Так уж вышло, что в разные периоды жизни я встречался с очень интересными людьми, окунался в мир спорта, в мир науки, в политику, общался с деятелями культуры. После одной из наших встреч лет 10 тому назад, рассказывая об энергетике мира и Израиля, я коснулся этого и начал было говорить, но Миша и Авраам подумали, что получится слишком много, надо разделить на части и посвятить отдельное заседание. Решили начать с ученых. Правда, прошло лет 8-10!

    Сегодня я расскажу  лишь о самых знаменитых и ярких фигурах мира науки, которых коснулась "линия моей жизни". Я выбрал только 4 имени, но каких ученых! Вы сами можете оценить. Это Петр Леонидович Капица, Лев Давидович Ландау, Мстистав Всеволодович Келдыш и Андрей Дмитриевич Сахаров. Из них только Келдыш не стал Нобелевским лауреатом, и только потому, что как руководитель советской космонавтики был настолько засекречен, что о его делах и работах никогда не говорилось.

    Рассказывать буду только то, что видел и слышал от них сам, и о том впечатлении, которое они оставляли. Иначе зачем? Ведь достаточно открыть в интернете Википедию и самому найти что угодно об этих людях.

    Мне очень повезло, что год окончания школы (1947) совпал с годом открытия в Московском университете (МГУ) нового физико-технического факультета. Это решило мои сомнения, куда идти учиться. А сомнения были - к этому времени я уже дважды был призером Московских математических олимпиад и был чемпионом России по гимнастике среди молодежи. Поэтому выбирал между Мехматом МГУ и институтом Физкультуры, но кончилось тем, что подал на Физтех.

    Экзамены были особенными, в два этапа, медалисты их тоже сдавали, в математике и физике не делали скидок никому. Поэтому начинались экзамены в июле. На втором этапе проходило собесе-дование с руководителями специальностей, которые лично проверяли, кого они будут готовить Удача улыбнулась, и мы оказались первым приемом Физтеха МГУ. Тогда я не понимал, что этот выбор определил многое в моей судьбе. Нам читали лекции или вели семинары замечательные ученые, академики, авторы открытий мирового уровня. Да и позже приходилось встречаться и работать с очень интересными людьми.  

 С.П.Капица привлек к руководству научными направлениями академиков И.В.Курчатова, А.И.Алиханова, Н.Н.Семенова, М.В.Келды-ша, С.А.Христиановича, к чтению лекций - академиков Л.Д.Ландау, М.А.Лаврентьева, М.Д.Миллионщикова, А.А.Дородницына, С.Л.Соболева, В.И.Спицына, Л.И.Седова, И.Г.Петровского и др.

    Повидимому, здесь надо остановиться и сказать несколько слов о новой системе обучения, о физтехе. Его принципы формулировались   еще ранее, перед войной, в Ленинградском физико-техническом институте на базе научной школы академика Иооффе. Тремя учеными во главе с П.Л.Капицей были определены основные идеи этой системы образования в письме Сталину в 1946 году:

    - тщательный отбор склонной к творческой работе молодежи,

    - непосредственное участие ведущих научных работников в обучении молодежи,

    - индивидуальный подход к каждому студенту с целью развитияего творческих задатков,

    - воспитание с первых же шагов в атмосфере технических исследований и конструктивного творчества с использованиелучших лабораторий страны. 

    На пути создания вуза нового типа было много трудностей. Физтех, хотя и планировался как самостоятельное учебное заведение, сначала появился, как факультет МГУ. Власть не могла дать полную самостоятельность такому учебному заведению, где отбор студентов проводится самими учеными (и только учеными!), где роль общественных дисциплин была понижена до предела, где на занятиях возможна дискуссия студентов и профессоров. Поэтому надо было сохранить прежнюю структуру вуза, поставив физтех под начало обычных чиновников.

