Насколько проникаю в себя – мною движет неприязнь. Вытекает она из некой личной уязвленности, в природе которой мне нелегко разобраться. На авансцену, однако, эта уязвленность выступает как потребность в истине. Сразу слышу: «А кто ты такой, чтобы ее, истину, постичь? Не высовывайся». А я все-таки высунусь, хотя права такого мне никто не давал. 

  Мой приятель выпустил книгу своих интервью с некоторыми видными российскими евреями, добивавшимися выезда в Израиль и оказавшимися в нем – кто тридцать, кто пятнадцать лет назад. С каждым – интервью как интервью: беседа по системе «вопрос – ответ». Только с раввином из «наших», московских, интервью не сложилось, а получился монолог. Отсюда  и название главки: «Монолог раввина». Рав словно бы и не позволял себя перебивать. 

  К изучению Торы он приступил в СССР в начале 70-х, а затем секретно преподавал иудаизм евреям, работая для заработка и престижа ученым в Академии наук.  Звание раввина в начале 80-х получил опять-таки секретно (держал в тайне даже от жены): диплом был спрятан в вырезанном углублении книги, переданной из-за рубежа.    

Рав с гордостью сообщает, что всегда был «осторожен, осмотрителен».

Впрочем, нет в его монологе страницы, где он не говорил бы о себе с гордостью. И родился в богатой еврейскими традициями Литве, в весьма достойной семье, и в семь лет «был уже умным мальчиком». Домашние так ненавидели советских оккупантов (хотя и работали в их властных и образовательных структурах  – тоже, надо понимать,  «осторожные  и осмотрительные»), что мальчику, знаете ли,  трудно было произносить на идиш «ди ройте армей» (Красная армия), – даром, что, благодаря этой армии, хотя бы немногие восточно-европейские евреи уцелели. Включая близких самого рава. Но ему, произносящему свой монолог в нынешнее  время, жутко вспоминать, «во что превратили город немецкая и советская авиации». Он, так сказать, равноудален от любых не-евреев. Зато многажды по ходу монолога свидетельствует о своей любви к евреям  – и только к ним. «Ну, так могу я любить кого-нибудь, кроме евреев?»

Изнанка этой любви («не выбросишь в окошко») и занимает меня больше всего.

Школу он окончил, «как вы понимаете, с золотой медалью». Понимаем:  кем же быть умному еврейскому мальчику, кроме как первым учеником. А когда при поступлении в вуз его пытались завалить на экзамене, он сумел решить дополнительные задачи, одна из которых была предназначена для математической олимпиады. И победил! О своих и вправду замечательных умственных возможностях он рассказывает без ложной скромности. Он блестящий математик и физик. «Я умел думать. Привык думать».

Он во всем преуспел в СССР, и одновременно, с упорством, но  и с первоклассной конспирацией, нес свет Торы одноплеменникам. Да и в Израиле  стал  одним из самых уважаемых людей. «Почему, – восклицает рав, – Бог призвал именно меня, я не знаю. Почему в  одном человеке сошлось столь многое, что позволило мне с умом и честью, как я думаю, нести звание раввина, я тоже не знаю. Нет во всем этом моей заслуги. Только Его…». 

 Кого как, а меня почему-то смущает столь искреннее  самовосхваление – с переадресацией этой хвалы  – Всевышнему. 

Итак, перед нами математик и физик, да еще с выдающимися  лингвистическими  способностями, сделавшийся раввином еще «там», во враждебной среде, где это было по-настоящему опасно. Какая-то цельная глыба, а не человек: ни шатаний, ни сомнений, ни поисков. И чем больше он посвящал себя науке, тем яснее открывалась ему наука наук – Тора. Ведь еврей,  – повторяет наш рав вслед за тысячами других  – рождается для того, чтобы учить Тору.   Вот он – учил, так учил. И достиг благословенной ясности в миропонимании.  И готов этим с читателем поделиться.

Обратимся в слух.

