой нефтью         водяного барьера. Примером может служить крохотный пузырек воздуха в капилляре термометра, выводящий его из строя.