Но более серьезным, чем давление власти, было сопротивление новой системе обучения со стороны вузовской профессуры, в том числе и университетской. Во-первых, это касалось академического уровня профессоров и участия в преподавании совместителей, работающих в новых, развивающихся направлениях, научных сотрудников оборонных КБ и НИИ. При этом существенны не только бОльшая зарплата преподавателей, но и повышенная стипендия студентов-физтехов, малочисленные группы, свобода посещения лекций, возможность пользоваться любой литературой во время экзаменов, и многое другое. Такое противоречило веками устоявшейся системе и вызывало поток писем и доносов.

    Поэтому, просуществовав 4-5 лет в таком сомнительном состоянии, факультет был отделен от МГУ, стал отдельным институтом (МФТИ). Вместо декана факультета проф. Дмитрия Юрьевича Панова появился новый директор института генерал-лейтенант Иван Федорович Петров. Те, кто это сделали, были уверены, что через короткое время институт рассыплется или превратится в обычный вуз. Они не хотели видеть то, что уже было сделано, забыли, как сами занимали первые ряды на лекциях П.Л.Капицы, Л.Д.Ландау и других. В их письмах и надеждах говорила обычная зависть.

    Но, к счастью, их надеждам не суждено было сбыться. Умер Сталин, вернулся из ссылки П.Л.Капица. Коллективы ученых, связавших с МФТИ свои надежды, уже увидели и ощутили, как полезны наши выпускники в развитии новых направлений исследований.

 "Реализованная на ФТФ идея системы Физтеха заключалась в широком общенаучном образовании в лучших российских университетских традициях силами преподавателей и научных сотрудников лучших центров и узкой глубокой специализации в базовом институте.  Это было воспитание научных и инженерных кадров в творческой среде под данный институт, данную лабораторию, даже под данную научную группу" (Белоцерковский О.М., Московский Физтех, 2000 г.).

    Группа профессоров и доцентов смогла сохранить "дух" Физтеха, и более того, привлекла новые силы, расширялась. Главное, что сохранилась крепкая связь с базовыми кафедрами и стоящим за ними базовыми организациями (институтами). А в 1957 году было принято решение о создании Сибирского отделения АН СССР. Инициаторами этого решения были академики М.А.Лаврентьев, С.Л.Соболев, С.А.Христианович, которые за несколько лет до этого были в числе основоположников Физтеха. За ними в Новосибирск переехало много наших выпускников, и вскоре многие институты Сибирского отделения стали базовыми для Новосибирского университета. Система Физтеха продолжается и по сей день.

    Но вернемся к П.Л.Капице. Сам он читал нам курс общей физики, ее экспериментальную часть. Он и Л.Д.Ландау читали этот курс вдвоем, но разделили его на две части, и Ландау читал ее теоре-тическую часть. Но это формальное деление курса. А в действи-тельности их лекции различались более существенно. Капица пока-зывал нам, как строилась физика, как рождались ее законы, какие трудности возникали на этом пути, каким путем физики, совершенствуя экспериментальные возможности, находили трудные ответы. Как когда-то написал наш однокашник, Валя Смилга, "П.Л. Капица рассказывал нам физику, как она есть – живую, неформальную физику." Это были новеллы, прерываемые воспоминаниями, совершенно неожиданными, как и вопросы, возникавшими при решении задач у доски. Мы слушали его лекции раз в неделю, и хотя он читал не очень хорошо (часто увлекался и уходил, как нам казалось, от темы), было жутко интересно: все его отступления были интереснейшими рассказами о тех или иных людях или событиях, о которых можно было узнать только от него. Зал был всегда забит, первые ряды занималти профессора и преподаватели МГУ и других вузов.