«Когда человек ведет себя не в соответствии с законами Торы, – то в Высших духовных сферах возникает, образно говоря, шаровая молния отрицательной энергии. Она воздействует на духовный прообраз человека, и точка касания становится источником, откуда в наш мир опускаются страдания и беды, суть – наказания. То есть проступок одного вызывает страдания для всех. Не обязательно именно преступивший будет наказан – наказание грядет на весь мир!

Если же, с точки зрения Торы, совершен правильный поступок… – то в Высших сферах возникает шаровая молния положительной энергии, обеспечивающая духовное возвышение мира. Чтобы увеличить «емкость» такой шаровой молнии, на небе создается ситуация, требующая от человека большой силы воли для совершения правильного поступка, и это есть испытание. Но различить испытание и наказание порой довольно трудно, ибо часто в наказании содержится испытание. Классический пример – когда в Синайской пустыне евреи усомнились во всемогуществе Всевышнего, «неожиданно» появился Амалек со своим войском. Война с Амалеком по сей день является и наказанием, и испытанием…»

 И чуть ниже: «Я никогда не изрекаю истин. Я всегда стараюсь хорошо знать то, о чем говорю».

 Хоть рав и употребляет оборот «образно говоря», картина, им рисуемая, явно принадлежит перу физика. Он превосходно понял «физику» и, в частности,   «электродинамику»  Высших духовных сфер. Насколько это доступно пониманию ущербных евреев, не изучавших Тору, – дело обстоит так. У каждого человека (но, прежде всего, у каждого еврея) имеется «духовный прообраз» на небесах. Если наши реальные поступки повреждают этот прообраз, в него ударяет «шаровая молния отрицательной энергии». И тогда беды и несчастья падают сверху… даже не на преступившего человека, а на всех! Этакое коллективное наказание. Избегнуть его можно единственным способом: если все, как один,  евреи буду вести себя правильно, т.е. соблюдать мицвот.  Строг и беспощаден  Владыка мира  – не жди снисхождения, хоть и  сам  стараешься не грешить. Поспеши остановить евреев-грешников, ибо из-за них могут пострадать все. Но даже если и ты ведешь себя благочестиво, и ближние тоже, – с неба может быть послано всем нам не избавление, но, напротив, испытание. Так сказать, проверка: а воистину ли любишь Царя небесного? А крепко ли?... 

Хочется думать, что сам рав «хорошо знает то, о чем говорит» и сам верит в эту космическую картину с ее «шаровыми молниями» в контексте навсегда установленных отношений «хозяин – раб». Картину, в которой хозяин сечет всех слуг за провинность одного, а потом, вроде бы смилостивившись,  испытывает челядь на преданность, да так, что испытание еще хуже заслуженной всеобщей порки.

Светскому человеку представляется, что суть иудаизма совсем не в этом (см. Гиллель, см. Давид и др.). Но раву  (см. Шаммай и др.) видней. И уж в любом случае, «духовный мир», столь  ярко высвеченный нашим равом, позволяет ему с позиции сверху наставлять тех, кто склонны к грехам. К грехам, сущность которых по-настоящему понимает только досконально изучивший Тору.

Мудрейший Овадия Йосеф,  к примеру, (считается лучшим знатоком Торы в своем поколении)  запретил евреям ковырять в носу по субботам: вдруг случайно вырвешь волосок, а это – работа. Подобные указы (стыдно сказать), объявляются «галахическими постановлениями». Так понимается Галаха!  Вполне в духе нашего рава-физика, провозвестника Высших истин. В самом деле. Один из нас непреднамеренно вырвет в субботу волосок из носа, и тут – трах! – шаровая молния на всех евреев, да и вообще, вулканы начнут извергаться, цунами смывать города, скот и птица падать от эпидемий, люди уничтожать друг  друга в очередной войне! Мораль ясна: слушай, что рав говорит! Он учил Тору, а ты – нет. 

