Большинство евреев бывшего Советского Союза – люди седьмого миллиона евреев, намеченных Сталиным в добавку к погибшим шести миллионам Катастрофы. Либо их дети и внуки.

Уже найдено письмо с просьбой о депортации, которое заставили подписать известнейших евреев Совеского Союза. Найдено и письмо Эренбурга Сталину. 

Известны те, кто подписал то письмо – никто не посмеет кинуть в них камень, не дай Бог оказаться на их месте. Известны те, кто смог не подписать, честь им и хвала. 

Но против выступил только один – Илья Григорьевич Эренбург. Сделал то, что делать было нельзя, невозможно. Как в древности Эстер вошла сама к Ахашверошу, он тоже обратился к Ахашверошу современному.

Кто заинтересуется, прочитайте «Свиток Эстер» (хоть в изложении) и кое-что о «Деле врачей», письме еврейской элиты в газету «Правда» и письме Эренбурга Сталину – это все много обсуждалось в свое время. Есть, например, в Google.

Так получилось, что народ, сотни тысяч, а то и миллионы людей, оказались на краю гибели. И судьба распорядилась так, что только один человек (она в древности и он 60 лет назад) мог что-то сделать для спасения своего народа.

И они сделали.

Она в древности и он 60 лет назад.

Полностью достоверных документов о том, что там было в Персидском царстве – мало. И о том, что было тогда в Совеском Союзе – тоже недостаточно

Историки еще будут уточнять детали и как они влияли на события.

Но Эстер и Илья Эренбург останутся, надеюсь, навсегда.

*     *     *

А что было 60 лет назад?

Было, говорят, решение о депортации евреев.

Куда? Было куда. Газовые камеры, печи и т.п. нужны не были. Говорили о наскоро построенных бараках в  в Сибири и на Дальнем Востоке, о вывозе людей в тундру на полуостров Ямал и даже на острова Новой земли. Возможно, и в другие подобные места.

Как? Железнодорожными составами из товарных вагонов, не подготовленных для перевозки людей. Тем более – в зимнее время. А на Ямал – в навигацию по Оби баржами. Тех, разумеется, кто доживет до навигации во временных лагерях. Говорили, что по дороге планировались проявления справедливого народного гнева, чтобы до установленного места назначения добралось не больше половины. 

Когда? Начаться, как говорили, должно было сразу как только «палачей в белых халатах», как писали газеты, публично казнят.

Было ли такое решение?

Нет, отвечает историк Костырченко, много сил потративший на разоблачение «депортационного мифа». Почему? – Не найдены подтверждающие документы.

Да, уверенно отвечаю я, современник тех событий, доживший, слава Богу, до сего времени. Почему?

Ну, потому, для начала, что кое-что найдено.

Найдено то, «пропавшее» было, письмо с подписями, которое стало бы мандатом властей на расправу с вреями, выданном самими евреями. То самое письмо, вместо которого, якобы с подписями, опубликовали его второй вариант, по смыслу прямо противоположный первому.

Найдено и собрано множество косвенных свидетельств о подготовке депортации. О составлении списков «лиц некоренной национальности», о подготовке вагонов, о бараках. Нашлись люди, видевших те бараки. А про Ямал мне лично рассказывал известный советский экономист, бывший одно время начальником планового отдела НКВД СССР.

А то, что не найдены документы – так не для того прятали, чтобы современные историки их нашли. Уже в Израиле ученый-политолог рассказывал мне про особые архивы, расположенные под дном Москва-реки, про документы, хранимые там в небольших металлических кейсах и о порядке выдачи ключей к этим кейсам. Профессор Костырченко там бывал? А даже менее экзотические архивы были все для него открыты? 

Но не это важно. Важен был дух времени. В воздухе, это не забудешь, прямо висела явная противо-еврейская готовность. И точное знание – не защитит никто.