    Для примера приведу лишь один из запомнившихся мне случаев. Как-то он сказал: обратили ли вы внимание, что разделы физики, о которых я рассказывал, иногда связаны с органами чувств. Оптика связана со зрением, акустика – со слухом (я не ставлю этот рассказ Петра Леонидовича в кавычки только потому, что пишу по памяти, и не уверен, что передаю текст дословно). Но есть один орган чувств, который в физике не имеет аналогичного описания. Это обоняние. Вот говорят "собачий нюх", имея ввиду выдающееся обоняние. Собака чувствует одну молекулу из миллиарда других. Это конечно замечательное качество, но я знал человека, который умел большее. После окончания Физического Конгресса 1933 года (может быть, 1932 года, не помню точно, Е.П.) нас пригласили в банкетный зал к столу, уставленному винами. Один из нас, мой большой друг, я пока не буду называть его имя, попросил подождать, пока он не попробует все вина, пообещав, не глядя на этикетки, назвать сорт винограда, место и год его рождения. И он все это сделал без единой ошибки! Этот человек гордился своими достижениями в виноделии больше, чем успехами в физике. Однажды, когда он дегустировал вина, он открыл новое прекрасное вино. А ведь это был Поль Ланжевен, французский академик, создатель теории магнетизма, учитель нобелевских лауреатов Де Бройля и Фредерика Жолио-Кюри. Он был счастлив, когда французские виноделы приглашали его и советовались, какое вино выйдет из урожая этого года через несколько лет.

    Судьба П.Л.Капицы была очень сложной, но несмотря на потери, он оставался несломленным и бесстрашным, писал письма непосредственно Сталину, в том числе и о Л.П.Берия и о его безгра-мотном руководстве атомным проектом. В конце концов Петра Леонидовича сняли со всех постов и отправили из Физтеха и из Института Физических Проблем, который он создал в 1935 году и много лет возглавлял, на дачу в Никулиной Горе, что под Москвой. Так и там, под Москвой, он оборудовал себе лабораторию и работал, назвал ее также ИФП (изба физических проблем).

     Но за 2 недели до его увольнения у нас проходил госэкзамен по всему курсу физики. Это было в зимней сессии на третьем курсе, и как всегда, он лично экзаменовал каждого из нас. Комиссия более, чем серьезная - два академика П.Л.Капица и Д.В.Скобельцын и проф. С.М.Рытов. На экзамене каждый, как обычно, получает три вопроса по всему курсу физики, но изюминка в том, что еще три вопроса студент должен принести сам, подготовив либо собственное исследование, либо обзор работ по интересным темам. Я приготовил три темы, как мне казалось, представлявших интерес. Анализ "Опытов Лебедева по измерению светового давления" (в этой работе, кроме изумительной тонкости опыта, большую важность имеет оценка погрешности результатов), "Искусственное градообразование" и "Шаровая молния". Последняя тема была мне очень интересна, и я просидел в Ленинской библиотеке много вечеров, собирая сведения не только из научных журналов, но и из обычных газет начала века, где могло встретиться описание шаровой молнии.    

    Как и ожидалось, на вопросы из билета Капица практически вни-мания не обратил, послушал лишь начало ответа про законы Френеля, и посмотрев на подготовленные темы, сразу выбрал шаровую молнию. Он внимательно меня слушал, и по реакции мне показалось, что эта тема его интересует. Я рассказал, что единой теории пока не создано, потому что шаровые молнии, хотя и образуются в грозовую погоду, но отличаются размером (диаметром 5-30 см), временем жизни (от нескольких секунд до 15 минут), способом завершения (взрывом или тихим исчезновением), цветом, скоростью перемещения, способностью проходить в окна или через стены и т.п.  Он слушал долго, минут двадцать, чего никогда не бывало. Попытки экспериментально воссоздать явление пока (на тот момент) неудачны, - добавил я, - но опробованы много разных путей описать его теоретически. Рассказал о тех подходах, которые теоретики к этому времени предложили.  - "А какой из них Вам кажется предпочтительным?" - спросил Петр Леонидович - "Вряд ли какой-либо из них описывает все, что встречается, но ближе остальных мне представляется теория Я.Френкеля. В соответствии с ней в процессе разряда обычной молнии жидкие окислы азота образуют тонкую шаровую пленку, которая постепенно тает. В зависимости от того, что раньше произойдет - растает пленка, или взорвется газообразное содержимое шара, определяется судьба шаровой молнии" - ответил я.

    - "А сколько времени может просуществовать такая пленка?" -

    - "По оценкам Френкеля, до 15 минут, что близко к верхней границе срока жизни шаровых молний".