 Как-то странно думать, что именно математика и физика привели нашего рава, в котором «сошлось столь многое», к его квази-космологии, не имеющей под собой никаких подпорок, кроме тенденциозных (с явным социально-управительным прицелом)  раввинистических  интерпретаций Текста. Странно думать, что просвещенный книгочей, бывший сотрудник Академии наук, действительно полагает, что «все наши мысли и поступки регистрируются в Высших Сферах»…   В Рош а-Шана, – напоминает он, –  Небесный суд выносит первую редакцию справедливого приговора каждому из нас». Господь, с дотошностью следователя занимающийся «каждым  из нас» в своей небесной канцелярии… Разве это Тот, Кто объяснял Иову, почему Ему недосуг возиться с отдельным человеком (есть во Вселенной дела поважней)?.. Тот или не Тот – не нам судить. Зато крепкий плетеный кнут посвистывает над головами любых сомневающихся… 

Как бы то ни было, «духовные сферы», в которые манит наш хороший  еврей евреев недостаточно хороших, – скажу прямо, жутковаты. Там нет ничего, кроме безоговорочного исполнения обязательств (что объявляется «высшей свободой») и ужаса перед наказанием за их неисполнение.

Ни сомнений, ни мук совести, ни мольбы, ни надежды на прощение за грехи, ни любви к Богу, ни любви к людям  – если, конечно, эти люди не из числа «правильных» иудеев. Один страх. Да и радость одна: когда сознаешь, что угодил Хозяину. Так может быть, нашим раввином  из математиков с юности владеет Божий страх – этакий  Angst Кьеркегора?.. Нет, не похоже. 

Внутренняя потребность этого человека,  прослеживаемая на всем его жизненном пути,  – это неотступное стремление быть довольным самим собой. Каждая его акция, отлично продуманная и успешно осуществленная, – повод для самодовольства, и это, конечно, особый случай. Мало кто неизменно доволен собой: захлестывают эмоции, совершаются ошибки, есть чего стыдиться и в чем раскаиваться. Не то у нашего рава. Он живет – как в шахматы играет: не выиграл, так свел партию вничью; а победы кладутся в память, как медали в шкатулку. У людей неизбежны этические проблемы. Возникали они, без сомнения, и у него. Невозможно настолько любить самого себя  – и не поеживаться  порой от угрызений совести. Ведь наверняка кого-нибудь в грязь втоптал, и не поморщился. Наверняка когда-нибудь не угадал, что ближний нуждается в его помощи. Но нет. Наш шахматист  смолоду додумался до блестящей комбинации. Можно, оказывается, любить себя под видом любви к евреям и любви к Богу.

Чем увязать в этических проблемах, лучше действовать в пределах «трансцендентной этики», заповеданной Текстом. Выполняй, что требуется, – и будешь праведным. Автоматически.

«Лучше», оно, конечно, не значит – легче. Вот шахматист и решил по субботам ходить в синагогу на улице Архипова только пешком. «Это занимало свыше двух часов в одну сторону…И так продолжалось восемь лет…Это не легко, но суббота – что есть святее?». Превосходно. Доказал себе, что ему хватает «большой силы воли для совершения правильного поступка». Получил очередной повод быть довольным собой, да еще как! –  под соусом трудно дающегося благочестия. И медаль – в шкатулке. 

Детское воспоминание рава: выходишь во двор, а в одном окне  старуха-полячка тут же принимается вопить: «Опять жидовская морда пришел!»… 

У каждого еврея, выросшего в СССР, была когда-нибудь своя «жидовская морда». В моем детстве: война, эвакуация, Узбекистан, кишлак. Из репродуктора  – издевательская  песенка о Гитлере со словами  «ефрейтор-генерал». Трудно поверить: русские и татарские дети из  местных и эвакуированных нарочно пели «еврейтор-генерал», с вызовом поглядывая на еврейских сверстников. Нелепо и до истерики обидно.  (Гитлер, уничтожающий евреев,  – и он же…).  А вот рав к истерике никогда не был склонен. Полоумную полячку он вспоминает с глубочайшим презрением, будто бы  сложившимся  у него еще в дошкольном возрасте.

А что?   Может быть.  Ему уже в этом возрасте объяснили, что он – лучше всех, поскольку еврей,  а евреи, естественно, лучше всех остальных. 