Надвигалась неотвратимость. В газетах – чуть закамуфлированные откровенно антисемитские статьи. Резкая критика писателей, критиков, ученых и других видных деятелей еврейского происхождения. В статьях, рядом с фамилиями или привычными псевдонимами, в скобках, жирным шрифтом раскрытые псевдонимы – типично еврейские фамилии. Откроешь газету – они и бросаются в глаза, даже читать не надо. Люди стали отказываться лечиться у врачей-евреев и получать лекарства у евреев в аптеках. Жена была лаборанткой в Институте акушерства, видела сама – врачей-евреев увольняли без всякого предупреждения. И очень хороших врачей, специалистов, иногда единственных, незаменимых.  В магазинах, в очередях нарочито громко при евреях: «Вот Гитлер не доделал…» И ясно было всем – так говорить можно. А тут еще появились синтетические ткани для одежды и белья, синтетические шубы. Антистатиков еще не знали. Бывали (иногда болезненные) электростатические разряды. И сразу – рассказы (очевидцев, с подробностями), как евреи делают людям уколы в транспорте и вообще в тесноте. По подозрению – были случаи –  избивали. И бывало так: подходишь – обрывается разговор, отводят глаза. Меня, когда окончил институт, послали в Челябинск. Там было тише, но двух знакомых евреев арестовали – известного в городе детского врача и крупного инженера на нашей стройке. И говорили: врача-то понятно… И, повторю, всеобщая готовность. Не обязательно враждебная, нередко и сочувственная, но с полной убежденностью – депортация будет и сделать нельзя ничего. Сестра жены жила в Саратове, замужем за Костей Дорофеевым, добрая ему память. Его мать, как говорится, "простая русская женщина" сказала: "Ничего не поделаешь, Костенька, такая твоя судьба, придется ехать". 

И при этом – обреченная готовность  евреев.    

Гордые израильтяне презрительно называли европейских евреев «сабон», т.е. мыло. Как, мол, они не сопротивлялись, как позволили себя уничтожать в Катастрофе! Они, гордые такие, слава Богу, и понятия не имели о том, что творилось в Европе, что нависло над евреями Советского Союза.

Поясню: Че­ловек существо социальное. И когда чувствует, что все социальные связи порваны, что отторгнут полностью, когда защиты ни от кого нет и быть не может – нет у него силы для сопротивления. Даже помыслов таких нет. Делай с ним что хочешь.

Миллионы шли покорно и безэксцессно во рвы и камеры – они знали, да что знали, всем существом ощущали: отторг­ли все, не поддержит никто. А больных и стариков они несли к месту убийства на одеялах.

И не еврейская это, якобы, национальная трусливая покорность. Прославленные командармы, герои Гражданской, Испанской и Отечественной, люди всех национальностей покорно, по первому слову шли в подвалы, на нестерпимые побои, пытки, а многие – и на смерть.

И также покорно шли на пытки и смерть в Китае Мао и в Камбодже  Пол Пота.

Восстания в Луцке, Собиборе и Варшаве были потом, когда люди уже сбились в группы «своих». В партизанах евреи дрались отчаянно, да вот в отряды, где все были свои, евреев, «чужих», брали неохотно, а то и сами убивали. И евреи это знали. 

Кто не пережил такой разрыв связей – не поймет это явление до конца, во всей его полноте. Кто хоть когда-то пережил – не забудет до конца.

Но зачем Сталину было нужно продолжать Катастрофу? Конечно, не по личным соображениям. Если они и были, то играли, думаю, второстепенную роль.

После Х!Х Съезда Сталин, в характерной своей, кто помнит, манере, сказал: «…многим может показаться, что у нас существует полное единство. Однако у нас нет такого единства...». И это было главное. Как достичь единства народа? Известно и проверено – через общую ненависть. Ненависть к врагам из собственного народа после такой войны могла и не получиться. Осталось беспроигрышное – ненависть к евреям. Как в древности в Испании при Фердинанде и Изабелле и недавно в Германии Гитлера.

Дремучие инстинкты, плюс всеобщее участие и, следовательно, всеобщая повязанность. В Испании и Германии большую роль играло еще и ограбление евреев – немцы до Гитлера никогда не жили так хорошо.  У советских евреев грабить было почти что нечего, но все-таки овобождалась жилплощадь, могло перепасть кое-какое личное имущество – достаточно для сплочения и круговой поруки. 

Все это знал, досконально знал Эренбург. Воочию видел Западную Европу до и после Катастрофы, составлял с Василием Гроссманом «Черную книгу» по следам Катастрофы в Советской части Европы. 

Но знал и другое. Почти задавленное в Союзе, мировое общественное мнение существует и имеет немалую, вполне реальную силу. Знал, что это учитывали и развязавшие Катастрофу гитлеровцы. Они, практически, не оставляли следов организации Катастрофы, не оставляли документы.