Капица задумался ненадолго, а затем за короткое время доказал, что никакие известные источники энергии в таком газообразном объеме не смогут поддерживать наблюдаемую мощность излучения более одной сотой доли секунды. Поставил тройку и отпустил.   

    Меня это крайне огорчило. Иду понурый по Физтеху, встречаю Бориса Осиповича Солоноуца (в народе БОС,а), который опекал нас и в трудную минуту поддерживал. –"Почему такой грустный?" – спрашивает. Рассказываю про экзамен. –"Как же ты мог назвать Френкеля!? Во всей Академии Наук нет человека более нелюбимого  Капицей, вот и получил!"  То-есть я  получил тройку не столько за знания, сколько за то, что по неведению поддержал теорию того академика, которого Капица очень не любил.

    Косвенным подтверждением этой мысли был экзамен, следовавший за моим. Сдавал Юлик Ржезников, близкий мой друг, с которым мы потом еще более 40 лет вместе работали. У него среди вопросов по выбору была "Вольтова дуга", на которой Петр Леонидович сразу же остановился. Юлик успел произнести лишь первую фразу:  - "Это явление известно с начала прошлого века и в его исследовании много сделали такие ученые как Дэви, Фуко, Кертинг, Айртон, и др."  - "А кто такой Айртон?" - спрашивает Капица. -"Это английский ученый начала 20-ого века ...". Больше Юлику не удалось сказать ни слова. Петр Леонидович мягко возразил: -"Это не ученый, а ученая, очень милая дама, с ней я был знаком еще в Кембридже, когда мы вместе работали у Резерфорда. Спасибо, можете идти, ставлю Вам пять".

    В результате расхождения мнений, которое произошло у меня с П.Л.Капицей на госэкзамене, я получил тройку, которой горжусь до сих пор.  А горжусь потому, что в результате нашего обсуждения и главное, того обзора сведений о шаровой молнии, которые я собрал по крохам в журналах и газетах последних 50-ти лет, Капица выдвинул, а через два года опубликовал гипотезу о природе шаровой молнии, которая до сего дня, т.е. через 60 лет, является наиболее предпочтительной среди сотни других теорий. По крайней мере, в наиболее полной монографии С.Сингера "Природа шаровой молнии" гипотезе П.Л.Капицы посвящена отдельная глава, где утверждается, что шаровая молния черпает энергию из непрерывно действующего внешнего источника. Таким источником в грозовую погоду является электромагнитное излучение, пронизывающее все пространство. И если частота электромагнитных колебаний совпадает с собственной частотой образующегося плазменного шара, возможна накачка и свечение этого шара.

    И когда я нашел у Сингера, что довод Капицы о продолжитель-ности свечения опирался на его оценку свечения огненного шара при атомном взрыве, то сразу вспомнил, что Петр Леонидович на одной из лекций с гордостью рассказывал нам, как первым опредеил мощность атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму. При полной секретности американцев, он воспользовался случайным сообщением одного из журналистов, которого, как и всех остальных не подпустили близко к Хиросиме. Прогуливаясь по железнодорожному перрону в 6-8 км от города, тот увидел, что на листе бумаги с расписанием движения поездов выпали черные иероглифы. Этого незначительного факта для Капицы было достаточно, чтобы в 1945 году, после первых же репортажей сделать такую важную оценку. Поэтому на госэкзамене он довольно быстро вспомнил прежние оценки и уверенно назвал 0.01 секунды для свечения шара 10 см, даже если он был подобен ядерному облаку. "Длительность существования шаровой молнии много больше, поэтому в него должна поступать энергия извне" (С.Сингер, стр.199).

    Еще несколько раз я встречался с П.Л.Капицей. Последний раз это было в театре Советской Армии, в день 25 ноября 1963 года, когда Физтех отмечал свой 17 день рожденья. Зал был наполнен преподавателями, выпускниками Физтеха, студентами. Как всегда было очень празднично. Встречи однокашников, объятья, иногда вопросы. Нечастые, потому что все на Физтехе были приучены лишних вопросов не задавать. На пиджаках двух или трех наших ребят увидел звезды Героя Соцтруда, но опять же вопросы не были заданы.