Чувствовать себя лучше, «выше» других – вот истинный ментальный двигатель этого незаурядного человека. И то: он не только считает себя незаурядным, но судя по всему, таковым и является! Я готов это признать  – и зла ему не желаю.  Только симпатии к нему почему-то не испытываю. Этот носитель «света для гоев» не задел во мне ни одной чувствительной душевной струны. Не ввел в сферы, где сердце и разум в согласии раскрылись бы Высшему началу, а воля сказала бы: «Я  так   хочу жить, и буду к этому стремиться». А вот Густав Шпет – когда-то затронул. И Анри Бергсон. И Лев Шестов. И Семен Франк. И Альберт Швейцер. И Александр Мень.  Христиане? Не только: и  Мартин Бубер – тоже. И Павел Гольдштейн. И рав Соловейчик.

Подлинно религиозное мироощущение, мне кажется,  не только разграничивает конфессии, но, открыто или подспудно, выстраивает вектор для их слияния. Помню, в Грузии, в одном храме,  мне перевели надпись под изображенными на фреске животными и рыбами: «Каждая тварь хвалит Господа»… И вдруг мне потребовалось сделать усилие над собой, чтобы сдержать слезы… Уж простите меня, бывший сотрудник академии наук! 

В моей семье есть предания о деде – местечковом раввине. Дом его стоял неподалеку от дома местного батюшки, и обоих бородачей нередко видели степенно прогуливающимися по аллее сквера в богословском диспуте. Вот откуда, надо думать, порча на меня  нашла! 

У нашего рава с этим полная ясность. «Очень люблю живопись. (Ах, да, ведь вы  высококультурный человек, ребе!) Но не картины, где изображен тот человек, основатель их религии. Я спокойно прохожу мимо этих  картин. В обморок не падаю. (А ведь жуть такая, что недолго и в обморок упасть.  Вы, как всегда,  мужественны, ребе!)… Американцы внутри музея воссоздали в качестве  экспоната целую церковь… Надо было пройти через эту церковь – обратного пути нет. Так я закрыл глаза и промчался сквозь эту церковь. А что было делать?»

 Похвально, ребе; умный еврей всегда найдет правильный выход из положения. Но стоп! А вдруг краем глаза увидел икону? Ведь это как волосинка, вырванная из носа в субботу. И тут, понимаешь, шаровая молния…  Сами же говорите: «Храм не только нельзя осматривать, нельзя пользоваться им даже в качестве защиты  – от дождя,  например, или от солнцепека. Ибо нельзя извлекать  пользу из идолопоклонства».   Да вы, ребе,  прямо талиб какой-то! Заложил бы динамиту в древнюю статую Будды – «ну-ка, дрызнь»…И гордость, гордость талибская: Аллах велик, а я – из вернейших рабов Его.

Любите вы, ребе, извините, в первую очередь самого себя. Ну, дело житейское, да и не такой это большой грех, если ему бдительно противостоять верой. А вот «извлекать пользу» из веры, чтобы ею прикрыть любовь к себе, да вдобавок прикрыть этим неприязнь к любому не-еврею, –  грех потяжелей.   Впрочем, вы убеждены, что вместе с туповато-суетливыми обитателями Бней-Брака и Меа-Шеарим  обеспечиваете «духовное возвышение мира». Вам виднее. Оградили себя верой от ошибок. Не смею оппонировать: я не то, что в Торе, – даже в физике и математике разбираюсь слабо. Так что, будем считать,  – попросту не нравитесь вы мне. 

И понятно почему: я плохой еврей, а плохие парни всегда недолюбливают хороших. «Тот человек», кстати, призывал хороших парней в подобных случаях все-таки не платить плохим взаимностью, а сперва попытаться понять их. И учиться прощать – «ибо не ведают, что творят». Он, напомню, тоже  был евреем и раввином. Только до того плохим, что одно произнесение его иудеем его имени может сорвать шкивы со столь основательно изученных вами небесных колес. И тут уже не «отрицательные» шаровые молнии,  а тяжеленные  железяки полетят с неба всем нам на головы.