Наверняка знал Эренбург, работая над «Черной книгой», и «Донесение» командира айнзатцгруппы «А» бригадефюрера СС Ф. Штальэккера «О деятельности группы в оккупированных областях Белоруссии и Прибалтике». Там, в разделе «II. Чистка и обеспечение безопасности», четко сказано: «…Задачей Полиции безопасности является стимулирование стремления населения к самоочищению, придание этому стремлению нужного направления, с тем, чтобы как можно быстрее достичь цели чистки. Не менее важным был сбор фактов и доказательств того, что население прибегло к самым жестоким мерам против большевиков и евреев самостоятельно, без указания немецкой стороны...»

Т.е. две задачи: первая – организовать население на «чистку», и вторая  задача  (не менее важная даже во время войны!) собирать (для мирового общественного мнения) факты, как «…население прибегало к самым жестоким мерам… самостоятельно, без указаний…»

Знал Эренбург, как отступая, когда, казалось бы, было не до того, немцы, где только успевали, вскрывали рвы с трупами убитых евреев и старались сжечь трупы, заметая следы. 

Когда Эренбургу, в числе известнейших евреев Советского Союза,  предложили, подписать письмо в «Правду» с просьбой о депортации, он, как и все (ну, может, чуть больше) понимал, что это, вместе с «Делом врачей»,  – следующий этап Катастрофы.

Как и все вызванные подписать письмо, Эренбург понимал, что громадная машина уже запущена, решение принято и сделать невозможно уже ничего.

Все вызванные думали, не могли не думать о близких и далеких последствиях для каждого из них подписи под таким письмом.

Эренбург думал о другом. Он думал, чувствовал, знал, что он есть тот человек, тот единственный человек, который может, а значит и должен сделать невозможное – войти к «Ахашферошу» и, на самом краю,  как-то блокировать «царский указ».

Вся  биография Эренбурга, прекрасно известная Сталину, готовила его к этому, главному дню его жизни. Он был тот, вероятно, единственный в то время человек в стране, который посмел и смог не просить, а требовать, успешно угрожать всесильному Сталину, современному Ахашферошу. Угрожать силой мирового общественного мнения. Разумеется, используя подходящую форму, лексику и аргументы. 

 Хотел бы, мол, посоветоваться, не повредит ли письмо (а оба точно знали, о чем и для чего письмо) так вот, не повредит ли письмо (как думаете чему?)... срочно необходимой ассимиляции людей еврейского происхождения, еще не осознавшх..., что (согласно, мол, Вашей теории), еврейской нации нет. И дальше в таком роде. Вплоть до чуть ли не издевательской концовки: "Само собой разумеется, что если это (а оба точно знали, что значит "это") может быть полезным для защиты нашей Родины и для движения за мир, я тотчас подпишу "Письмо в редакцию".

И пробил – Сталин прочитал, услышал и понял именно то, что хотел сказать Эренбург. Уже много лет были в земле те, кто мог хотя бы помыслить так с ним разговаривать. А этот осмелился написать. Так и написал:  “…я осмелился написать”.  Чувствует, значит, за собой силу.

Может быть Эренбург, со своей биографией, и был тот единственный, кому Сталин поверил. Поверил и – отложил свое решение. Депортация была блокирована. Письмо в "Правду" не появилось.

Но царь Ахашферош и века спустя – царь. А царские указы, как известно, не отменяются. И Эренбурга снова, уже Маленков, пригласил на Старую площаадь, в ЦК, где вместе с Кагановичем передали волю владыки – подписать пресловутое письмо, чтобы не смел думать что не как все. Подписав, Эренбург был в отчаянии, он еще не понял тогда, что это уже не имело никакого значения – его подвиг блокировал депортацию. 

Потом в действие вступили другие силы, был Московский Пурим 5 марта 1953 года, и жизнь пошла другим путем. 

Прошли годы и сейчас даже как-то трогательно, когда, как пишет замечательный Бенедикт Сарнов, его жена назвала письмо Эренбурга Сталину – лакейским. Ей, наверно, и одежда Эстер, когда та вошла к Ахашферошу, показалась бы несколько неприличной – вот это было прикрыто недостаточно, а то не было прикрыто совсем.

Если бы Эренбург хотел показать Сталину, как благородно может наплевать на этого семинариста-недоучку и т.д., он бы, думаю, нашел слова. Но у него была другая задача.

И ее он решил – блестяще. 

Многие из евреев тогдашнего седьмого  миллиона сейчас живут, растят детей и внуков только, возможно, потому, что 60 лет назад Илья Григорьевич Эренбург успешно вошел к Ахашферошу. 

Запомним это, передадим нашим детям и внукам, а те – своим. 

И скажем – аминь, да будет так.