    Поздравления были традиционны, дата была некруглой, и особенного не было ничего. Лишь акад. А.А.Дородницын попытался что-то говорить об особенностях простого числа 17, но как мне показалось, это было скучно и не очень интересно. Но все переменилось, когда к трибуне вышел П.Л.Капица. Он вроде бы выступил с простой мыслью, что выпускники Физтеха должны обязательно связать свою научную работу с преподаванием. Но эту идею сопроводил такими комментариями, что все мы запомнили их надолго.

    Что же он такого сказал?  "Только объясняя кому-нибудь материал, преподаватель приобретает уверенность в знании. Кроме того при объяснении могут придти новые идеи. И наконец, казалось бы глупые вопросы студентов заставляют иногда совсем по-иному посмотреть на проблему и найти для нее новое решение. В подтверждение этого Петр Леонидович рассказал несколько историй, случившихся с хорошо известными учеными.

    Правительство России в начале 19 –ого века ввело образовательный ценз для чиновников, и многим из них пришлось сесть за парту. Лобачевскому выпало их учить геометрии, в том числе и аксиоме о непересекающихся параллельных. Этого старые чиновники никак не могли понять, и молодой учитель решил идти от противного, приняв обратное - параллельные прямые могут пересекаться. Но ничего доказать не удалось. Так появилась геометрия Лобачевского.

    Во второй половине того же века Менделеев преподавал неорганическую химию, количество известных элементов было невелико, системы не было, и обучение превращалось в заучивание множества разрозненных данных. Менделеев записал свойства на карточках, расположил карточки, чтобы было удобно рассказывать о свойствах, и неожиданно для себя самого увидел в этом периодическую систему. Искал педагогический прием, а нашел закон.

    Приблизительно в то же время в Англии один из профессоров принимал аспирантов своеобразным путем. Он давал задачи и спра-шивал: это простая или трудная задача, или она вообще не имеет решения. Однажды он дал такую неразрешимую задачу (о распреде-лении энергий по степеням свободы в молекуле газа), твердо зная, что она не имеет решения. Каково же было его удивление, когда абитуриент, которого звали Максвелл, принес ее решение!

    В начале 20-ых годов этого века появилась революционная статья де Бройля о волновой природе электрона. Мало кто всерьез принимал его выводы. В Цюрихе профессором был Дебай, который пору-чил одному из преподавателей сделать сообщение на семинаре об этой статье. Тот отказался, считая эти результаты глупостью. Но все же Дебай был профессором, настоял, и тогда Шредингер, так звали преподавателя, для лучшего понимания слушателями перевел все на язык математики. Так родилось волновое уравнение - фундаментальное соотношение квантовой механики.

    Поэтому я вновь обращаюсь к выпускникам Физтеха – идите преподавать, это нужно и студентам, и вам самим."

    Последнее, что мне хотелось бы рассказать о Петре Леонидовиче Капице, это несколько слов о его задачах, которые он дал нам на лето после окончания первого курса. Сто задач – это очень много, но он и не требовал решения их всех и до конца. Его задачи имели особенность. Их глубина определялась нами самими, исходя из наших умений и возможностей. Так же, как и начальные условия и коэффициенты в задаче – все это принимали мы сами. Для него же самым важным был правильный путь решения, даже если студенту не удалось дойти до завершения задачи.

    Однажды он дал нам путь поиска ответа при решении проблемы. "Сначала сделайте список всех факторов, которые могут влиять на результат изучения поставленной задачи или проблемы. Затем пронумеруйте их в порядке их важности, как вы понимаете это в начале работы. Для первого приближения оставьте только первый фактор. Соответствующее уравнение, вернее всего, будет относительно простым. Сравните результат с тем, что известно из опыта, или с тем, что вы ожидаете. Если расчет и опыт не очень далеки друг от друга, значит приоритет выбран правильно, и надо добавить второй фактор. Добавить надо в разностной форме, например, при постоянном значении первого параметра, чтобы опять решение не было очень сложным. И так далее. Если же при первом приближении расхождение опыта и расчета очень велико, значит есть ошибка в приоритетах, и надо менять их порядок.

    Этот путь помогал мне многократно не только при решении задач, но и при решении многих более сложных проблем.

    В качестве отступления расскажу о случае, связанном с П.Л.Капицей, но произошедшем на Физтехе через 25 лет после того, как я сдавал госэкзамен. К этому времени кафедрой физики уже заведовал не Петр Леонидович, а Сергей Петрович Капица, его сын, тоже физик, д.ф-м.н.  Он сохранил все правила, установившиеся во времена становления физтеха, в том числе и предложение студентом "своей" дополнительной темы на экзамене по физике. Мой сын Миша и его близкий друг Саша Натанзон учились на 1-ом курсе Физтеха и решили предложить на экзамене свое экспериментальное подтверждение статьи П.Л.Капицы (1951 г.) об устойчивости маятника с вибрирующим подвесом.  В этой статье Петр Леонидович показал, что маятник может быть устойчивым, даже если его центр тяжести расположен выше точки опоры, и если она не стоит на месте, а вибрирует, и вывел необходимые условия устойчивости.

    Ребята пошли каждый своим путем. Миша сделал установку с электромотором, вращающимся кривошипом (из кусочка медной проволочки), толкающим вибратор из такой же проволочки, и ка-чающимся маятником, сделанным из нее же. Эта установка позволила подтвердить критерии Капицы для вертикальных колебаний опоры и дополнительно расширить их на случаи колебаний в любых направлениях. А Саша взял электробритву, где использовалась виб-рация пластинки с дырочками по отношению к рабочей поверхности, снял крышку и вибрирующую пластинку, вместо нее положил на вибратор медную проволочку, и к ней перпендикулярно прикрепил проволочку-маятник. В обычной ситуации маятник безжизненно лежал на бритве, но как только ее включали в сеть, маятник поднимался вертикально и медленно качался в соответ-ствии с предсказаниями Петра Леонидовича. Сергей Петрович был так растроган, что исчез на несколько минут, включая бритву в соседних комнатах и показывая всем на кафедре, как отличились его студенты.  

   Лев Давидович читал лекции блестяще, почти не используя математический аппарат, но физика явлений от этого только выигрывала. Я не помню, чтобы он приводил формулы сложнее закона тяготения, и повидимому, для понимания проблемы на том уровне (первый курс университета) более сложные формулы не были нужны.

    На экзамене он был жесток, насмешлив, не терпел промедлений в ответах. Если ты на несколько секунд задумался при написании формулы, выгонял сразу же. Был случай, уже на втором курсе, когда Ландау и Лифшиц принимали экзамен по теоретической физике. Они оба сидели в нижней части зала по концам длинной кафедры,    а студенты, подготовившись к ответу, спускались к ним из рядов амфитеатра. И вдруг раздается громкий голос Е.М.Лифшица: - "Они же ничего не знают, Лева!" -  И тут же мгновенный ответ Ландау:     -"А ты их ножкой, Женя, ножкой!" – и академик, сидевший на стуле нога на ногу, выразительно демонстрирует, как это надо сделать свободной ногой.

    Но не любить его было невозможно, столь ярок и остроумен он был. Его выразительная внешность была настолько своеобразна, что повторить, быть на него похожим, не удавалось никому. Высокий, худой, немного сутуловатый, с неповторимой прической (копна вьющихся волос, сбитых на одну сторону), но главным были глаза. Быстрые, реагирующие на все, слегка выпуклые, бездонные – они то становились серьезными, задумчивыми, то насмешливыми, но никогда безразличными.

    Некоторые из нас сдали ему теоретический минимум (это назва-ние совершенно не соответствовало сложности экзамена, иногда занимавшего годы), учились у него, и в последующем сами стали крупными теоретиками.

    О его взаимоотношенях с женщинами написано очень много, крайне субъективно, и вряд ли стоит этого касаться. Я же, как и большинство наших студентов, никогда его не видел дважды с одной и той же девушкой. Но что мы знали тогда?

    Мы все тяжело переживали, когда Лев Давидович попал в автомобильную аварию на обледеневшем шоссе в Подмосковье, после которой он так и не смог восстановить свой потенциал. 

    Лекции он читал нам нерегулярно, часто уезжая (потом уже мы поняли, что на полигоны). Но когда читал, это было здорово!  Выглядел всегда усталым, почти никогда – веселым, и вообще никогда - свободным, не занятым. 

    На последнем курсе со мной случилась нелепая история, когда поздно вечером, на выходе из института охранник отобрал у меня логарифмическую линейку, приняв ее за ценный физический прибор. Спорить с ним было бесполезно, вечер был потерян, хотя до защиты оставалось несколько дней. И назавтра эта история получила продолжение. Линейку мне не возвратили, сказали, что отдали ее начальнику института. Т.е. М.В.Келдышу! Легче было забыть про нее вовсе, чем просить Мстислава Всеволодовича. Я же почему-то пошел к секретарю Келдыша, как направил начальник охраны.  Секретарь отнеслась к этому спокойно и пропустила меня в кабинет. Открываю дверь, вижу огромный стол, заваленный отчетами, книгами, бумагами, над этой горой седоватая голова Келдыша (ему в это время было чуть больше 40 лет, но он рано поседел). На краю стола – моя линейка. Молчу, стесняюсь занимать его такой чепухой. Он сам увидел, улыбнулся, глазами показал на угол стола и вновь опустил голову. Слава Богу, у него было достаточно юмора.

    До этого я видел его на семинаре в Физическом  институте АН СССР после возвращения из Горького. Был доклад из области космической физики, мало кто понимал представленные выкладки, да и автору, похоже, не все было ясно. Сахаров сидел в первом ряду, выглядел очень уставшим, и как казалось, дремал. "Даже такого стойкого сломила ссылка" – первое, что приходило в голову в такой момент.  А ведь совсем недавно Давид Киржниц, чл.корр. АН СССР, близкий друг нашего свата Димы Шмидта, рассказывал, вернувшись из Горького, что Андрей Дмитриевич в силе и не потерял свой потенциал.  Наконец, докладчик закончил, и вдруг, словно очнувшись, выступает Сахаров. Он сказал лишь насколько слов, но всем стало ясно, о чем речь, место этой работы в кругу подобных, и что нового предложено в докладе. Есть еще порох в пороховнице!

    В конце 80-ых перед выборами на Съезд народных депутатов я узнал, что Мособлсуде будут слушать дело Ногинского райкома партии против районной газеты "Знамя коммунизма". Перед этим райком запретил газете публиковать выступление кандидата в народные депутаты Ю.Н.Афанасьева, которое состоялось на предвыборном собрании. Поэтому газета вышла пустой с огромным объявлением о запрете на белой станице, после чего объявила забастовку.  На суд приехал А.Д.Сахаров и все 7 часов (!) заседания он терпеливо слушал, хотя выступить суд ему не разрешил. Он был немногословен, мы сидели рядом и перекидывались отдельными словами во время суда, но ощущение его внимания и глубокой внутренней работы у меня было все время. Ю.Н.Афанасьеву не разрешили, как свидетелю, присутствовать в зале во время суда, но когда он получил слово, то среди прочего, сказал: -"До чего же надо было довести народ, чтобы знамя коммунизма забастовало!?"  Решение суда, поддержавшего райком партии, было встречено свистом и стуком по откидным столикам. Справедливости ради отмечу, что Ю.Н.Афанасьев все же был избран на Съезд, а через год, когда выбирали народных депутатов на съезд России, от Ногинска прошел редактор районной газеты.

       Это лишь самые известные люди из мира науки, с которыми меня свела судьба. Добавлю лишь М.А. Лаврентьева, который создал потом Сибирское отделение Академии Наук СССР, забрав туда многих из наших ребят после окончания ими физтеха. Кстати, из моих однокашников около десятка стали академиками, причем пришли в Академию не из среды чиновников, как это происходит сегодня, а за крупные достижения в физике.